И потому отужинал в обществе Забавы.
Забава вела себя в ставшей уже привычной манере: учтиво и смирно.
Как самая настоящая служанка. Никаких фиолетовых молний и язвительных
реплик - тишь да гладь. Сонное царство...
После ужина Свет заставил себя отправиться за письменный стол, на
очередное свидание с миром без волшебников. Но сначала заглянул в
энциклопедический словарь. На букву "а" и "н". Прочитав,
что такое нектар и амброзия, поморщился, покачал головой и принялся
проделывать обычные предтворческие манипуляции: положил на стол чистый
лист бумаги, достал из коробки новое перо, подлил в непроливайку свежих
чернил. И обнаружил всю тщетность привычной суеты - знакомого душевного
настроя она не создала. Сегодня в его душе вновь царила отнюдь не
Криста.
Некоторое время Свет спорил с судьбой, стараясь загнать мысли в предназначенное
им русло, даже исчиркал разнообразными крючками лежащий перед ним
бумажный лист. Но добиться так ничего и не добился: вторая Мессия
его не волновала. Волновала его бывшая кандидатка в матери Ясны, оказавшаяся
на поверку богиней любви и брака. В конце концов он сдался, отпустил
мысли на свободу.
И очень быстро обнаружил, что недавняя вера в россказни Веры-Додолы
быстро умирает. По зрелому размышлению внутренняя логика рассказанной
ею истории становилась менее убедительной, стремительно таяла. Словно
кусок сахара в стакане с кипятком... А потом стало ясно, что этой
логики не было и вовсе.
Свет аж зубами скрипнул. И в самом деле, где это видано, чтобы богиня
с целью взять под опеку человека пробиралась к нему в дом таким странным
и неуклюжим способом?.. Правда, пути божьи неисповедимы, но все в
природе стремится к простоте, и вряд ли боги ведут себя иначе! И для
Додолы проще всего было не объявлять о своем существовании немалому
количеству людей, а попросту взять судьбу чародея Смороды в свои невидимые
руки и крутить им, словно пастух кнутом. И даже не требовалось для
этого представляться кнуту в качестве пастуха...
М-мда-а! Где были его глаза, его ум и его логика! Негоже кандидату
в новые Кудесники с такой легкостью покупаться на нелепые бабьи россказни!
Впрочем, тут он не прав, нелепыми Верины россказни назвать нельзя.
Если принять во внимание, что россказни эти рассчитаны на глубоко
религиозного человека, то они очень даже лепы и умны. Другое дело,
что богиня должна бы знать внутренний мир человека, с которым она
намерена связаться. Если она богиня!.. А если не богиня, то кто? Ведь
чудеса ей подвластны, и немалые чудеса. Даже те, которые не с руки
ни самому Свету, ни даже Кудеснику...
Свет принялся вспоминать, что ему известно об этой Вере от других
людей. Известно было немного, и это немногое ясно говорило, что никаких
чудес она не совершала. Все чудеса начались после того, как она попала
в дом чародея Смороды. Именно здесь у нее начала пропадать и появляться
аура, именно тут она начала оказывать влияние на людей. Более того,
если взглянуть на ее поведение в доме с точки зрения логики, то получается,
что она делала все от нее зависящее, лишь бы подольше поддерживать
интерес к себе со стороны хозяина дома. А если сделать очередной логический
вывод, то получается, что чародей Сморода и является главной целью
этой девицы. Впрочем, постойте... Кажется, Репня Бондарь утверждал,
что она - женщина...
Свет помотал головой: верить Бондарю в этой ситуации все равно что
слушать упившегося медовухой. Бондарь ведь на эту девицу явно глаз
положил, а когда Бондарь на кого-либо глаз кладет, его душу осеняет
одна-единственная забота - заглянуть в додолин колодец приглянувшейся
ему бабы. Так что верить мы Репне не будем. А будем верить имеющимся
у нас фактам. А по имеющимся у нас фактам получается, что Вера-Додола
проявляла свою колдовскую силу, лишь находясь в непосредственной близости
от чародея Смороды. И если поразмыслить дальше, то получается, что
оная Вера-Додола очень смахивает на явление, известное в теоретической
магии под названием "колдун-наездник". Кажется, еще в середине
семьдесят второго века тогдашний Кудесник... Бронислав, что ли?..
вывел теоретическое обоснование возможности существования такого типа
Талантов. Во всяком случае, в отличие от Таланта матери Ясны, такие
Таланты основам теоретической магии не противоречат.
Свет достал с полки справочник по истории развития волшебства, полистал
страницы.
Где тут у нас семьдесят второй век?.. Так, Кудесника, оказывается,
звали вовсе не Бронислав, а Вышеслав... Бронислав был чуть ранее...
Ага, вот оно!.. "Ментальные характеристики Таланта гипотетического
колдуна-наездника, не позволяя ему творить заклинания собственноручно,
обеспечивают усиление и преобразование заклинаний, творимых Талантом,
на котором паразитирует колдун-наездник. На практике посейчас не встречались..."
