Ни один человек не просуществовал и половины такого срока под
влиянием димензино. Но было всего несколько планет, где человек мог
основать колонию в естественных условиях, без громадных дорогих
сооружений, без мер предосторожности. Ближайшие планеты были уже
колонизированы, а разведка показала, что эта планета, которой он наконец
достиг, особенно привлекательна.
Поэтому Земля и человек держали пари. Особенно один человек, сказал
себе с гордостью Уинстон-Кэрби, но в его устах слова эти прозвучали не
гордо, а горько. Когда голосовали, вспомнил он, за его предложение
высказались только трое из восьми.
И все же, несмотря на горечь, он понимал значение того, что совершил.
Это был еще один прорыв, еще одна победа маленького неуемного мозга,
стучавшегося в двери вечности.
Это значило, что путь в Галактику открыт, что Земля может оставаться
центром расширяющейся империи, что димензино и бессмертный могут
путешествовать на самый край космоса, что семя человека будет заброшено
далеко - замороженные эмбрионы пронесутся сквозь холодные черные бездны, о
которых даже подумать страшно.
Уинстон-Кэрби подошел к небольшому комоду, нашел чистую одежду и,
положив ее на койку, стал снимать прогулочный костюм.
Все идет согласно плану, как сказал Джон.
Дом и впрямь больше, чем он того хотел, но роботы правы: для тысячи
младенцев понадобится большое здание. Инкубаторы действуют, ясли
готовятся, подрастает еще одна далекая колония Земли.
А колонии важны, подумал он, припоминая тот день, сто лет назад,
когда он и многие другие изложили свои планы. Там был и его план - как под
влиянием иллюзии сохранить разум. В результате мутаций появляется все
больше и больше бессмертных, и недалек тот день, когда человечеству
понадобится все пространство, до которого оно только сможет дотянуться.
И именно появившиеся в результате мутаций бессмертные становятся
руководителями колоний: они отправляются в космос в качестве
отцов-основателей и в начальной стадии руководят каждый своей колонией,
пока она не встанет на ноги.
Уинстон-Кэрби знал, что дел хватит на десятки лет: он будет отцом,
судьей, мудрецом и администратором - своего рода старейшиной совершенно
нового племени.
Он натянул брюки, сунул ноги в туфли и встал, чтобы заправить рубашку
в брюки, и по привычке повернулся к большому зеркалу.
Зеркало оказалось на месте!
Изумленный, глупо раскрыв рот, он смотрел на собственное отражение. И
в зеркале же он увидел, что позади стоят кровать на четырех ножках и
кресла.
Он круто повернулся - кровать и кресла исчезли. В противной
комнатенке остались только койка да комод.
Он медленно присел на край койки и до дрожи стиснул руки.
Это неправда! Этого не может быть! Димензино больше нет. И все же оно
с ним - оно притаилось в мозгу, совсем рядом, надо только поискать.
Найти его оказалось легко. Комната сразу изменилась и стала такой,
какой он помнил ее: большое зеркало, массивная кровать (вот он сидит на
ней), пушистые ковры, сверкающий бар и со вкусом подобранные занавеси.
Он пытался прогнать видение, просто отыскав в каком-то далеком темном
чулане своего сознании воспоминание о том, что он должен прогнать его.
Но видение не исчезло.
Он делал все новые и новые попытки, но оно не исчезало, и он
чувствовал, как желание прогнать видение ускользает из его сознания.
- Нет! - закричал он в ужасе, и ужас сделал свое дело.
Уинстон-Кэрби сидел в маленькой голой комнате.
Он почувствовал, что тяжело дышит, словно карабкался на высокую
крутую гору, руки сжаты в кулаки, зубы стиснуты, по спине течет холодный
пот.
"А было бы так легко, - подумал он, - так легко и приятно скользнуть
обратно туда, где покойно, где царит настоящая теплая дружба, где нет
настоятельной необходимости что-то делать".
