Аура сегодня была такой же, как и вчера. Перед Светом явно сидела
волшебница, и от волшебницы этой не исходило ни малейшей угрозы. А
вот любопытство исходило. Впрочем, о любопытстве говорила не аура,
любопытство светилось на лице паломницы.
По-видимому, заклинание, включающее Зрение, переполнило чашу: Свет
ощутил нарождающееся в душе раздражение. Но сегодня духу Перуна поддаваться
было нельзя, и он сказал:
- Приятного аппетита!
- Приятного аппетита! - отозвалась Вера.
Принялись за трапезу. Сегодня Касьян приготовил форшмак и зайца, тушеного
в сметане. Была также цветная капуста в кляре и паштет из печенки.
На сладкое - желе из клубники и клюквенный мусс. Ну и какой же ужин
без булочек-шанежек, ореховых трубочек и медовой коврижки! Подали
и медовуху.
Поначалу трапезничали в привычном для Света молчании. Вера только
посматривала по сторонам. Свет же, со своей стороны, хотел, чтобы
разговор начала именно гостья: иногда первые слова человека в состоянии
расслабленности дают больше информации, чем не один десяток допросов.
Если, конечно, допрос не проводится по полной форме. Впрочем, после
проведенного по полной форме допроса с человеком за одним столом не
посидишь - аппетит пропадет даже у самого голодного и толстокожего.
- А вы любите поесть, - заметила наконец гостья, неторопливо работая
вилкой и ножом. - И как все вкусно!
- Да, поесть я люблю, - согласился Свет. - И у меня справный повар.
Должны же быть у человека в жизни радости...
- У всех мужчин жизненные радости находятся в желудке, - сказала Вера.
- Откуда вы знаете? - быстро спросил Свет.
- Откуда-то знаю, - не смутилась Вера. - Эта фраза родилась у меня
сама собой. Я вроде бы и не собиралась говорить ничего такого. - Она
оттопырила нижнюю губку. - А ведь вы не верите, что у меня амнезия,
правда?
Забава вдруг фыркнула и выскочила на кухню.
- Поживем - увидим! - сказал Свет, проводив служанку взглядом.
Однако гостью такой ответ не удовлетворил.
- А вот мне интересно, - сказала она, - зачем вы освободили меня из
тюрьмы?
- Вы были вовсе не в тюрьме, - сказал Свет. - Вас просто держали в
изоляторе.
- И из одного изолятора я попала в другой!
- У меня вы в гостях...
- Но с чего бы это вы пригласили меня в гости? Я вам что, понравилась?
- С какой вдруг стати вы мне должны понравиться! - возмутился Свет.
И осекся. - Меня просто заинтересовало ваше заболевание. В моей практике
такого еще не встречалось, но я очень надеюсь с ним совладать.
- Значит, я вам не понравилась? - гнула свое Вера.
Пора покончить с такими вопросами раз и навсегда, подумал Свет. И
сказал:
- Милая девица! Вы не могли мне понравиться или не понравиться. Чародеи
женщинами не интересуются!
- Странно! - сказала она. - А мне показалось, тот мужчина, что меня
осматривал первым, очень даже заинтересовался.
Свет раздраженно фыркнул:
- Ну с ним-то такое вполне возможно! Он не волшебник и уж тем паче
не чародей...
- А чем отличается чародей от волшебника?
- Силой Таланта. Чародей это волшебник более высокой квалификации.
И мне странно, подумал он, что вы не разобрались в ауре Бондаря. Если
вы - волшебница, должны были... Или все это говорится только для того,
чтобы запутать меня?..
В трапезной вновь появилась Забава, и Свет бросил на нее мимолетный
взгляд. Забава явно сгорала от ревности: ее недалекому бабскому умишку
не хватало понимания, что любая ревность в отношении волшебника попросту
смехотворна.
- Это правда или вы шутите? - сказала Вера. - Неужели возможно такое,
чтобы мужчина, если он здоров и достаточно молод, не интересовался
женщиной?
- Волшебники - не мужчины, - сказал Свет. - Как и колдуньи - не женщины.
Они вынуждены жить с теми телами, какими их оделила Мокошь, но они
не простые люди. И как не простых людей, их не интересуют людские
страсти.
Если они не связываются с додолками, добавил он мысленно.
Вера почувствовала его раздражение. Или заметила ненависть в глазах
Забавы. А может быть, узнала все, что хотелось... Во всяком случае,
завершился ужин в привычной Свету тишине. Вот только сегодня эта тишина
была ему совсем не с руки.
* * *
В десять вечера Свет решил, что настала пора занять наблюдательный
пункт. Он вышел из кабинета, но по дороге завернул на первый этаж.
Дом был тих. Прислуга уже отправилась спать, и только Берендей сидел
на кухне над какими-то бумагами. Поднял глаза, вопросительно посмотрел
на хозяина. Свет помотал головой, и эконом вернулся к проблемам домашнего
хозяйства.