Свет хмыкнул. И посейчас - тоже. Но мать Ясна, кстати, вообще не должна
была существовать. И тем не менее существовала...
Так-так, сама по себе затея была бы весьма неглупой. Оседлать кандидата
в новые Кудесники и втихаря работать на свои собственные цели. Да,
тут любая сказка оправдана, даже сказка про богиню. Посмотрим-ка дальше.
Ага, теоретически подобный тип Таланта ничем не отличается от прочих
типов и представляет собой использование преобразованной энергии либидо.
Вот и отлично! Значит, способы борьбы с такими колдунами существуют
и не должны отличаться от существующих методов.
Свет поставил справочник назад, на полку, и еще некоторое время поразмышлял.
А потом обнаружил, что его душа вновь готова сопереживать душе Кристы,
продирающейся сквозь злоключения в мире без волшебников. И хотя агрессивностью
сегодня и не пахло, он вновь взялся за перо: привычки в жизни для
того и существуют, чтобы их без особой необходимости не нарушать.
* * *
И во середу утром Репня пребывал как во сне. Токмо если раньше это
был сон грусти и тоски, то ныне - сон ревности.
Репня не находил себе места. Ревность сжигала Репню. Перед ним снова
и снова оживала эта картина: Вера в красивом облегающем платье плывет
по набережной Волхова, а рядом с ней вышагивает этот долговязый кастрат.
И она опирается на его десницу, смеющаяся, веселая, радующаяся. Как
невеста опосля венчания... А вот они оба в голубом - на площади перед
Святилищем. И вновь она опирается на десницу этого... Сучка синеглазая!
Упиваясь сном ревности, Репня поставил на газ чайник, открыл банку
подаренного последней любовницей прошлогоднего варенья, нарезал белого
хлеба, взялся за сыр. И тут звякнул колокольчик у входной двери.
Репня замер: ему показалось, что перед закрытой дверью стоит она,
равнодушно посматривает по сторонам, дергает ручку звонка, удивляется,
что никто не открывает долгожданной гостье.
Колокольчик звякал и звякал, а Репня сидел ни жив ни мертв. Наконец
до него дошло, что он ведет себя по-детски, глупо и недостойно врача-щупача.
Там, за этой дверью, мог быть кто угодно - от Вадима Конопли до старой
стервы, хозяйки дома.
Репня шумно вздохнул, положил на стол нож и подошел к двери.
- Кто там?
- Я.
Репня похолодел: это и в самом деле был ее голос.
- Откройте, Репня! Нам нужно поговорить.
По-прежнему все было как во сне. Как во сне Репня отпер замок и распахнул
дверь, как во сне посторонился, пропуская гостью в комнату.
Она была в том же самом платье, что было на ней позавчера. Сняла шляпку,
повесила ее на вешалку.
- Может, чаю? - Репня вдруг страшно засуетился, подскочил к газовой
плите. - Ой, да он же еще не вскипел... Но это быстро. Присаживайтесь
к столу.
К столу она подошла. Но не присела. И на хлеб с сыром не посмотрела.
- Я пришла сказать вам, чтобы вы перестали себя мучить. Между нами
ничего не может быть. Ни-че-го! - Она произнесла последнее слово по
слогам, словно тремя ударами разрубила связывавший их узел. - Забудьте
меня.
- Забыть вас, - пролепетал Репня. - Но... - Он задохнулся.
Она смотрела на него спокойно и равнодушно. Словно на ненужную вещь...
И не собиралась не то что задыхаться, а даже вздыхать.
- Я... не... могу, - произнес наконец Репня. - Это... выше... моих...
сил.
Она кивала в такт каждому произнесенному им слову. Как будто не понимала
смысла этих слов. Но нет, где там - не понимала!
- Сможете! Вы не похожи на слабого... А ваша любовь мне не нужна!
Она произнесла это таким тоном, что Репня сразу понял: все, чем он
грезил в последние дни, ввек не будет реализовано. Так, пустые мечты
зеленого юнца, еще не успевшего столкнуться с правдой жизни, еще не
наученного Мокошью ничему. Он вспомнил свой воскресный сон и пролепетал:
- Вам нужна не моя любовь, Додола, а кое-что совсем другое...
- Я не Додола, - сказала она. - А вы не Перун. И ваши оскорбления
ничего не могут изменить. Я по горло насытилась вами в тот, первый
день.
- Простите меня! - пролепетал он. - Я не знал... - Он не договорил,
испугавшись едва не прозвучавшей правды.
Но ее, судя по всему, и не интересовало, что он хотел сказать.
- Надеюсь, вы меня поняли. Не забудьте, что я колдунья. Прощайте!
- Она повернулась к двери.
- Подождите!!! - взмолился Репня. - Дайте мне хотя бы разочек поцеловать
вас. Напоследок...
Что-то в его голосе остановило ее. Она обернулась к Репне, посмотрела
ему в глаза. Лицо ее дернулось: наверное, она хотела скривиться от
отвращения, но сумела справиться с собой.
