Юлиан Семенович Семенов: «Путь в новогоднюю ночь»

Юлиан Семенович Семенов
Путь в новогоднюю ночь



«Ю.Семенов. Собрание сочинений, т.17»: ЭГСИ.; М.; 1997
Юлиан Семенович СеменовПуть в новогоднюю ночь Люди На столе ответственного секретаря нашей газеты Сапырина лежит только что вскрытый конверт. Сапырин откладывает в сторону три листа, а остальные протягивает мне.— Этот документ, — говорит он, — важен как программа.Сапырин любит преувеличения, я знаю. Но я молчу и улыбаюсь. Я смотрю на листки бумаги, которые он протянул мне. Они вырваны из ученической тетради. Аккуратные синие клеточки были предназначены для мудреных арифметических задач о трубах, которые почему-то забирают воду из бассейна, или о поездах, которые стремительно катят навстречу друг другу, но никак не могут встретиться.На листках бумаги вместо цифр — слова. Если листки эти попадутся учителю словесности, он их исчеркает красным карандашом: чуть не в каждой строке — ошибка. И почерк корявый. Неровный, заваленный влево.Это письмо в редакцию — описание профсоюзного собрания, которое созвал старик Алаторцев, старейший в Сибири поисковик алмазов. Собрание происходило в тайге, в двухстах километрах от человеческого жилья, на берегу порожистой, стеклянной Сумары.Созвал экстренное собрание Алаторцев потому, что Анатолий Горохов, начальник их поисковой партии из экспедиции профессора Цыбенко и Воронова, приказал прекратить поиски алмазов по Сумаре.Осень шла за геологами. А за осенью следует зима. А с зимой в тайге нужно считаться. Но геологи решили не считаться с зимой, потому что здесь, у Сумары, должны быть алмазы. За это говорили данные шлихов и опыт стариков. Алмазы должны быть здесь, только надо получше поискать. Со злостью. Без злости алмаза не найдешь. А Горохов велел прекратить поиски.Он был крепким человеком, он каждое утро купался в реке, делал зарядку и сохатого бил одной пулей. А сейчас он не хотел никого слушать.— Мы перевыполнили все планы, — говорил он, — мы прошли с поисками на сто километров больше, чем надо было. За это всем будет премия.— Да нам алмаз нужен, — злился Алаторцев, — а не премия! Она сама собой приложится.— Может, ты и от зарплаты откажешься? — засмеявшись, спросил Горохов и начал намыливать щеки, Он брился каждое утро и уверял, что, если кончатся лезвия, он станет бриться топором.— Зачем же отказываться? — удивился Алаторцев. — Никак не откажусь, я до денег жадный.— Так в чем же дело? Через неделю вернемся в поселок, и ты переведешь деньги на аккредитив.— Что касается меня, — заметил Лешка Пашков, самый молодой в партии рабочий, — так я бы аккредитивы красного цвета делал.— Это почему? — спросил Алаторцев.— А потому, что я дальтоник. Мне синий цвет глаза режет.— Ничего, и с синим жить можно, — засмеялся Горохов. — Так, значит, завтра трогаем, друзья?— Нет, Анатолий Иваныч, — покачал головой Алаторцев и облизнул кончиком по-детски розового языка свои толстые потрескавшиеся губы.Горохов нахмурился и выбрил щеки еще раз. Сполоснув стакан и кисточку, он вымыл лицо холодной водой, пофыркал, довольный, и спросил:— Кто здесь главный, Алаторцев? Ты или я?— Разберемся, — ответил старик и созвал профсоюзное собрание.Люди расселись вокруг костра. От одежды валил пар, смешанный с тяжелым запахом пота. По-прежнему моросил дождь, и дрова от этого шипели, вспениваясь белыми пузырьками.