На втором этаже, естественно, тоже царила тишина. Но когда Свет приблизился
к гостевой, из-за двери донеслось негромкое пение. Голосок у гостьи
был неплох - тонок и нежен, - зато мелодия показалась Свету отвратительной.
И совершенно незнакомой. Во всяком случае, в Словении таких песен
не пели.
Свет осторожно подкрался к двери, проверил наложенное заклятье. Заклятье
было в порядке - никому из нормальных людей, находящихся в гостевой,
и в голову бы не пришло подойти к двери. Следов попытки снять его
изнутри вроде бы не наблюдалось.
Все так же, крадучись, Свет пробрался к входу в секретную каморку
и медленно повернул ключ в замке. Нахмурился: секретная каморка всегда
вызывала любопытство новеньких служанок, как-то сам застал Ольгу заглядывающей
в замочную скважину, пришлось даже выговор ей сделать. Среди низшей
прислуги ходили самые дикие предположения о характере таинственной
комнаты, которую дозволялось убирать только жене Берендея Станиславе.
Говорили, что хозяин хранит там свои деньги, а сейф в кабинете - лишь
дымовая завеса. Впрочем, кое-кто из девиц в своих предположениях доходил
и вовсе до полной глупости: мол, чародей - полный извращенец, держит
за закрытой дверью картинки с изображением неодетых дам и занимается,
глядя на них, сухим непотребством, потому-то на живых женщин и внимания
не обращает, как и все они, эти чародеи, им, наверное, токмо колдуньи
подходят...
Свет не обращал на подобную болтовню никакого внимания: у кого что
болит, тот о том и говорит, что возьмешь с глупых куриц, они даже
слова "онанизм" никогда не слышали... Впрочем, такие разговоры
продолжались недолго - жена Берендея быстро просвещала новеньких,
и их интерес к чародею так же быстро пропадал. Эта тактика не сработала
лишь с Забавой...
Свет вошел в каморку и наложил на ее дверь легкое защитное заклятье.
Отдернул шторку, прикрывающую окошко в гостевую. Со стороны гостевой
окошко представляло собой самое обыкновенное зеркало, расположенное
над умывальником. На противоположной стене каморки шторка закрывала
другое такое же окошко - в кабинет Света.
Газовые светильни по ту сторону зеркала были потушены, но поскольку
на улице было еще достаточно светло - да и окна открывались на Волхов,
на заход солнца, - то искусственного освещения и не требовалось.
Вера в легком домашнем платье расположилась на кровати, лежала поверх
покрывала, закинув руки за голову, смотрела в потолок и мурлыкала
свою странную песню. Так продолжалось минут пять. Свет терпеливо ждал.
Наконец гостья встала, потянулась и, тряхнув пшеничной гривой, подошла
к окну. Свет насторожился. Вера легко справилась со шпингалетом и
оконной рамой, приблизила лицо к прутьям решетки. Свет качнул головой:
обычно выходцы из Западной Европы при открывании русского окна испытывали
поначалу определенные трудности - они привыкли, что половинка рамы
поднимается снизу вверх. Впрочем, настоящих лазутчиков супротивники,
разумеется, готовили достаточно квалифицированно, и русские рамы они
открывать умели.
Вера смотрела вниз, на набережную, но никаких жестов не делала, а
лица девицы Свету не было видно. По-видимому, она просто разглядывала
людей, прогуливающихся по берегу Волхова.
В комнате постепенно стало темнее. Свет ждал.
Вера снова замурлыкала песню, закрыла окно и подошла к зеркалу. Посмотрела
на свое отражение. Свет с трудом подавил в себе желание опустить глаза.
Впрочем, если она была колдуньей с развитым Талантом, она должна была
почувствовать, что на нее смотрят. Однако никаких признаков этого
не наблюдалось. Вера подмигнула себе, улыбнулась. Взяла гребень и
принялась расчесывать волосы. Пшеничные волны струились между зубьями
гребня. Потом гостья принялась расстегивать пуговицы на платье. А
Свет подумал, что сейчас в ее движениях нет ничего от великородной
дамы: они были резки и стремительны.
Через пару минут он получил возможность внимательно изучить обнаженную
женскую фигурку. Параллельно с ним ее внимательно изучала и Вера.
У нее были полные, но высоко поднятые перси с большими околососковыми
кружками. Сами соски притаились, но Вера потерла их перстами, и они
набухли, поднялись, вызывающе нацелились на Света. Потом Вера провела
руками по плоскому животу, по нешироким стегнам никогда не рожавшей
женщины. По-видимому, она себе нравилась. А Свет снова изучал странно
расположенные участки незагоревшей, молочно-белой кожи. Купальник,
в котором она жарила на солнце свои телеса, был явно необычной формы
- такие в Словении в ходу не были. Впрочем, западная мода теперь вовсю
спорит с отечественной, так что сам по себе такой рисунок загара -
еще не улика. Но на размышления наталкивает.
