— При одном условии.
— Каком?
— Что вы не посягнете ни на ее, ни на свою жизнь.
Даже если она будет просить вас об этом.
На другом конце провода воцарилось молчание. Теперь оно было еще более долгим.
— Вы этого требуете?
— Да.
— Хорошо.
— В таком случае можете приходить. Вы ведь недалеко от улицы Ломон?
— В двух шагах.
— Когда будете у нее, не задергивайте занавески и не опускайте штору.
— Обещаю вам.
— Потом на улице вас будет ждать маленькая черная машина. Я буду там.
Человек на другом конце провода ничего не ответил и, чуть помедлив, повесил трубку. Мегрэ неторопливо закурил, подошел к двери гостиной и рассеянно взглянул на Люка.
— Позвони к нам и вызови машину. Пусть она остановится на улице чуть ниже.
— Мне вас там ждать?
— Нет, не стоит.
— А можно мне все-таки остаться?
— Если хочешь.
Пока Люка направлялся к телефону, Мегрэ взял за дверью погреба бутылку пива, не взглянув на мадемуазель Клеман, которую он словно и не заметил. Потом медленно поднялся по лестнице, по пути бросив взгляд в приоткрытую дверь комнаты мадемуазель Бланш. Она в пеньюаре лежала на кровати и читала книгу.
Мегрэ открыл окно и облокотился на подоконник.
Дождя уже не было. Мадам Бурсико лежала в постели, скрестив руки под Головой, и смотрела в потолок, неподвижная, как человек, который чувствует, что за ней наблюдают.
Небо посветлело, но солнце еще не показалось, свет был резкий, как от матовой электрической лампочки.
Тротуары еще были усыпаны градинами.
Человек появился с нижнего конца улицы, он шел совсем просто, естественно, словно случайный прохожий. Небольшого роста, худой, он был одет во все серое, и даже лицо его производило какое-то серое впечатление. Он мог быть старым и хорошо сохранившимся, но мог быть и молодым, преждевременно состарившимся.
Подойдя ближе, он посмотрел вверх и увидел комиссара. Но никак не отреагировал. Не останавливаясь, вошел в дом и, как видно, перевел дух на лестнице или на площадке, потому что прошло две или три минуты, прежде чем Мегрэ увидел, как мадам Бурсико повернулась к двери.
Она увидела его раньше, чем вошедший оказался в поле зрения Мегрэ, поднялась на кровати и почти сразу же повернулась к окну.
Человек сказал что-то, подходя к ней; он положил шляпу на стул и спокойно, сохраняя присутствие духа, стал уговаривать ее, словно испуганного ребенка.
Ни разу не посмотрев в сторону Мегрэ, он сел на край постели, а Франсуаза Бурсико прижалась к нему и спрятала голову у него на груди.
В окно она могла видеть комиссара, и тот, смущенный, отошел, открыл бутылку пива, стал не спеша пить.
Потом Мегрэ вышел на площадку. Мадемуазель Бланш лишь слегка удивилась, когда он вошел к ней и завел разговор о книге, которую она читала, о только что прошедшем граде.
Мегрэ услышал звонок телефона, голос взявшего трубку Люка, торопливые шаги на лестнице.
— Это вас, шеф… Звонят с Набережной… Они напали на след…
Люка был весьма удивлен, увидев комиссара у мадемуазель Бланш. Но еще больше его поразило то, что Мегрэ принял новость без удивления и без удовольствия.
— Одно время она жила на улице Дам в маленьком меблированном отеле, где один человек, который…
— Уголовная полиция все еще у телефона?
— Да. Говорит Лапуэнт, он очень возбужден. Он хотел бы рассказать вам подробности. Он проверял в архивах. Он убежден…
— Скажи ему, что мы сейчас увидимся с ним у меня в кабинете…
В рассказе Люка эти подробности принимали почти эпический характер.
