- До дна! Махом до дна!
И зарычал, заглотив свою порцию:
- Бабилон!
Его любимая поговорка.
- Схватило? То-то же. Это спирт на орешках. На кедровых орешках.
Сильно? - он пригладил рукой упрямые седеющие кудри. - Я спиртом на
орешках Роджера Гомеса поднимаю. Он колумбиец, у них там мафия, - Юренев
изумленно моргнул. - Я сам эту штуку настаиваю. Сильная штука. С ее
помощью избавиться от похмелья - пара плюнуть!
- От трезвости тоже.
- Вот верно! И от трезвости! - он восхищенно моргнул, потом
озабоченно полез в карманы. - Тебе что... Ты рецензий ждешь, тебе на все
наплевать!..
И уставился на меня:
- Не будет, не будет тебе хороших рецензий!
Провидец.
Номер в гостинице он, в конце концов, мог держать, полагаясь на некую
случайность. Городок - место мне не чужое, все равно бы заехал... А вот
откуда он знает о том, что я действительно жду рецензий на свой роман?
- Книгу мою читал?
- С ума сошел, время тратить! - Юренев шумно рылся в отвислых
карманах своего нелепого пиджака. - Где эта чертова зажигалка?.. Твои
книги я и раньше в руки не брал... - он врал, конечно. - Где она, черт
побери? В буфете, наверное, оставил... Роджер подарил, а я, значит,
оставил... Огурчик увел, а зажигалку оставил... Классная зажигалка...
Спички где? - Рявкнул он. - Тебе что, не платят за романы?
- Если и платят, то не спичками.
- Дождешься!
Он обхлопал все карманы, заглянул зачем-то под стол, перевернул
плоский серый пакет, оставленный мною на тумбочке. От толчка дверца
тумбочки отошла, Юренев сразу узрел бутылку "Тбилиси".
- Ну вот! - восхищенно выдохнул он, будто бутылку и искал. - Помнишь,
помнишь, что я люблю! - и нагло выставил бутылку на стол. - К такому
коньячку, - он жадно потянул породистым носом, - лимончик бы!
Он даже огляделся, будто пытаясь понять, где я прячу лимон.
- А рецензий не жди, не жди. Будут тебе, конечно, рецензии, но лучше
бы их не было.
- Ты еще не академик?
Он довольно заколыхался. Как спрут.
- Академик? Зачем?.. Спички где? - вот что его интересовало - спички.
- Бабилон! Писатель без спичек!
Он нашел пустую коробку и разочарованно раздавил ее в огромной
ладони. Скорее машинально, я тоже полез в карман рубашки. Спичек, понятно,
там не было, зато я нащупал пальцем копейку. Два года ее таскаю в кармане.
Она чуть пальцы мне не обожгла.
- Бабилон! - ярился Юренев. - В буфете надо было стащить! Видел я,
были там спички!
- Что за страсть тащить все чужое?
- Что еще за чужое? Опять чушь несешь. Ничего нет на свете чужого,
Хвощинский.
- А что есть? - наконец удивился я.
- Неупорядоченное множество случайностей, - яростно отрезал Юренев и
изумленно моргнул. - Вот так. Ни больше, ни меньше.
Я снова сунул пальцы в карман.
Копейку, что так обжигала мне пальцы, два года назад вручил мне
Юренев. Уже не на Алтае, уже в Городке. Даже не в Городке, а на
железнодорожном вокзале. Я уезжал один, ночью. Я никого не хотел видеть.
Ни Ию, ни Козмина, ни тем более Юренева. Но Юренев приехал на вокзал.
- Бежишь?
- Уезжаю.
- Надолго бежишь?
- Я уезжаю, не бегу.
- Нет, бежишь, - Юренев выругался. - Ну и катись себе! - и сунул мне
что-то в руку. Я взглянул: копейка.
- За какие услуги?
- У Ии спроси.
- У Ии?
- У нее, у нее, придурок.
Интересно, помнит он о копейке?