От реки поднимался холодный туман. Плотный, серого цвета, он рвался на белые, ватные куски, когда ветер гнал его на берег, поросший густым колючим кустарником. От луга тоже поднимался туман, но этот туман был теплым, хотя ночи становились холодней с каждым днем.— Форум у нас есть? — спросил Алаторцев, когда люди, вытянув к костру ноги, приготовились слушать.— Не форум, а кворум, — поправил Алаторцева его племянник Саша Сизых.— Ладно, чего там! — обидевшись, буркнул Алаторцев и повторил: — Так, значит, кворум налицо? Сизых тут, Мишка тут, Леша тут, Анатолий Иваныч тут, и я, обратно, тут. Значит, все?— Все, — подтвердил Лешка Пашков, — так что начинай.Алаторцев подвинулся к Горохову и спросил его:— Вот ответь, Анатолий Иваныч: тебе что важно?— Работа, — засмеявшись, сказал Горохов.— Работа работе рознь, — заметил огненно-рыжий красавец Мишка Савельев.— Это я к тому говорю, что меня вот если, к примеру, плотником поставишь или бухгалтером, — с тоски помру. Ужас будет.— Хоть и туманно, но ясно, — сказал Алаторцев. — Ты, верно, о том хотел высказаться, что в каждой работе смысл важен, так?— Вот точно, Мироныч! — обрадовался Савельев. — Ну просто ты словно жонглер какой: мысли на расстоянии читаешь. Вот к нам в Бодайбо один такой приезжал…— Погоди, — оборвал его Алаторцев, — ты про фокусы разные чуть погодя расскажешь.— Иван Мироныч, — обратился к Алаторцеву Лешка, — я так полагаю, что в каждой работе конец важен, чтоб плоды появились.Алаторцев внимательно посмотрел на Горохова. Тот прятал улыбку в уголках красивого рта.— Вам знакома категория бесконечности, Алаторцев? — спросил Горохов после минуты молчания.— Вы меня, Анатолий Иваныч, всякими там вашими категориями не стращайте.Алаторцев покраснел и отвернулся от Горохова. Сизых придвинулся поближе к старику. Савельев принес охапку хвороста и начал подкладывать в затухавший костер тонкие ветки.Горохов перестал улыбаться. Нахмурившись, он оперся на кулаки и встал.— Странное дело выходит, товарищи, — начал говорить он, то и дело потирая мизинцем резкие морщины у переносицы, — мы уже две недели торчим у Сумары, а толку никакого нет. Так что о категории бесконечности я не зря спросил. И вы уж не обижайтесь, Алаторцев, словно барышня. Я просто хотел сказать, что мы здесь можем провозиться бесконечно долго, а вот будут ли алмазы — сие никому не известно.Горохов говорил свободно и красиво. И чем больше он сейчас говорил, тем сильнее начинал верить в то, что алмазов на Сумаре действительно нет, и тем скорее ему хотелось вернуться в поселок экспедиции и увидеть геолога Наташу Рябинину…— Итак, повторяю, алмазов здесь нет, хотя данные шлихов и благоприятны. Если бы алмазы были, мы бы их уже нашли.— Мы найдем, — сказал Сизых, — только еще маленько поискать надо.— Алмаз тут есть, — подтвердил Алаторцев.— А план есть?! — вдруг разозлившись, спросил Горохов. — Для вас план есть?— Для того и живем, чтобы планы при надобности ломать. Мы за последние годы планов много поломали, и ничего плохого, кроме хорошего, из этого не получилось. А планами нас стращали не то что ты, Анатолий Иваныч, — головами куда повыше.Дикий луг оделся росой. Сквозь низкие тучи проглянула хитрая, лисья мордочка месяца.— Ну, знаете, — сердито нахмурился Горохов, — вы так черт знает до чего договоритесь!..— Мы не договоримся! — загремел старик. — А если нужно будет, так я где угодно заявление сделаю: плевал я на твои планы и бесконечности, если стране алмаз нужен! Не для дяди на зимний риск идем. Понял?