— Я бы мог подумать, что он интересуется только красивой девушкой, лежавшей на кровати в халате, распахнутом больше чем наполовину, и кокетничавшей с ним…
Мегрэ ушел из комнаты мадемуазель Бланш лишь после того, как увидел в окне напротив, что мадам Бурсико осталась одна.
Взяв чемодан, он пошел попрощаться с мадемуазель Клеман.
— Вы уезжаете совсем?
— Я как-нибудь зайду навестить вас.
— Ваше следствие закончено? Вы нашли убийцу?
Он не дал ей прямого ответа.
— Благодарю вас за ваши заботы и любезность.
И так как он осматривался вокруг, глядя на все то, что стало ему таким привычным, она засмеялась своим грудным смехом, от которого затрясся ее огромный бюст.
— Представьте, мне это небезразлично. Я так привыкла к вам. Как к одному из своих жильцов.
Может быть, для того, чтобы доставить ей удовольствие, он сказал:
— И я тоже…
Мадемуазель Клеман проводила его до порога и стояла там, пока он переходил улицу. Немного ниже, за два дома от бистро, остановилась маленькая черная полицейская машина.
Поколебавшись, Мегрэ зашел к овернцу.
— Налейте мне белого вина в последний раз.
Мадемуазель Клеман все еще стояла на пороге своего дома. Мегрэ подошел к машине, открыл дверцу, проговорив:
— Разрешите?
Усевшись на заднее сиденье, он бросил наконец шоферу уголовной полиции:
— На Набережную!
Маленький серый человек сидел рядом. Он вежливо снял шляпу и всю дорогу держал ее на коленях.
Они не обменялись ни одним словом.
Глава 9
в которой юный Лапуэнт не так уж гордится своим досье
Оба они медленно поднялись по пыльной лестнице.
Мегрэ с удовольствием вдыхал знакомые запахи. Как всегда, в застекленном зале ожидания сидели люди.
Жозеф, старик рассыльный, радостно воскликнул:
— Здравствуйте, месье комиссар!
— Здравствуй, Жозеф.
— Шеф просит вас зайти к нему.
— Сейчас пойду.
— Месье Лапуэнт тоже просил сообщить ему, как только вы вернетесь.
— Знаю.
— Звонил месье Торранс.
— Спасибо, Жозеф.
Он толкнул дверь своего кабинета, открыл окно, снял шляпу, пальто.
Сразу же зазвонил местный телефон. Говорил Лапуэнт:
— Я знаю его фамилию и всю эту историю. Хотите, я сейчас принесу вам досье?
— Подожди. Я тебе позвоню.
Человек, которого он привел в свой кабинет, сидел на стуле, приподняв брюки, чтобы не помять складки. Он был гладко выбрит. Ногти у него были чистые. Взгляд выражал крайнее утомление.
— Вы жили в колониях?
— Почему вы так думаете?
Трудно было ответить на этот вопрос. Может быть, выдавал цвет лица, взгляд или то, что этот человек преждевременно постарел. Теперь Мегрэ был убежден, что его собеседнику не больше сорока пяти лет.
— Вы моложе ее, не так ли?
Сейчас они были словно два собеседника, мирно разговаривавших в кабинете, обсуждавших какие-то дела.
— Вы курите?
— Спасибо. Я уже много лет не курю.
— И не пьете?
Они постепенно знакомились, бросая друг на друга беглые взгляды.
— Теперь не пью, нет.
— А раньше?
— Когда-то пил.
— Мой инспектор там ждет, он должен принести ваше досье.
Любопытно: этот человек ни на секунду не подумал, что Мегрэ говорит это, чтобы проверить его реакцию.
Он просто сказал:
— Это должно было случиться не сегодня, так завтра.
— Вы ожидали?
— Я знал, что это произойдет.
— Для вас облегчение? Нет?
— Может быть. Если только она не будет замешана в деле. Это произошло не по ее вине. Не забудьте, что вы мне обещали.
Это был единственный момент, когда он проявил что-то похожее на страх. Он был спокоен, держался все более свободно, словно чувствовал облегчение от чего-то, тяготившего его долгие годы.