Я с трудом прогнал невеселые воспоминания: ночной вокзал, ругающийся
Юренев... Все же он проводил меня. Мог плюнуть, но проводил...
- Ну, Бабилон! Где спички?

2. ОГОНЬ ИЗ НИЧЕГО
Все это время скучный серый пакет валялся на тумбочке. Ни я, ни
Юренев им не заинтересовались.
Спирт ли подействовал или сказывалось позднее время, мы вдруг впали в
болтливость. То и это, и опять то, без всякой системы. А небо меж тем
начинало светлеть, какая-то птаха за окном пискнула.
Дерьмо твои книги, рычал Юренев, на спички заработать не можешь.
Ничего, возражал я, ты пойдешь и украдешь. Совести у тебя хватит.
Но идти воровать Юренев не собирался. Он даже к колумбийцу, спавшему
где-то неподалеку, идти не хотел. Он злился, рычал, рылся в моих вещах.
"Тоже мне - писатель! Исторические романы пишет! А спичек нет!" - "У тебя
тоже нет, - вяло защищался я. - И попомни мои слова, ты плохо кончишь. У
тебя страстишки низменные. Ты клептоман. Еще Андрей Михайлович говорил -
ты плохо кончишь. Кипятильник украдешь у горничной и сядешь лет на пять."
- "Отсижу, выйду честный, - рычал Юренев. - Ты скряга. Ты из-за спичек
старого друга отправишь в тюрьму." - "Сам такой. Торчишь везде поперек
горла. Куда ни позвоню, везде - обратитесь к Юреневу! Чего ты приперся? Я
тебя звал?"
- Спички, черт побери!
- Ты международные симпозиумы проводишь, - вяло отбивался я. - Твоего
вида швейцар трепещет, ты по-чукотски разговариваешь. Пошел бы да украл.
Я не боялся обидеть Юренева. Обычно он обижался только когда сам
хотел обидеться. Он меня просто не слышал. Он в ярости раздувал грудь. Я
видел: "Оля была здесь".
- Ты писака. Ты только писака. Рядом с тобой даже Гоша Поротов -
классик. Помнишь Гошу? - вдруг изумленно моргнул он. - Вот на гошину книгу
будут рецензии. Большие хорошие рецензии. По смыслу тоже дерьмо, но
большие, хорошие. Он этого заслужил.
Юренев вдруг надул и без того толстые щеки и голосом Гоши Поротова,
высоким, чуть ли не женским, прокричал:
- "Только снова заалеет зорька на востоке, раздаются крики уток на
речной протоке: ахама, хама, хама, ик, ик, ик!" Вот как писать надо! Живой
как жизнь! Это не о тебе, это о Гоше сказано. Знаешь, какая у него была
зажигалка? Он ее сам соорудил. Из охотничьего патрона.
Я перебил Юренева.
- Кому ни звони, все ссылаются на тебя. Я теперь трубку телефонную в
руки брать не буду.
- Ахама, хама, хама! - торжествовал, рыча, Юренев.
- Почему, черт побери, без тебя тут ничто обойтись не может?
Юренев самодовольно выкрикивал:
- "Захватив ружьишко, Ое с песней мчится к речке. Вы сейчас,
певуньи-утки, будете все в печке. Ахама, хама, хама, ик, ик, ик!"
Странно, но с Юреневым меня лет десять назад свел Андрей Михайлович
Козмин-Екунин.
Конечно, к тому времени я уже наслушался всякого об их закрытом
институте. В каких-то домах я не раз встречался с Андреем Михайловичем,
уже тогда членом-корреспондентом Академии. Правда, до настоящих бесед дело
как-то не доходило. Но Андрей Михайлович знал мои книги, а я в тот год был
в ударе - неплохо писалось да еще и везло. Наработав с утра несколько
страниц, я натягивал спортивный костюм и бежал вниз по Золотодолинской к
Зырянке. Речка почти неприметная, но тем не менее знаменитая. Однажды,
сбегая по отсыревшей тропинке, я чуть не сбил с ног Козмина.