Стало тихо. Тесно прижавшись к высокому Алаторцеву, сидел Савельев и свирепо раздувал ноздри. Он боготворил Алаторцева и знал, что старик умеет сохранять спокойствие. А сейчас он заорал потому, что его обидели. Лешка Пашков, зачарованно глядевший в костер, поднял на Горохова круглые глаза и полез за кисетом.— Так вот что, — медленно сказал Горохов, — я отвечаю за нашу поисковую партию. В тайге главное — слитность, чувство локтя. Чтобы существовать, мы должны быть машиной, единой, сильной машиной. И я в этой машине, если хотите, — мотор, руль. А вы — колеса, подчиненные моей воле. Ясно? Пока мы здесь, вы будете беспрекословно выполнять мои приказы. Завтра мы отсюда уходим. Поиски прекращаем. Все!— Эх, ты… — покачал головой Алаторцев. — Никакое я не колесо, а полноправный гражданин Советского Союза. Понял?Старик обернулся к людям и спросил:— Как, ребята, считаете, будем продолжать поиски?— Будем, — ответил Мишка Савельев.— Да, — сказал Сизых.— Да, — сказал Лешка.Горохов собрал глаза узкими, собольими щелочками.— Критиковать меня критикуйте, но такого решения вам принимать никто не давал права.— Давали, — успокоил его Алаторцев, — из рук в руки получили. Прямиком из ЦК. Точка. Единогласно, что ли?— Я против, — сказал Горохов и ушел к себе в палатку.— Ладно, — вслед ему крикнул Алаторцев, — отметим в протоколе! «…Резолюция собрания членов профсоюза. Слушали и постановили: поиски алмазов на Сумаре продолжать. А.И.Горохову предложить остаться вместе с нами и давать научный взгляд на поиски. А если не хочет — пусть уходит, провианту все равно не дадим, потому что у самих очень мало. За председателя — Алаторцев»…
Я отложил письмо в сторону.— Ну как? — весело спросил меня Сапырин. — Любопытно, а?— Очень. Только кое-что непонятно. Чем все это кончилось? Нашли алмазы у Сумары или нет?— Понимаешь, старик, дело тут не только в алмазах. Тут вроде любовь-злодейка замешана. Хотя, черт его знает, может быть, это все фантазия. Алаторцев в конце пишет, что Горохов-то вроде у другого геолога их экспедиции, — Сапырин заглянул в письмо, — у Воронова, девушку любимую хотел отбить, что ли… Поэтому, мол, и торопился уйти. Словом, во всем деле разобраться стоит: иди в бухгалтерию, оформляй командировку.
Я добрался до экспедиции через три дня. Алаторцева я не увидел: он еще не возвращался с Сумары. И Горохова тоже не застал: он всего лишь два дня назад ушел обратно в партию вместе с геологом Наташей Рябининой.— Зачем они пошли? — спросил я начальника экспедиции профессора Цыбенко.Старик посмотрел на меня, хмыкнул в бороду и ответил:— Правдоискательство, мой друг, правдоискательство. Девица хочет реабилитировать Горохова, потому что я назвал его, изволите ли видеть, дезертиром… Ласка 1 — Неужели сбились, Наташа?— Не знаю. У тебя спички есть?— Да.— Зажги.Горохов слез с оленя, достал из кармана коробок и начал чиркать спички одну за другой, ломая их. Ветер швырял верхушки кедров. Тайга гудела тоскливо, сердито…— Спички сырые, — сказал Горохов. — Черт, неужели сбились?— Заночуем здесь? — спросила Наташа. Горохов подошел к ней и вздохнул.— До зимовья должно остаться не больше пяти километров. Может, дотянем?— Дай мне спички, — попросила девушка.Горохов нашел ее руку, и она почувствовала, какие у него холодные пальцы.— Ты замерз?— Нет. Немного.Наташа опустилась на колени, согнулась и, спрятав коробок в ватник, зажгла с третьего раза спичку. Она успела разбросать снег вокруг себя и приглядеться: тропы не было. Дула пороша. Все следы замело. Непроглядная тьма легла на землю так плотно, что даже запуталась в ногах у деревьев. Олени не хотели идти вниз.