— Что до меня, то я решился заплатить за все. — Он добавил с застенчивой улыбкой: — Наверное, придется платить дорогой ценой?
— Вероятно, да.
— Ценой моей головы?
Мегрэ развел руками:
— Трудно предвидеть реакцию присяжных. Пожалуй, можно было бы отделаться легче, если бы…
Человек произнес четко, с оттенком гнева:
— Нет!
— Это ваше дело. Сколько вам было лет, когда вы ее встретили?
— Двадцать. Я только что прошел комиссию и был освобожден от военной службы.
— Родились в Париже?
— В Ньевре.
— Родители зажиточные?
— Среднего достатка. Скорее бедные.
— Вы где-нибудь учились?
— Три года в колледже.
Ему было приблизительно сколько же лет, сколько Паулюсу. И он тоже приехал в Париж, надеясь пробить себе дорогу.
— Вы работали?
— Работал.
— Где?
— В конторах… Зарабатывал мало…
Опять как Паулюс.
— И вы начали посещать бары?
— Я был один в Париже. Моя комната мне опротивела.
— Вы встретили Франсуазу в баре?
— Да. Она была на четыре года старше меня.
— У нее был любовник?
— Да.
— Она бросила его из-за вас?
— Да.
— И вы стали жить вместе?
— Я не мог, потому что у меня не было денег. Я как раз оставил свою работу. Искал другую.
— Вы любили ее?
— Я так думал. Но еще сам не знал.
Он произнес эти слова серьезно, медленно, опустив голову и глядя вниз.
— Вы предпочитаете, чтобы мне принесли досье?
— Не стоит. Меня зовут Жюльен Фукрие. У последнего друга Франсуазы были полные карманы денег. Я бесился оттого, что не мог ей ничего дарить.
— Она на это жаловалась?
— Нет. Она говорила, что у нас вся жизнь впереди и что в конце концов я пробьюсь.
— Но у вас не хватило терпения.
— Вот именно.
— Кого вы убили?
— Я не собирался никого убивать. Напротив моего отеля, на улице Дам, за бульваром Батиньоль, жил человек лет шестидесяти, про которого мне говорила хозяйка отеля.
— Почему она о нем говорила?
— Потому что я задолжал ей за комнату. Она сказала, что он ссужает деньги людям в моем положении и что пусть лучше я буду должен ему, а не ей. Я пошел к нему. Он мне давал в долг два раза и брал за это сто процентов. Он жил один в темной квартире и сам занимался хозяйством. Его звали Мабиль.
Мегрэ смутно припоминал это дело.
— Вы его убили?
— Да. Я пошел к нему в третий раз, хотел опять одолжить денег, и он открыл свой сейф. На камине стояли два подсвечника. Я схватил один.
— Что вы делали потом?
— Полиция потеряла около месяца. Дело в том, что кто-то другой приходил после меня к Мабилю, человек, который уже имел приводы, и швейцар дал полиции его описание. Его арестовали. Долго думали, что это он убил.
— Вы сказали Франсуазе правду?
— Я жил в постоянной тревоге. Когда прочел в газетах, что арестованный вместо меня человек освобожден, я потерял голову и уехал за границу.
— Так и не сказав ничего Франсуазе?
— Я написал ей, что меня вызвали родители и что я скоро вернусь.
— Куда вы поехали?
— В Испанию. Потом в Португалию, а там сел на пароход, идущий в Панаму. Французские газеты публиковали мою фамилию и мои приметы. В Португалии мне удалось достать фальшивый паспорт на имя Вермерша.
— И с тех пор вы жили под этой фамилией?
— Да.
— Вы долго прожили в Панаме?
— Восемнадцать лет.
— Не имея известий от Франсуазы?
— А как я мог получать от нее известия?
— Вы ей не писали?
— Никогда. Сначала я работал рассыльным во французском отеле. Потом открыл собственный ресторан.
