- Один из зиновьевцев "признался", что он приезжал в Копенгаген для встречи с Львом Седовым - сыном Троцкого и останавливался в отеле "Бристоль". А скорые на розыск датские журналисты через неделю после того, как обвиняемые были расстреляны, опубликовали официальную справку, что отель "Бристоль" был снесен за много лет перед описываемыми событиями, фальшивка чистой воды... Именно тогда Серго потребовал у Сталина нового рассмотрения этого дела с вызовом свидетелей, оставшихся в живых.
Сталин пообещал и сразу же начал готовить второй процесс - на этот раз против заместителей Орджоникидзе Пятакова и Серебрякова. Их обвиняли уже не только в троцкизме и диверсиях, но и в шпионаже. Однако в отличие от Зиновьева (честно говоря, он был слабым, амбициозным человеком, но, понятно, ни в каком терроре не участвовал) Юрий Пятаков никогда не дрался за власть, от оппозиции отошел. Серго утвердил его первым заместителем народного комиссара тяжелой промышленности - на нем был и Сталинградский тракторный, и Горьковский автозавод имени Молотова, и Кузбасс, и Магнитка, человек действительно горел на работе... Мы все чтили память его брата, Леонида, замученного петлюровцами в девятнадцатом, словом, чистый был человек, чистый и открытый... Как можно было повернуть его на признание в шпионаже? Коммунист, ленинец - и гестаповский шпион? Давить на него, как давили на Каменева - у того осталось двое детей, - трудно, семья у Пятакова не сложилась, жена больна, он и ночевал-то порою у себя в кабинете...
...В поселке "Известий" на Сходне, рядом с той дачей, где жили мы, стоял дом Карла Радека, возглавлявшего иностранный отдел редакции; друг Дзержинского и Розы Люксембург, принимавший участие в спартаковской революции, человек не простой, ядовито-остроумный, он, после того как публично отрекся от Троцкого и был за это возвращен в двадцать девятом году из ссылки, стал одним из тех, кто более всего славил Сталина, причем делал это вдохновенно и талантливо. Он-то и рассказывал тогда: "Коба - человек поразительный! Он узнал, что новый заместитель наркома ютится в крошечной квартирке, и приказал перевезти его семью в роскошные апартаменты, обставленные чудной мебелью... Вот так Коба относится к тем, кто честно разоружился и порвал с оппозиционерами, поняв чудовищную сущность Троцкого..."
(Когда прошла очередная волна арестов, во время торжественного банкета по случаю дня рождения Максима Горького помрачневший лицом Радек, неотрывно глядя при этом на секретаря ЦК Ежова, произнес тост: "Я пью за нашу максимально горькую действительность..."
Сталин, не выпуская трубки изо рта, сухо посмеялся вместе с Алексеем Максимовичем, который не отпускал от себя Бухарина; лицо последнего порою теряло обычную живость, замирало и чуть желтело, становясь не по возрасту старческим...)
Из квартиры, подаренной Сталиным, Пятакова вскорости и забрали - в один день с Радеком...
Федор Николаевич вздохнул чему-то и, устроившись поудобнее в кресле, словно бы затолкав свое усохшее тело в привычно-малое пространство между спинкой и подлокотниками, снова изучающе-требовательно обсмотрел меня:
- Я-то скоро уйду, а вам надо сохранить память, только оттого все это и рассказываю, хоть и рискую... Да, да, это так... Каждый, кто прикасается к той поре, - рискует... Словом, Серго Орджоникидзе потребовал устроить ему встречу с Пятаковым... И получил ее... Никто не знает, о чем шла речь, никто, кроме Сталина, потому что тот дал Орджоникидзе слово: "Пятаков не будет казнен..." Но Пятакова, как и Каменева, расстреляли... Серго был в ярости; Ежов ему ответил: "Пятаков жив". Серго потребовал встречи. Ему пообещали; Ежов уверял наркома: "Юрий (он и после процесса над "шпионом" продолжал так называть Пятакова) перенес шок после фарса, разыгранного норвежцами... Как только он придет в себя, вы увидите его, Григорий Константинович..." Шок действительно был, но не для Пятакова, а для тех, кто писал за него показания: он заученно произнес на суде, что, мол, летал на немецком самолете в Осло на встречу с Троцким. А норвежские социал-демократы опубликовали в газете опровержение: в тот месяц, когда Пятаков якобы летал в Осло, ни один иностранный самолет там не приземлился... ...Серго позвонил Сталину; тот отказался его принять; Серго сказал: "Коба, если нам необходимо развенчать Троцкого, то партии совершенно неугодно избиение ленинцев!" И - начал готовить свое выступление на февральском Пленуме ЦК... Он знал, что его поддержат Постышев, Чубарь, возможно, Калинин... Он понимал, что Сталин наверняка поднимет на Пленуме вопрос об аресте Бухарина, а тот был его другом... Он допускал, что если открыто и честно сказать Пленуму всю правду, то далеко не все станут поддерживать Сталина, потому что геноцид, начатый против старой гвардии, принял чудовищные формы. Нам предлагали верить в бред, произносимый на скамье подсудимых теми, кого Ленин вел вместе с собою, поручая ответственнейшие должности в самые крутые месяцы гражданской войны и интервенции. Но мы помнили состав нашего первого правительства! Мы-то помнили, кто составлял костяк Политбюро в самые грозные пять лет - с октября семнадцатого! А теперь оказывается, что эти люди уже тогда были предателями! Чего ж они тогда не захватили власть?! Их - при Ленине - было подавляющее большинство! А был ли один я такой памятливый?! Да нет! Как минимум, миллион партийцев! И столько же - беспартийных активистов! Это - минимум миниморум! Значит, тогда жили два миллиона людей с кровоточащей памятью - я имею в виду большевиков со стажем. А их семьи?! Понимаете, каким резервом обладали те, кому был дорог Ленин? Понимаете, как шатки тогда были позиции Сталина, несмотря на то что Ежов с его рукавицами душил всех, кто продолжал оставаться личностью, - то есть, зная правду, не отрекся от памяти?! Понимаете, что Серго - с его авторитетом - мог повернуть ход истории, прекратив чудовищный террор?! Понимаете, что он мог потребовать у Пленума выполнения воли Ленина о снятии Сталина с поста генерального секретаря?!