Но он не должен так поступать, потому что впереди работа. Пусть это
кажется неприятным, скучным, отвратительным - делать все равно надо.
Потому что это не просто еще одна колония, а прорыв, прямая дорога к
знанию и уверенность в том, что человек больше не скован временем и
расстоянием.
И все же надо признать, что опасность велика; сам человек оградить
разум от нее не может. Надо сообщить все клинические симптомы этой
болезни, чтобы на Земле ее изучили и нашли какое-нибудь противоядие.
Но что это - побочный эффект димензино или прямое следствие его? Ведь
димензино всего лишь помогает человеческому мозгу, причем весьма
любопытным образом: создает контролируемые галлюцинации, отражающие
исполнение желаний.
Вероятно, за сотню лет человеческий мозг так хорошо овладел техникой
создания галлюцинаций, что отпала необходимость в димензино.
Надо во всем разобраться. Он совершил длительную прогулку, и за много
часов одиночества иллюзия не потускнела. Нужен был внезапный шок тишины и
пустоты, встретивших его вместо ожидаемых теплых приветствий и смеха,
чтобы развеять туман иллюзии, который окутывал его многие годы. И даже
теперь иллюзия затаилась, действовала на психику, стерегла за каждым
углом.
Когда она начнет тускнеть? Что надо сделать, чтобы полностью
избавиться от нее? Как ликвидировать то, к чему он привыкал целый век?
Какова опасность... может ли сознание преодолеть ее или придется снова
невольно уйти от мрачной действительности?
Он должен предупредить роботов. Предусмотреть какие-нибудь
решительные действия на случай, если к нему вернется иллюзия, если
понадобится защитить его против его же воли.
Впрочем, хорошо бы выйти из комнаты, спуститься вниз по лестнице и
обнаружить, что остальные ждут его: вино откупорено, разговор уже
начался...
- Прекратить! - закричал Уинстон-Кэрби.
Выбросить иллюзию из головы - вот что он должен сделать. Не надо даже
думать о ней. Необходимо очень много работать и сильно уставать, чтобы не
оставалось времени на размышления, а сразу валиться в постель и крепко
засыпать.
Уинстон-Кэрби припомнил, что надо делать; наблюдать за работой
инкубаторов, готовить почву под сады и поля, обслуживать атомные
генераторы, заготавливать лес для строительства, исследовать и наносить на
карту прилегающую территорию, капитально отремонтировать корабль и послать
его с роботами на Землю.
Он думал только об этом. Он намечал все новые дела, планировал их на
многие дни, месяцы и годы вперед. И наконец почувствовал, что доволен.
Он владел собой.
Снизу донеслись голоса, и нить размышлений оборвалась.
Страх захлестнул его, потом исчез. Вспыхнула радость, и он быстро
направился к двери.
На лестнице он остановился и взялся рукой за перила.
Мозг бил в набат, и радость исчезла. Осталась только печаль
невыносимая, жуткая тоска.
Он видел часть нижней комнаты: занавеси, картины и одно
инкрустированное золотом кресло, на полу лежал ковер.
Уинстон-Кэрби со стоном повернулся и убежал в свою комнату. Он
захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.
Комната была такой, какой ей и полагалось быть, - голой, бедной,
холодной.
"Слава Богу, - подумал он. - Слава Богу!"
Снизу донесся крик:
- Уинстон, что с вами? Уинстон, идите сюда скорей!
И другой голос:
- Уинстон, у нас праздник! На столе молочный поросенок!
И еще один голос:
- С яблоком во рту!
Он не ответил.
"Они исчезнут, - думал он. - Им придется исчезнуть".
Но даже когда он подумал это, ему страстно захотелось отворить дверь
и броситься вниз по лестнице. Туда, где его снова ждал покой и старые
друзья...
Уинстон-Кэрби почувствовал, что руки его за спиной сжимают дверную
ручку так, будто промерзли к ней.
Он услышал шаги на лестнице и голоса, счастливые голоса друзей,
которые шли за ним.

1 2