— Вы разбогатели?
Он ответил, словно стесняясь:
— Я заработал порядочно денег. Столько, сколько нужно, чтобы жить без забот. Я заболел. Печень. Много пил. Там свободно продается настоящий абсент, и я к нему пристрастился. Три месяца провел в больнице. Врачи посоветовали мне переменить климат.
— Сколько времени прошло с тех пор, как вы вернулись во Францию?
— Семь лет.
— Значит, вы вернулись до того, как Франсуаза заболела?
— Да. За два года до этого.
— Как вы ее разыскали?
— Я не искал ее. Не посмел бы. Я был уверен, что она не захочет меня видеть. Однажды я случайно встретил ее в метро.
— Где вы тогда жили?
— Там, где живу и сейчас, на бульваре Ришар-Ленуар. Через несколько домов от вас, на углу улицы Шмен-Вер.
Тут он во второй раз улыбнулся, если это можно было назвать улыбкой.
— Франсуаза сказала вам, что она замужем?
— Сказала.
— Она на вас не сердилась?
— Нет. Она считала себя ответственной за то, что произошло.
— Она все еще любила вас?
— Наверно.
— А вы?
— Я никогда не переставал ее любить.
Он не повышал голос, говорил очень просто, нейтральным тоном. Сквозь облака начало проглядывать солнце, еще молодое, влажное.
— Вы не требовали от нее, чтобы она оставила мужа?
— Она не считала себя вправе сделать это. Видите ли, он очень хороший человек, она его уважает.
— Вы часто с ней виделись?
— Мы встречались два или три раза в неделю, когда ее муж бывал в море, в одном кафе на Севастопольском бульваре. Мне захотелось побывать у нее дома. Не для того, что вы имеете в виду. Об этом мы и не думали. Однажды я вошел в дом, когда консьержка была на рынке, и почти сразу же ушел.
— А потом это стало привычкой?
— Я приходил несколько раз.
— Вы уже тогда условились о сигнале?
— Медный горшок! Да. Я знал, что рано или поздно меня поймают. Это неизбежно случается.
— Вы никогда не предлагали ей уехать за границу?
— Она бы не согласилась.
— Из-за Бурсико?
— Да. Вы ее не знаете.
— А потом она стала совсем немощной?
— Почти совсем. Вы же ее видели. Это худшее, что могло с нами случиться. Она не могла выходить, и я стал чаще навещать ее. Однажды утром, когда консьержка вернулась, я еще находился в квартире и спрятался там. Я оставался у нее до следующего дня.
— И с тех пор вы стали оставаться у нее на ночь?
— Да. Это создало впечатление, что мы живем вместе. Не забудьте, у нас ведь никогда не было общей квартиры. Когда я жил на улице Дам, у нее была своя комната на бульваре Роше-Шуар. Потому-то о ней никто никогда не упоминал. Вот и вся история! Я стал оставаться на два дня, потом на три, иногда даже больше. Еду я приносил с собой.
— Вы, конечно, не боялись, что неожиданно вернется муж: ведь суда ходят по твердому расписанию.
— Нам было тяжелее всего, когда он проводил здесь свой месячный отпуск.
Все было серенькое, меланхолическое, как и сам этот человек, как и квартира на улице Ломон, как и женщина, проводившая целые дни лежа в постели.
— На прошлой неделе я увидел в окно, что за улицей ведется наблюдение.
— Вы думали, что это из-за вас?
— В газетах ничего не писали про Паулюса. Я не мог предположить, что полиция интересуется домом напротив, и решил, что напали на мой след. За два дня, пока сидел в доме, я все передумал. Готов был сдаться, но тогда мне пришлось бы говорить о Франсуазе, ее стали бы допрашивать, и муж узнал бы все…
— В общем, — сказал Мегрэ, набивая остывшую трубку, — вы выстрелили в инспектора, чтобы иметь возможность выйти из дома.
— Да.
— Потому что должен был вернуться муж, а вы были у нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15