...Вторым человеком, консультировавшим наш фильм "Пароль не нужен", был генерал Штеменко. С громадными усами, удивительно тактичный, с печально-доброжелательной улыбкой, неторопливый в словах, он во время одной из встреч со съемочной группой, всматриваясь в лицо Николая Губенко, игравшего роль Василия Константиновича Блюхера, заметил:
- Я попрошу подобрать все архивы по маршалу... Надо бы вам поискать чего-то еще для этого замечательного образа.
Я сказал тогда, что все архивы уничтожены; пояснил, что находил огрызки документов, просматривая отчеты ветеринарной службы дальневосточной армии, там чудом сохранились резолюции Блюхера, в которых удивительно прочитывался человек, его моральный стержень, мягкость и непримиримость.
Штеменко усмешливо покачал головой:
- Мы свои архивы не трогали, через три дня вам их покажут.
Однако, когда мы увидались через три дня, он заметил:
- Да, к сожалению, вы правы... Архивов нет, все уничтожено, надо собирать по памяти.
...Иван Степанович Конев, служивший в армии Блюхера командиром бронепоезда, а затем ставший начальником оперативного отдела штаба его фронта, показал мне маленькую фотографию главкома легендарного ОКДВО - Особого Краснознаменного Дальневосточного военного округа - Блюхера, стоявшую у него на столе:
- Я не убирал ее с этого места и после того, как маршал пал жертвой клеветы.
...Маршал Блюхер не пал жертвой клеветы, его надо было убрать, ибо он посмел сказать друзьям, что не судил Тухачевского, хотя его именем был подписан приговор одному из самых блестящих военачальников двадцатого века. "Суда не было, - повторял он, - Тухачевского и Якира просто убили..."
Василий Константинович покончил с собой сразу после ареста, чтобы не оказаться сломанным, чтобы не предать свое прошлое чудовищными показаниями на очередном процессе, эти показания убивали не жизнь, а то дело, которому он служил, - Революцию...
...Петров устало поднял руку, указал пальцем на книжные стеллажи и, прикрыв веки, сказал:
- Посмотрите речи Сталина на февральско-мартовском Пленуме тридцать седьмого года... Обратите внимание, что там впервые не было привычных "бурных аплодисментов, переходящих в овацию". Просто - "аплодисменты"... И главный удар Сталин нанес по не названному Серго - по "хозяйственным успехам, которые привели к беспечности"... Серго постоянно говорил, что чем больше наши успехи, тем лучше живут люди, чем они явственнее ощущают прямую связь между трудом и благополучием, тем меньше будет врагов в стране, нет поля для вражды, то есть пришло гражданское замирение... А Сталин, наоборот, гнул свою линию: "чем больше успехов, тем сильнее сопротивление врагов"... А ведь Бухарин еще не был арестован, объявил голодовку, написал письмо членам ЦК о своей невиновности, сидел в кремлевском зале - кандидат в члены ЦК! Именно тот Пленум должен был решить его судьбу... "Бухарин - любимец партии" - не случайная фраза... Ее помнили... После того как Пятаков сказал на суде про аэродром в Осло и всему миру стало понятно, что второй процесс тоже построен на фальшивках, Сталин решил, что Пятаков это сделал намеренно - прокричал о своей невиновности из камеры тюрьмы. И помог ему в этом, считал он, Серго... - Петров говорил тяжело, с одышкой, часто замолкал, словно собираясь с силами. - А за Серго действительно была школа в Лонжюмо, Ленин открыто называл его своим другом. Серго никогда - в отличие от Сталина - против Ленина не выступал, он шел за ним ледоколом...
