Кеннеди еще услышал яростный вопль Гюнтера, когда они пронеслись через открытые ворота шлюза секунд за 15 прежде, чем реле должно было автоматически их закрыть.
Сзади раздались резкие хлопки выстрелов. Кеннеди не оглядывался. Он только молил бога, чтобы пули не задели топливные баки, приник к самому рулю и, направляя маленькие аэросани, пустил во тьму ганимедской ночи.
Курс ему был ясен. Отвернуть как можно дальше к западу, чтобы надежно, как он рассчитывал, сбить со следа возможных преследователей, а затем направиться к ганнитскому селению. Что дальше, он не знал.
Он допустил непростительную ошибку. И, вероятно, отнял единственный остававшийся у ганнитов шанс на спасение, да и себе подписал приговор, дав Гюнтеру возможность докопаться до его настоящих интересов. Кеннеди попытался было отнестись к произошедшему фаталистично, как сделали бы аборигены, но он не смог. С какой стороны ни посмотри, сложилась ситуация трагическая, которой, будь он поосторожнее, вполне можно было избежать.
Он принудил себя не думать о своей участи, когда через четыре дня транспортный корабль отправится в обратный путь на Землю. Без всякого сомнения, они с Энгелом будут пленниками на его борту. В одно страшное мгновение он оборвал все связи с Землей и теперь гнал от себя эти мысли.
— Я все думал, сколько времени понадобится Гюнтеру, чтобы разузнать о наших занятиях, — сказал, когда позади осталось более пяти миль, а признаков погони не обнаружилось. — Рано или поздно это должно было случиться. Но, Энгел, иначе повести себя мы просто не могли. Кому-то обязательно требовалось так поступить. И вышло, что появился тут я и тебя вовлек тоже.
Энгел не ответил. Кеннеди попробовал представить, в какие тот погрузился грустные раздумья. Сам-то он уже давно отбросил маску служащего агентства, и неминуемые последствия его восстания тут, на Ганимеде, Кеннеди ничуть не волновали.
Сани неслись в ночь. Посчитав, что они отъехали достаточно, Кеннеди изменил курс и направился в селение. Путешествовать по ледяным равнинам становилось для него привычным.
— Ничего бы не случилось, если бы ты не показал свой словарь, — сказал он, обращаясь к Энгелу. — Но он попал мне в руки, я выучил пару ганнитских слов, и вот теперь из-за такой малости у тебя все кончено с Корпорацией, а у меня — с моей фирмой. Но знаешь что, Энгел? Я ни о чем не жалею. Даже если они нас схватят, доставят на Землю и публично выпотрошат. По крайней мере мы не стерпели и сделали то, что считали правильным. — Он на минуту задумался. — Ты ведь действительно тоже считал, что мы поступаем правильно? Не просто помогал мне из принуждения? Надеюсь, тобою руководила совесть. Довольно гнусно было бы за какую-то неделю навсегда зачеркнуть свою карьеру из-за типа, который силой заставил все бросить ради его принципов.
Энгел по-прежнему не отвечал. Его молчание начало раздражать Кеннеди.
— В чем дело? — потребовал он ответа. — Язык от страха отнялся? Неужели ты потерял дар речи и перепугался до посинения оттого, что Гюнтер нас застукал?
Опять никакого ответа. Противный панический холодок зашевелился в животе, и Кеннеди повернул назад голову, чтобы проверить… Его догадка подтвердилась.
Один из последних выстрелов Гюнтера им вдогонку проделал аккуратную дырочку в шлеме Энгела. Пуля вошла под острым углом, пробив пластик как раз перед носом лингвиста, слегка оцарапала ему щеку и вышла под мочкой левого уха. Но этого оказалось достаточно.
Должно быть, весь воздух, вскипев, мгновенно улетучился из-под шлема. У рта и ушей застыли струйки крови из сосудов, лопнувших от перепада давления, резко понизившегося с 14,7 фунта на квадратный дюйм до уровня внешней среды. Лицо Энгела вспухло, покрылось пятнами, глаза выкатились, тонкие губы оттянулись в подобие вымученной страшной улыбки.
Он умер в спешке. Так быстро, что не успел даже вскрикнуть, выплеснуть в шлемофон свой предсмертный вопль. Уже полчаса Кеннеди мчал по ганимедской пустыне мертвое тело, говорил с ним, попрекал его, а в конце концов вышел из себя из-за упорного молчания мертвеца.
Кеннеди крепко сжал губы. Энгел так гордился своим словарем, так хотел похвалиться перед гостем с Земли. А через две недели этот словарь должен был принести лингвисту смерть, вернее, ту пулю, что выпустила из-под его шлема в ганимедскую тьму весь воздух прозрачным облачком.
Но это хоть была быстрая смерть, избавившая парня от долгого томления в какой-нибудь тюрьме, где бы он вечно проклинал день, когда Кеннеди ступил на поверхность Ганимеда.
Он остановил аэросани у широко раскинувшегося озера с бликами на «воде» от трех танцующих лун. Казалось, они, да еще Юпитер, только и глядели, как Кеннеди осторожно поднял странно легкое тело Энгела с сиденья и отнес к кромке плещущейся о скалистый берег темной жидкости.