Выглядел он диковато.
Тяжелый прорезиненный плащ чуть не до земли, тяжелые резиновые
сапоги, на голове что-то вроде шлема танкиста. На груди, на плечах, на
поясе подвесные карманы с аппаратурой, за спиной увесистый рюкзак.
Дополняли картину длинные усы несколько антенн. Крошечные датчики
крепились даже на дужках очках. Истинно робот! Я оторопел.
- Простите, пожалуйста, - Андрей Михайлович всегда отличался
вежливостью. - Вы ведь туда бежите? - он ткнул рукой в сторону живописной,
украшенной соснами и камнями, горки. - Не надо туда бежать. Именно сегодня
вам не надо туда бежать.
- Почему? - я несколько растерялся.
- Вы ведь правой рукой работаете? - склонив голову набок, Козмин
будто прислушивался к чему-то. - На пишущей машинке вы работаете правой
рукой?
Я кивнул.
К стыду своему, я так никогда и не научился работать на машинке всеми
пальцами.
- Вот и не надо сегодня туда бежать, - повторил Андрей Михайлович. -
День сегодня такой. Можете руку сломать.
- Правую? - тупо уточнил я.
Он вежливо подтвердил:
- Правую.
- Но я не понимаю...
- И не надо, не надо! - Козмин вежливо улыбнулся. - Лучше погуляйте
со мной. Вам сегодня вообще не надо никуда торопиться.
Странная беседа.
Мы гуляли и разговаривали. О человеческих судьбах, о судьбах книг, о
таинствах творчества, о великих играх, итог которых всегда один -
проигрыш. Человек никогда не может выиграть у природы. Человек никогда не
может сыграть вничью с природой. Человек, наконец, никогда не может не
проиграть природе. Есть что-то величественное в том, что мы уходим, а
природа остается. Еще мы говорили об экспериментах, требующих для их
выполнения людей истинно непредвзятых, даже ограниченных, черт возьми! А
кончил Козмин-Екунин несколько неожиданно: хотите побывать на Алтае? Вот
он планирует несколько выездов в поле. Опять же, сотрудники интересные -
Юренев, Теличкина.
Я хотел.
Я ничего не спросил о его странном наряде. Похоже, Козмину это
понравилось. А Алтай меня всегда интересовал. Рериховские места. Дымка
вечности густа над Алтаем.
Впрочем, поездка эта случилась не скоро, до нее я со многими
сотрудниками Козмина успел перезнакомиться.
- Ахама, хама, хама! - Юренев опять разъярился. - Спичек у него нет!
Придурок.
И сунул сигарету в толстые губы, завозился в кресле, удобно
устраиваясь.
Я удивленно замер.
С Юреневым явно что-то происходило. Он вдруг побледнел, кровь отлила
от широкого лица, будто на него поташом плеснули. Огромный лоб Юренева
покрыла густая испарина, под полуопущенными веками странно округлились
зрачки. По-моему, он уже вообще ничего не видел.
Но он шумно втягивал воздух, он жевал сигарету, он явно к чему-то там
такому приноравливался, и меня вдруг обдало мерзким ледяным холодком.
Сквозняк?
Вряд ли. Дверь была заперта, да и за окном ни ветерка, ни одна
веточка не дрогнула, а след, оставленный в раннем утреннем небе реактивным
самолетом, казался таким нежным и тонким, что в его петле, как мог бы
выразиться Юренев, и ангел бы не смог удавиться.
Яркая точка вспыхнула перед бледным лицом Юренева. Вспыхнула и
погасла. Но сигарета уже дымилась. Юренев удовлетворенно выпустил клуб
дыма и торжествующе открыл глаза.
- Ахама, хама, хама!
- Ик, ик, ик, - потрясенно подтвердил я. Как это у него получилось?
Я разозлился: все перерыл, спички искал, а ему ничего такого и не
нужно.