Горохов с остервенением бил их кулаками в бока и тянул за собой изо всех сил.— Не надо, Толя, ведь все равно не пойдут. Давай лучше костер разложим.— Какого черта нам этот костер? Все равно не разожжем. Ветер…Ветер… Он коварный здесь, в Саянах. Он заметает тропу, он вяжет людей незримыми ледяными ниточками.— Топор у тебя, Толя?— Да.Он долго искал топор во вьюках.— А ты его вообще-то взял?— Откуда я знаю! — ответил Горохов высоким голосом, не похожим на его обычный, чуть хриповатый басок. — Я не знаю, зачем тебе понадобилось идти на Сумару, просто не знаю!Наташа улыбнулась в темноте. Она поняла, что Горохов так нервничает из-за нее.Если бы он попал в буран один, он наверняка бы не волновался так, как сейчас.— Ты сердишься? — спросила девушка.— Ничего я не сержусь. Просто порезал палец.Наташа стала разгребать сугроб под елью. Пальцы мерзли, снег был сухой и колючий, он набивался под ногти. Потом рукам сделалось теплее: Наташа докопалась до мха. Она сунула пальцы под шапку, отогрела их и только потом начала рвать сухой мох для костра.— Нашел! — радостно крикнул Горохов. — Нашел топор!
…Через полчаса они сидели около костра, близко прижавшись друг к другу. Острые блики пламени метались по их лицам наперегонки.— Чай пить будем? — спросил Горохов.— Обязательно.Горохов достал из вьюков котелок и зачерпнул снега. Поставил прямо в костер.Котелок сразу же стал черным. Костер сердито зашипел, языки пламени стали лизать снег, превращая его в синюю воду.Горохов снова сходил к вьюкам и принес карабин.— Зачем? — спросила Наташа.— Шатун, говорят, бродит.— Медведь?— Конечно, не кошка.Девушка придвинулась к нему и сказала тихо:— Страшно.— Ты, оказывается, трусиха.— Ага.— А еще геологом называешься. Что же тебе бояться, когда я рядом?Он обнял девушку. Наташа съежилась. Горохов прижал ее к себе и поцеловал в нос.— Холодный. Люблю тебя.Он взял ее лицо в руки и начал целовать глаза медленно и долго. Губы у него были шершавые, потрескавшиеся. Наташа вспомнила, что у Воронова точно такие же губы.Только он совсем не умел целоваться. Она целовала его, а Воронов только краснел и растерянно щурился.— Толя, — спросила девушка, — Толя, а ты меня правда любишь?Горохов ничего не ответил. Расстегнул ее куртку и положил руку на грудь. Голова у Наташи закружилась. Ей стало еще холоднее, а по спине поползли цепкие мурашки.Снова вспомнился Воронов, неуклюжий, долговязый, в очках. А рядом — Горохов. И губы у него шершавые и руки властные.— Не надо, — попросила девушка и отодвинулась.Горохов достал из кармана махорку и свернул козью ножку. Выхватил из костра головешку и, перебрасывая ее с руки на руку, ловко прикурил. Хмыкнул, покачал головой.— Смотри, чай закипает, — сказал он.— Да, пузырится. Пора класть заварку и соль.— Сейчас я принесу.Горохов поднялся и ушел в темноту. Олени, связанные друг с другом, разгребали копытами снег и щипали ягель — свое лакомство, похожее по виду на лавровый лист.— Что ты долго так, Толя?— Ищу.Наташа закрыла глаза. «Что же это такое, Воронов? Почему тебя нет рядом? Ведь ты раньше всегда был рядом, всегда и везде. Ты помогал мне разбираться в других и самой себе. А когда я решила идти с Анатолием к Алаторцеву, ты ничего не захотел мне объяснить. Ты просто сказал, что каждый волен в своих поступках.» Тайга молчала. Ветер стих. И вдруг дикий, нечеловеческий крик рванул ночную темь. Наташа вздрогнула, подняла глаза и увидела перед собой шатуна — бурого медведя.
1 2 3 4