А вот розового свечения в ее ауре почему-то не было, хотя соски по-прежнему
торчали вызывающе.
Было и еще что-то странное, зацепившееся за край сознания, но Свет
не мог понять - что. И лишь когда гостья уже натянула на себя ночную
рубашку и расстелила постель, до него дошло.
В движениях Веры не наблюдалось никакой скованности, а лицо было безмятежно-спокойным.
Как будто девица укладывалась спать в свою собственную постель, в
своем собственном доме, в окружении своих собственных слуг.
* * *
Покинув наблюдательный пункт, Свет отправился к себе в кабинет. Пора
было браться за рукописи.
Он достал из ящика стола наброски, открыл чернильницу, положил перед
собой чистый лист бумаги. И обнаружил, что его мысли гуляют далеко-далеко
от Кристы и ее жизненного пути. Гораздо больше его интересовала судьба
Веры.
Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Все-таки Криста была
его личным делом. Ну не поработает он сегодня над рукописью... Ничего
особенно страшного из-за одного раза не случится. А вот Вера и ее
судьба - это уже дело сугубо государственное. И даже не имеет значения,
что его просил Буня Лапоть. Любой волшебник - а тем паче чародей!
- обязан в первую очередь жить заботами страны. Для того его и учили...
Свет взял в руки перо, обмакнул его в чернильницу и принялся чертить
схемку возможных вариантов.
Во-первых, Вера и в самом деле вполне могла оказаться вражеской лазутчицей.
Тогда ее пребывание в доме должно привести к тому, что связники попытаются
установить с нею контакт. Разумеется, пока она из дому не выходит,
такие контакты маловероятны. Впрочем, если вражеская разведка узнает,
что Вера побывала в руках службы безопасности, такие контакты станут
и вовсе невероятными, а девица тут же превратится в отработанный материал.
Нет, в этом варианте, лазутчица - вовсе не его задача...
Во-вторых, девица, возможно, обыкновенная жертва Ночного колдовства.
Вот тут дело выходит из ведения министерства безопасности и попадает
в сферу интересов Колдовской Дружины, а стало быть, превращается в
хлеб самого Света. "Поработай, Светушка, коль хошь кушать хлебушко..."
Так, бывало, пела мама. Строчки вырвались из памяти, давным-давно
забытые, похороненные под слоем колдовских знаний... Надо бы как-нибудь
съездить к старикам, показаться им на глаза. По волшебному зеркалу-то
он связывается с ними периодически, но изображение в зеркале - далеко
не то, что живой человек... Ему, конечно, это без нужды, но им в радость
будет. Так говорит Берендей, а Берендей разбирается в делах простых
смертных, в их чувствах и поступках. С другой стороны, жена Берендея,
Станислава, тоже - хоть и не рожала - разбирается в этих чувствах
и поступках. Станислава же считает, что, явившись к родителям в гости,
Свет не принесет им ничего, кроме расстройства. Все вы, волшебники,
слишком холодны, и если для чужих людей это не страшно, то для материнского
сердца будет настоящим ударом...
Впрочем, вернемся к гостье...
Если Вера и в самом деле оказалась жертвой Ночного волшебства, надо
попытаться восстановить ее память. Там наверняка Ночной колдун, а
Ночной колдун - это угроза и для простых людей, и для государства.
И чем быстрее он будет разоблачен, тем лучше. Заклятье памяти - работа
очень нелегкая, и не один волшебник не станет выполнять ее смеха ради.
Все случаи, связанные с заклятьем памяти, в конце концов приводили
к раскрытию преступлений - либо совершенных наложившими такие заклятья
волшебниками, либо заплатившими им за эту операцию (да и за молчание
тоже) людьми. Но и в подобном случае волшебник нарушает кодекс Колдовской
Дружины и должен понести наказание. Волшебники не могут быть связаны
с преступлениями и с преступниками - это известно каждому подданному
Великого князя Словенского, на этом вся жизнь держится...
В-третьих, Вера вполне способна оказаться тем, что подозревает в ней
Репня Бондарь. И хотя у Репни мать Ясна после испытания Додолой попросту
превратилась в пунктик, это вовсе не означает, что он обязательно
неправ.
Света всегда интересовала тайна матери Ясны, причем не тайна ее исчезновения
- здесь-то ничего неясного не было, все объясняла записка самой матери
Ясны. Нет, Света интересовала тайна ее появления.
Жила себе девочка как девочка, воспитывалась в приюте у додолок. И
не удивительно, что пошла по их исхоженным тропам. Ан тропы привели
ее совсем не туда, куда планировалось, и оказалась девочка нарушением
божеских законов.
Десять лет назад, когда мать Ясна исчезла, Свет пробовал разобраться
в тайне ее появления. Впрочем, этим занимался не один Свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42