- А дело Мдивани? - спросил я. - Помните, как Ленин тогда обрушился на Серго? С какой яростью, открыто?!
Петров раздраженно пожал плечами:
- Политическая борьба предполагает чувство! Не надо из Ленина делать икону! Как всякий гениальный стратег, он был при этом ранимым человеком... Он не считал возможным скрывать того, что думал! Увидав, что вытворили его любимцы Каменев и Зиновьев в октябре семнадцатого, он прилюдно назвал их "проститутками"! Но ведь через пять дней после этого Каменев стал Председателем ВЦИКа! То есть президентом революцьённой России! (Петров сказал это именно так, "революцьённой", строкой Блока.) А Зиновьев - секретарем Петроградской парторганизации! А Троцкий, которого - опять-таки поделом Ленин называл в свое время "иудушкой", по его же, ленинскому, предложению был единогласно избран народным комиссаром иностранных дел, хотя сначала именно Ленин предложил его - председателя Петроградского Совета рабочих депутатов на пост Председателя Совнаркома! А Троцкий отказался! Троцкий сказал, что Председателем Совнаркома может быть только один человек - Ленин! Это же правда! Как ее ни прячь, она все равно не исчезнет... А как Ленин "колотил" Бухарина и Дзержинского во время Брестского мира?! Но ведь он не предлагал сместить Феликса Эдмундовича с поста председателя ЧК! А у Бухарина - отобрать редакторство "Правды"! Мы отучились дискутировать! Нас приучили к поранжирному повиновению! Мы поэтому... Нет, вы... Хотя это нечестно. - Петров прерывисто, всхлипывающе вздохнул, - мы, именно мы, вина моего поколения перед вами неизмерна... Мы поэтому не понимаем, как это можно обмениваться резкостями, но при этом продолжать оставаться на одной стороне баррикады... Нам стало важно слово, а не дело... Постепенно победила сталинская семинария, дисциплина казармы...
Медленно, словно бы собирая себя, Петров поднялся, отошел к кровати:
- Словом, говорили, что Сталин поручил начальнику охраны Ежова убить Серго. И Серго был застрелен у себя на квартире... Наиболее доверенным сказали, что Серго покончил с собой - слишком дружил с Бухариным, Рыковым, Пятаковым. Но ведь шила в мешке не утаишь: те, кто первым вошел в квартиру Орджоникидзе, подписали себе смертный приговор, составив акт о том, что в маузере Серго было семь патронов, а пороховой гари в стволе не было... Этих дзержинцев расстреляли, но - через неделю! Понимаете?! И мы узнали правду... И мы поняли: теперь все возможно, время вседозволенности, конец надеждам, крах вере в справедливость... А на похоронах Сталин рыдал на груди того, кто был им убит... А было тогда Серго сорок девять лет... А наркомздрав Каминский, который подписывал официальный бюллетень о "болезни" Серго, был расстрелян, как и все, кто знал трагедию или слышал о ней... Вот так и закончился термидор... А вот я уцелел...
Петров медленно поднял на меня серые глаза, в которых постоянно жили печаль и невысказанный укор:
- Да, я молчал, это правда... Но я и молчал-то для того лишь, чтобы дожить до сегодняшнего дня... Чтобы сохранить для вас мою память... Хоть какую-то, но все же... Притча о гласе вопиющего в пустыне еще ждет своего толкователя.
4
...Это случилось во время традиционного авиапарада в Тушине.
Рано утром к нам позвонил Бухарин:
- Семен, вы туда едете?
- Конечно, Николай Иванович.
- Слушайте, я ни разу не наблюдал этого зрелища с поля - всегда с трибуны... Заберите-ка меня с собой, а?
Отец заехал за Бухариным, тот взял огромный бинокль, две бутылки боржоми, сказал, что близкие за городом, поэтому бутербродов, увы, не будет, и, задержавшись возле окна, внимательно обсмотрел улицу.
- В пятом году, перед тем как уйти с квартиры, я всегда проверялся, нет ли слежки, - улыбнулся Бухарин. - Не думал, что привычка так въедлива... Даже когда меня охраняли как члена Политбюро, порою ловил себя на мысли: отчего сопровождающие не глядят, чисто ли на улице?.. Впрочем, - заключил он, - к несвободе привыкаешь значительно быстрее, странно...
...В ту пору брат моего отца, Илья, комбриг, вступивший в Красную Армию в восемнадцатом году, когда ему было четырнадцать, работал заместителем легендарного начальника московской милиции Буля. В тот день он отвечал за обеспечение и координацию деятельности ОРУДа. Поскольку на парад приехало все руководство во главе со Сталиным - Молотов, Ежов, Ворошилов, Калинин, Каганович, Андреев, Микоян, Хрущев, Чубарь, Рудзутак, Косиор, Постышев, регулировка движения на трассе от Кремля до Тушинского аэродрома была делом весьма ответственным, как и порядок на поле:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4