Наконец я захожу в заведение и спрашиваю своим самым сладким тоном:— Вы не поранились?Он не отвечает. Секунду мне кажется, что он сейчас вытащит из кармана нож, которым запорол Фердинанда. Но он отворачивается и уходит.Эта маленькая сценка с демонстрацией вежливых манер оставляет у меня некоторую озабоченность. Я говорю себе, что курчавый меня узнал. У него не было никаких причин зажимать меня в тамбуре. По-моему, он еще был на улице Аббесс, когда я явился к Ферди. Он понял, что я полицейский, и, увидев меня в ресторане, решил, что я пришел примерить ему стальные браслеты. Он струхнул и, чтобы выиграть время, заблокировал дверь ногой.Да, объяснение, очевидно, верное, но тогда выходит, что я раскрыт!Волна жара заставляет мой лоб покраснеть. Кажется, я вам как-то говорил, что среди моих многочисленных достоинств одно отсутствует напрочь… Когда что-то не так, я готов снести мост Александра III.Я вдруг спрашиваю себя, куда во время этой сценки девалась малышка Хелена.Осматриваю зал, но ее не видать. Поскольку в заведении есть второй выход, я говорю себе, что она меня одурачила и что я крепко проржавел на юге! Пора в отставку, ловить рыбу, а то даже плотва, едва взглянув на мою морду, узнает во мне легавого.Я дохожу в своих грустных мыслях до этого места, когда мои глаза начинают сигналить морзянкой: из подвала выходит Хелена. Она садится за столик и берет меню, которое ей протягивает официант.Уф!Ко мне подходит метрдотель.— Будете ужинать? — спрашивает он. Почему бы нет, в конце концов?— Пожалуй, толстячок. Но сначала я спущусь позвонить апостолическому нунцию.Я спускаюсь по лестнице в подвал. В этом королевстве унитазов и телефонов царствует миловидная маленькая толстушка пожилого возраста.— Полиция, — говорю, доставая удостоверение. Это слово я не произношу всуе. Только когда уверен, что оно может произвести на собеседника магический эффект. Как в этом случае. Мадам Пипи играет испанский романс своей вставной челюстью с такой скоростью, с какой несется на зеленый свет скорый поезд. Вдруг она понимает, что благодаря мне у нее будет что рассказать внукам, перед тем как сыграть в ящик. Она становится любезной.— Чем могу помочь, господин инспектор? Поскольку я не помешан на иерархии, то не обращаю внимания на ее ошибку.— Отсюда только что вышла молодая женщина в сером пальто и желтом свитере. Видели?— Да.— Она заходила подкраситься или позвонить?— Позвонить.Я смотрю на кабины и вижу, что в них автоматические аппараты, то есть звонящие сами набирают нужный номер. Черт! Ничего не получится.— Вы знаете, по какому номеру она звонила?— Нет..Я делаю свою праздничную улыбку, которая заставляет красавиц сообщать мне, что муж уезжает на охоту, она остается одна, а ключ будет под половичком.— Кажется, в этом фамильном склепе развлечений маловато, верно? Так что вы — просто чтобы развлечься — немного прислушиваетесь к болтовне красивых куколок?Она краснеет.— О, месье!— Послушайте, — говорю я ей, — бывают случаи, когда любопытство — это достоинство. Может быть, вы уловили обрывки фраз, даже сами того не желая… Уверен, что у вас хорошая память.— Ну…— Она разговаривала с мужчиной?— Не знаю… Она говорила не по-французски… Моя злость вмиг поднимается к горлу. Должно быть, мое лицо показывает температуру лучше термометра, потому что мадам Пипи непроизвольно отшатывается. Таковы все женщины. Чешут языком, чтобы показаться интересными, а в подавляющем большинстве случаев сказать ничего не могут.Я собираюсь подняться, бросив на почтенную женщину последний грозный взгляд, когда та, собрав храбрость в кулак, чтобы она не упала, говорит мне:— Не знаю, на каком языке она говорила, но постоянно повторяла в разговоре одно французское слово..— А, — шепчу. — И что это было за слово?— Гриб.— Пардон?— Гриб.Это меня удивляет.— Гриб?— Да.На этот раз я оставляю мадам Пипи.Хелена кладет в рот устрицу. Отличная идея. Я сажусь недалеко от нее и заказываю то же самое.Жуя, я любуюсь ею. Не устрицей, конечно, а Хеленой. С моего места ее видно в три четверти оборота. Приятное зрелище. Какой профиль! А к нему есть еще второй, под пару! Жаль, что она занимается темными делишками…Я высасываю свой стаканчик пуйи.