Шагнув в озеро, он положил Энгела лицом вниз на поверхность воды. Тело поплыло. Кеннеди дотянулся до сапога скафандра и изо всей силы оттолкнул так, чтобы Энгел медленно, но безостановочно удалялся от берега.
К ужасу Кеннеди, тело оставалось на плаву еще несколько минут, повинуясь подводным течениям, совершало неспешные круги. Лицом вниз, с раскинутыми руками и ногами, Энгел походил на восковую фигуру, соломенную куклу, пущенную на воду. Но в конце концов метан с бульканьем проник в шлем через пробитое пулей отверстие. Скафандр потерял плавучесть, отяжелел от попавшей внутрь жидкости, и Энгел медленно и величаво скрылся под поверхностью озера.
Кеннеди немного постоял, поминая умершего. Он ничего не знал об Энгеле; выражаясь языком ганнитской поэзии, для Кеннеди он остался лишь человеческой тенью. Ничего о прошлом лингвиста — в памяти только его лицо, имя и способность собирать слова, понимать их смысл. Кеннеди не знал даже, сколько Энгелу было лет, где он родился и учился, был ли женат, где жил на Земле и какие лелеял надежды, чего хотел в жизни. А теперь это все уже перестало иметь значение. Энгела не было в настоящем, не будет в будущем, и прошлое его потеряло смысл.
Кеннеди снова сел в аэросани и продолжил путь. Часы показывали 4.12, до селения он доберется к 4.45, как раз, по его расчетам, когда ганниты начнут пробуждаться после последнего периода сна. Ехал он молча, без мыслей, не строя никаких планов.
Не доехав около мили до селения, он заметил стоящий поодаль, в 50-100 ярдах от первых домов, грузовик аванпоста. Кеннеди наблюдал дальнейшие события с островерхого скального хребта, окаймляющего селение с юга.
Жителей выстроили в ряд перед домами, среди застывших фигурок двигались одетые в темные скафандры четверо людей. Шел допрос. Вероятно, хотели выяснить, где скрываются беглецы Кеннеди с Энгелом.
Затем Кеннеди увидел, как от удара человека в скафандре упал один из жителей поселка. Ганнит поднялся и спокойно встал на прежнее место. Землянин опять грубо сбил его с ног.
Кеннеди сжал челюсти. Гюнтер ни перед чем не хотел останавливаться в своем сыщицком рвении. Вполне вероятно, что он вообще сровняет селение с землей, если ничего тут не добьется.
Нажав подбородком кнопку вызова встроенного в скафандр передатчика, Кеннеди сказал:
— Гюнтер?
— Кто говорит?
— Кеннеди. Не стреляйте.
— Где вы, Кеннеди?
— Над вами, на холме. Не стреляйте. Я не собираюсь сопротивляться.
Выбора не оставалось. Скрываться в этом мире замерзшего метана долго было невозможно, да и аборигены при самом хорошем к нему отношении не могли ни укрыть его, ни накормить. И попытайся он остаться в бегах, то принес бы ганнитам только страдания.
— Что вы делаете там наверху? — спросил Гюнтер.
— Спускаюсь. Иду сдаваться. Не хочу больше никому доставлять мучений. Поняли? Я сдаюсь. Сейчас с поднятыми руками сойду вниз. Не причиняйте больше вреда жителям селения. Они не виноваты.
Поднявшись с сиденья аэросаней, он медленно стал спускаться, темная фигурка на фоне снежной белизны. Но не успел пройти и половины пути, как Гюнтер отрывисто сказал:
— Подождите секунду! Вы один. Где же Энгел? Если это какая-то ловушка, то…
— Энгел мертв. Вы убили его, там, у шлюза, во время нашего побега, я похоронил его в озере за холмами. И спускаюсь теперь один. Не стреляйте, Гюнтер.
Глава четырнадцатая
Корабль Корпорации не предназначался служить тюремным судном, поэтому на его борту не было никакой возможности изолировать заключенного. Но Кеннеди сам не стремился особенно общаться с командой: оставался большей частью у себя в гамаке весь долгий, напряженный рейс к Земле, — погруженный в себя, отчужденный, еще не до конца в душе осознавший, что совершил. Чаще всего он читал и старался больше спать, или размышлять о ганнитской культуре, лишь краешек которой ему удалось узнать.
Ел он в одиночку и обращался к членам команды только в случае необходимости. Они с ним не разговаривали совершенно.
Последние несколько суток перед отлетом оставили по себе тягостные воспоминания. Гюнтер приказал содержать Кеннеди в голом подвале, служившем складом, где у двери постоянно дежурил часовой. Еду приносили. Гюнтер допросил его.
— Вы обвиняетесь по двум пунктам. Передаче оружия аборигенам и убийстве Энгела. Признаете свою вину?
— Отказываюсь отвечать.
— К черту! Сознавайтесь!