- Буфетчицам показывай свои фокусы. Или колумбийцам. Сам говоришь, у
них мафия.
А гостиница уже просыпалась.
Какие-то голоса, шаги, гудение водопроводных труб - обыденные вечные
шумы.
В дверь постучали.
- Да, - разрешил я.
В номер вошли два крепких молодых человека. Они вежливо кивнули мне и
сказали Юреневу:
- Мы за вами.
Они явно знали, что Юренев находится у меня.
"Да какая тут тайна! - разозлился я на себя. - Он же ночью
переполошил всю гостиницу!"
Юренев кивнул.
Он пускал дым, он блаженствовал. "Ахама, хама, хама, - бормотал он
удовлетворенно. - Сейчас и поедем, мальчики. А ты, Хвощинский, - кивнул он
мне, - время не теряй. Учи чукотский язык. Пригодится."

3. ПАКЕТ
А утро уже кипело - июльское, душное. Воробьи дрались. К окну можно
было не подходить - так нежно, так мощно пахло листвой.
"Учи чукотский язык."
Я выругался.
Все во мне протестовало. Я приехал в Городок не ради Юренева и уж не
ради чукотского языка. Мне было бы трудно объяснить, что заставило меня
сойти с поезда. Билет у меня был до Иркутска. А ведь Юренев знал, знал,
что я приеду!
Провидец.
Проветрив номер, я принял душ. Сердце работало вполне нормально, а
вот фокус Юренева из головы не выходил. Как он умудрился разжечь сигарету?
И это его: не жди, не жди рецензий... Откуда ему знать, какие будут
рецензии?
Это НУС, решил я. Это все НУС. Козмин-Екунин, Ия, Юренев - они
всегда, и безусловно по праву, гордились созданием своей сверхмощной,
перерабатывающей любую информацию системы. К Нусу, к Необходимому существу
Анаксагора, создание Козмина-Екунина, понятно, не имело никакого
отношения. Нус Анаксагора - это некое организующее начало, без которого
невозможны построения, а НУС Козмина все-таки машина. Ну, не совсем
машина. Система. Так точнее, хотя менее понятно. Ни один человек на Земле,
даже самый гениальный, не может владеть той информацией, которой владеет
общество в целом. А вот НУС может! Она, кажется, знает уже кое-что такое,
о чем не догадываются и узкие специалисты...
Почему я так раздражен?
Это все сны, решил я. Они отнимают у меня силы. Вот придет ночь, я
усну и снова потянется тяжелая цепочка все тех же снов.
Думать об этом не хотелось.
Хотелось кофе.
Терпеть не могу швейцаров, дежурных, горничных; но, помня слова рыжей
администраторши, я позвонил.
- Кипятку? - безмерно удивилась дежурная по этажу. - Вы хотите варить
кофе?
- А почему нет?
- Так я сама вам его сварю.
- Вот как? Тогда покрепче, - разрешил я.
И усмехнулся. "Вы у нас проходите по рангу иностранца." Такое можно
услышать только в нашей стране. Интересно, что за кофе сварит дежурная?
Бурду из растворимых и нерастворимых осадков?
В дверь постучали.
Так быстро?
Я с искренним удивлением рассматривал симпатичную пожилую женщину.
Кажется, ночью она тоже стояла за спиной разбушевавшегося Юренева.
- Вот кофе. Я крепкий сварила, - дежурная осторожно поставила поднос
на стол. - Вафли, сахар, лимон. Вас устроит?
- Конечно, - я полез в карман. - Сколько за все это?
- Ничего, - улыбнулась дежурная. - Все услуги оплачены.
Я раздраженно выпятил губу:
- Кем?
Дежурная широко улыбнулась. Она приняла мой вопрос за шутку. Не желая
усугублять положение, я тоже улыбнулся:
- И часто у вас принимают гостей по рангу иностранцев?
- Ну что вы! - как бы даже виновато возразила дежурная. - Я тут много
лет работаю. Вы на моей памяти второй.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3