В конце концов, нет никаких доказательств, что она запачкалась. Заподозрить ее заставила нас, патрона и меня, простая дедукция. Может, рядом с ней Белоснежка покажется дешевой потаскушкой…Вот только один факт противоречит этому оптимизму. Я не думаю, что можно отнести на счет случайности одновременное присутствие в ресторане Хелены и курчавого со взглядом слепого.В общем, как говорится, поживем — увидим.За десертом происходит нечто новое: за столик милашки садится красавчик. Это высокий блондин лет сорока, похожий на донжуана из немого кино.Он начинает что-то Нежно нашептывать Хелене, а та, кажется, млеет от его трепа и награждает его улыбками размером с почтовую открытку. Он суетится, делает деликатные жесты, не помнит себя… Еще немного, и он выпьет воду из вазы с цветами…Если дела пойдут на такой скорости, они скоро отвалят; им нужно многое сказать, а еще больше сделать наедине…На всякий случай я расплачиваюсь и возвращаюсь в мою машину. И правильно делаю. Не успел я сесть за руль, как появляются они.Слежка возобновляется, но ненадолго. Парочка останавливается на улице Курсель и заходит в неброский дом, кажущийся мне одним из тех местечек, куда месье и дамы, не состоящие между собой в браке, приходят поиграть в папу-маму. После того как они вошли в дверь, я считаю до шестидесяти — это наилучший способ сделать минуту — и нажимаю на ручку двери.Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком респектабельного вида… Она выглядит дамой-патронессой с легкой примесью вульгарности.— Что вам угодно? — спрашивает она.— Спальню, — отвечаю.Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические фотографии.— То есть комнату, — поправляюсь я.Она больше не колеблется и шепотом спрашивает:— Вы пришли по чьей-то рекомендации?— Разумеется. — По чьей?— Кузена велосипеда Жюля. Знаете такого? У него штаны разорваны на локтях…— Месье! — задыхается дама. — Я прошу вас выйти…Здесь приличный дом!— Да что вы говорите! — отвечаю я, оглядывая интерьер. — В чем еще вы хотите меня убедить? В том, что шум моря мешает рыбам спать? Мне нужна комната, для меня одного. И еще. Не то чтобы у меня были постыдные наклонности, но эта комната должна находиться рядом с той, где сейчас голубки, которые только что вошли, понятно?Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой.Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами, и я сую ей под нос мое удостоверение.Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают место очень человеческим чувствам: страху и настороженности.— В… в чем дело? — спрашивает она.— Предлагаю маленькую сделку, — отвечаю я. — Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете?Она утвердительно кивает.— Долго сюда ходит эта парочка?— Пару недель…— Часто?— Два-три раза в неделю.— Вы их знаете?— Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня.— Они проводят здесь всю ночь?— Да.— Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке.— За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, — говорит она и отваливает.Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату.То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое.Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи.Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу.Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище.Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите.Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру телефонную книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить “Голуаз”.Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние!Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время.Я собираюсь уходить, но мой взгляд — а он всегда на месте — падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: “Гриб”, бар, улица Фонтен.Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует.Бар “Гриб”! Гриб!Как я не подумал об этом раньше?Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями?"Гриб”, — повторяла по телефону Хелена.Почему это не может быть баром “Гриб”?Я решаю сгонять на улицу Фонтен.Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ.Внизу я говорю мамаше Бордельер:— Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами, я отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго боженьку, зачем он вам дал ноги.Затем я лечу на бульвар Батиньоль. Глава 5 "Гриб” я нахожу без труда. Это обычный ночной бар. Козырек над входной дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид ядовитого. Перед дверью стоит зазывала — продрогший жалкий тип с двумя сосульками под носом, обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он уверяет, что внутри самые красивые девочки Парижа, нагишом и в цвете… Я делаю вид, что дал себя соблазнить его трепотней, и вхожу в “Гриб”.Заведение не хуже любого другого. Даже привлекательное. Маленькое, уютное, теплое и приветливое. Столы имеют форму гриба, так же как стулья, стаканы и морда бармена.На крохотной эстраде три девочки, все хореографические таланты которых заключаются в умении вертеть задницей, исполняют классический для таких мест танец.На всех из одежды только страусиное перышко, чего, на мой взгляд, вполне достаточно. Мне бы даже хотелось, чтобы сквозняк унес и перышко, потому что девочки очень неплохо сложены. Но в этой крысиной норе скорее можно увидеть самку динозавра, чем сквозняк.Я забираюсь на табурет и велю бармену найти самый большой стакан и наполнить его самым лучшим виски. Он все исполняет быстро.Пока льдинка медленно тает в моем пойле, я охватываю присутствующих профессиональным взглядом. Моей сетчатке не приходится перегреваться! На фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в те дни, когда гибла всего тысяча человек. Все парни, сидящие в “Грибе”, выглядят нормальными гуляками, пришедшими выложить три “штуки” за бутылку выдохнувшегося шампанского.Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся. Лучше вернуться на улицу Курсель, потому что в заведении мамаши Бордельер идет куда более приятное для глаз шоу, чем тут…Три красотки еще некоторое время вертят своими станками, потом уходят, эффектно качнув перышками.Пианист — а пианист составляет весь оркестр — играет мелодию, от которой хочется почесаться, после чего выходит безголосая певичка, затянутая в длинное, плотно облегающее платье из белого атласа. Она воет песню, рассказывающую о неприятностях легионера, который из-за своей шлюшки опоздал на вечернюю поверку. Это может выжать слезу даже из кирпича! Все веселятся, за исключением малышки из гардероба, которую шедевр берет за живое. Должно быть, ей в лифчик попал горячий песок.Я допиваю мой третий стакан виски и собираюсь заказать четвертый, что совершенно логично, но бармена отвлекает телефонный звонок. Он вынимает аппарат из ниши и снимает трубку.— Алло?Звучит громкий мужской голос. Гарсон смотрит на клиентов, и его взгляд останавливается на мне.— Это вас, — говорит он.— Пардон?— Вас к телефону…И кладет трубку мне в руки. Я смотрю на кусок эбонита, как утка на рожок для обуви, и спрашиваю себя, что это такое. Наконец ко мне возвращается моя инициативность и я прижимаю трубку к уху.Мужской голос, очень густой и серьезный, спрашивает, я ли комиссар Сан-Антонио.Я отвечаю, что минуту назад готов был в этом присягнуть, но сейчас мое удивление так велико, что я вполне могу быть Реем Вентурой или президентом Аргентины.Невидимый собеседник смеется.— Все также остроумны, господин комиссар?— Все больше и больше, — отвечаю. — Даже продаю хохмы в маленьких пузырьках тем, кто от рождения обделен серыми клеточками.— Скажите, — продолжает неизвестный, — вам хочется узнать нечто новое по делу Стивенса?— В общем, да. А у вас что-то есть?— Я знаю место, где вы это найдете…— Вы это узнали от вашего пальца?— Точно.— Я вас слушаю…— Вы знаете Лувесьенн?— Немного. Один мой приятель держит там ресторанчик на берегу Сены.— При въезде в местечко, на шоссе, есть владение, Которое называется “Вязы”.— Возможно.— Даже наверняка…— И что?— То, что если вы туда съездите, то, возможно, пополните свое образование…— Вы так считаете?— Считаю.— А если это ловушка?— Слушайте, Сан-Антонио, вы часто видели, чтобы полицейским устраивали ловушки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12