— Не в чем мне признаваться, все это грязный навет. И не пугайте меня расстрелом, Гюнтер. В агентстве знают, что я здесь.
— Мог быть и несчастный случай при чистке оружия. Но я не стану этого делать. Пусть Корпорация занимается вами. Я за вас не отвечаю. Отправитесь на Землю с грузовым кораблем.
— Как вам будет угодно, — сказал Кеннеди.
— Но я требую признания. Объясните, зачем вы дали оружие ганикам!
— Я не делал этого. Ганниты не смогли бы даже воспользоваться им. А Энгела вы сами убили, когда мы пытались уйти от погони.
— Кто в это поверит? Давайте, Кеннеди, сознавайтесь.
Пожав плечами, Кеннеди отказался отвечать. Через некоторое время Гюнтер отступился.
Тот должен был признать, что отнеслись к нему довольно заботливо. Другого могли бы и убить на месте, просто из предосторожности, но Гюнтер не пошел на такую глупость. Как-никак Кеннеди являлся человеком рекламного агентства. Такие дела Гюнтеру были явно не по зубам. Это он хорошо понимал. Поэтому и переложил все на плечи Корпорации — уж пусть там решат, как с ним поступить.
Сайзер, вопреки ожиданиям, опять снабдил его таблеткой граванола, хотя логичнее было бы не облегчать предателю страданий. Однако болеутоляющую таблетку ему, пусть и не очень приветливо, но дали.
Он никогда не отличался вдумчивостью. Умный, сообразительный, изобретательный, — это да. Но размышлять о своем месте в мире, раздумывать об истинной природе моря событий, по которому плыл, было не в его натуре. Мардж не раз вполне определенно давала ему понять. Но теперь-то, когда грузовой корабль Корпорации оставил далеко позади ледяной шар Ганимеда и лег на курс к Земле, выдалась масса времени на раздумья.
В Северо-Западном университете его обучали множеству всяких вещей, а он, со своей стороны, проявил наивысшую отзывчивость требованиям преподавателей, что выразилось в коллекции самых высоких баллов за все четыре года обучения. Но никто ни разу не стремился объяснить ему, чем ни в коем случае нельзя поступаться. А сам он не давал никогда себе труда, чтобы уяснить эту премудрость.
Не он сделал мир таким, каков он есть. Но ведь именно в его теперешнем состоянии этот мир оделил его тридцатью тысячами долларов в год, да притом в самом лучшем из существующих агентств по формированию общественного мнения. Так к чему зря себя терзать — все к лучшему, думал он.
Настал день прибытия на Землю. Известие о предстоящем снижении быстро пронеслось по кораблю, и к Кеннеди подошел предложить таблетку граванола хмурый Сайзер, растерявший былую приветливость. Взяв таблетку и воду в сосуде, Кеннеди кивком поблагодарил. Астронавт ушел.
Кеннеди внимательно огляделся, проверив, не наблюдает ли кто за ним. У него вдруг возник дикий план. Зажав в кулаке таблетку, он опорожнил сосудик и откинулся в гамаке, изображая полную расслабленность. Граванол же незаметно положил в карман. Началось торможение.
Когда вошли в плотные слои атмосферы, только он один бодрствал на корабле, находясь в полном сознании. Грохотали двигатели, стабилизируя ракету и гася скорость. Кеннеди чувствовал, будто две гигантские руки сдавливают его, вминая шею в плечи, плющат лицо, перекашивают рот. Он явственно слышал ток крови по всему телу. Хватал широко раскрытым ртом воздух как пойманная рыба. Казалось, грудь давил гигантский кулак, выжимая воздух из легких и не давая вдохнуть. Он сделал один вдох. Другой.
Гамак раскачивался. По телу прокатывались волны боли. Кеннеди начал терять сознание. Но изо всей силы уцепился за его ускользающие обрывки. И удержал, не поддался.
В последние мгновения перед посадкой корабль дрожал и трепетал. Кеннеди не смотрел в иллюминатор, но знал, что там уже можно было различить Землю, которая безумно дергалась из стороны в сторону под кормой ракеты. И словно воочию представляя себе ее стройное тело, опускающееся на языке пламени.
Приземлились. Кеннеди вытер струйку крови с верхней губы. И только по оглушающей тишине понял, что рев двигателей, наконец, смолк.
Да, корабль совершил посадку. А он не потерял при этом сознания.
Перекатившись на бок, Кеннеди посмотрел в иллюминатор и одновременно принялся отстегиваться. Там стояли люди. Встречающие? Он поискал глазами Мардж, Вацински или Спеллинга, но не нашел ни одного знакомого лица. И, моргнув, понял, что встречать никто не пришел. Там были только техники космодрома. Прилет корабля сохраняли в тайне.
«Что за кошмарный сон», — подумал он, уже понимая, что на сон это было непохоже. Он пробыл три недели в ином мире, осознал, что все его идеалы были ложными и что дело, которому он посвятил себя, толкало на истребление культуры, способной дать землянам невыразимо много. Корпорация относилась к ганнитам без ненависти. Они просто мешали получать доходы и поэтому должны были исчезнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20