- Хорошо, - сказала она.
Репня приблизился к ней, наклонился. Она оперлась руками о стол, закрыла
глаза. Репня коснулся ее губ, положил ей на плечи шуйцу, прижал к
своей груди, ощутив восхитительную упругость ее персей. Но губы ее
были мягкими и бесчувственными. И вся она была словно тряпичная кукла
в руках кукольника. Наверное, с кастратом - если бы тому потребовались
ее поцелуи - она бы целовалась совсем не так.
Репне захотелось еще крепче прижать ее к своей груди, и он попытался
поднять десницу. Веру передернуло. Десница Репни остановилась, легла
на стол, обо что-то укололась.
Вера выставила перед собой обе руки, уперлась в грудь Репни, оттолкнула
его:
- Ну хватит, хватит! Дорвались до бесплатного...
Он понял, что все кончилось, сейчас она уйдет. И больше уже ничего
не будет... Он встрепенулся - так пусть же прикосновение к ней станет
последним, что он получит от жизни. Пусть его повенчает с нею собственная
смерть. Пусть эта дева пронесет через всю свою жизнь вечную вину перед
любившим ее человеком.
Он прикусил нижнюю губу, размахнулся, ожидая пагубного магического
ответа, и изо всей силы ударил ее ножом в спину.
Ответа не последовало.
Она вытаращила глаза, вцепилась скрюченными перстами в отвороты его
халата и страшно заверещала. Так верещал подстреленный когда-то Репней
на охоте заяц. И чтобы прекратить эти жуткие звуки и погасить этот
жуткий взгляд, Репня замахнулся ножом еще раз. А потом еще... И еще...
А потом нож сломался.
Но она уже перестала верещать. В груди у нее заклокотало, персты разжались,
и она рухнула перед ним - сначала на колени, а потом ничком. Клокотание
прекратилось, она содрогнулась и застыла.
Репня пришел в себя. Отбросил в сторону окровавленный обломок. Выключил
закипевший чайник. Затаил дыхание: нет ли шума в коридоре, не услышал
ли кто издаваемые Верой звериные крики.
В коридоре было тихо. Вера лежала неподвижно, платье на спине бугрилось
красными ошметками, из-под головы сочилась струйка крови - должно
быть, вытекала изо рта. Репня пощупал пульс.
Пульса не было.
Репня с трудом сел на стул. Каким-то образом он умудрился убить уже
вторую колдунью. Как же она позволила ему такое? Наверное, из-за того,
что он любил ее, в нем не было агрессии, которую она отразила бы на
нападающего. Ведь он не убивал ее - он просто обретал ее в свою полную
собственность. Как жених невесту... Смерть-таки повенчала их, но Репня
решился не поэтому: он просто знал, что жить без Веры - выше его сил.
Наверное, потому и взялся за нож. Наверное, его десница понимала,
что, если не будет рядом Веры, то некого будет ласкать и она не будет
нужна хозяину... Зачем еще нужны руки, как не для того, чтобы ласкать
любимых!
Смерть повенчала их. Оставалось проделать свою половину пути.
Репня залез в докторский саквояж, достал бланк медицинской справки
и перо. Сел за письменный стол и нацарапал на обороте бланка:
"Это была вторая мать Ясна. Я убил ее своей любовью. Как и первую.
Да простят меня обе."
Расписался.
Потом достал из саквояжа пузырек с дигитоксином, лег рядом с трупом
Веры и сделал себе укол.
* * *
Когда тело Репни перестало дергаться в судорогах, шевельнулся труп
Веры. Контуры его размылись, затем раздвоились.
Вера поднялась с пола. Если бы кто-то в этот момент находился в комнате,
он бы увидел, что через ее обнаженное тело просвечивает мебель. Затем
внутри нее заклубился туман, сделался матовым, успокоился. Теперь
мебель через ее тело уже не просвечивала.
Вера наклонилась над Репней, с грустью посмотрела на свой обезображенный
труп в залитом кровью платье и подошла к двери.
Дверь квартиры доктора Бондаря открылась, но оттуда никто не вышел.
Потом точно так же открылась дверь в подъезде. Старая стерва выглянула
из своей каморки, пробормотала что-то насчет сквозняка.
Тротуар на этой стороне улицы находился в тени домов. Поэтому поддержание
невидимости не требовало от Веры особых усилий. Лишь когда она проскакивала
промежутки между домами, приходилось накладывать заклятье и на собственную
тень.
Труднее всего пришлось на мосту. Здесь сохранение невидимости потребовало
от нее двойных усилий. А потом она свернула на набережную Торговой
стороны, и утреннее солнце вновь скрылось за домами.
* * *
Обнаружив утром, что гостья исчезла, Свет себе места не находил. Он
не удивился тому, что она исчезла из заклятой светелки, и не обеспокоился,
потому что знал - она вернется. Он был настолько в этом уверен, что
заранее отнес в гостевую свой колдовской баул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42