«Не то чтобы это имело к нам отношение», – пробормотал он, словно про себя, – «но вот что я хочу сказать – никогда не болейте на чужом языке».
Это стало чем-то вроде домашней шутки. Стоило Софи чихнуть, как Оливер напускал чрезвычайно серьезный вид и говорил: «Вот что, Соф. Не вздумай болеть на чужом языке». Я и сейчас вижу, как он катается по полу, играя с ней как со щенком, болтая неразберимую чепуху, или поднимает ее повыше, чтобы показать алые соцветия душистого горошка. Не могу сказать, что последние десять лет были легкими, но Оливер всегда был хорошим отцом, чтобы вы там о нем не думали.
Но я поняла, что Том имел ввиду что-то более общее. Он хотел сказать не то, что надо знать французские названия антибиотиков – в любом случае для этого мой французский достаточно хорош, да и Оливер прекрасно обходился, даже если потребовалось бы устроить целое представление в pharmacie. Нет. Он имел ввиду вот что – если ты экспатриат, надо быть уверенным, что у тебя хватит на это характера, потому что любая неприятность непомерно раздувается. Все, что получается, делает тебя страшно довольным собой – ты принял правильное решение, дела пошли в гору – но все, что не получается – ссоры, изматывающая рутина, безработица, все что угодно – чаще всего переживаешь вдвойне сильнее.
Поэтому я знала, что если дела будут идти неровно, нам придется вернуться домой. Не говоря уж о том, что не хотелось возвращаться в деревню. Так что к тому времени как Оливер вернулся из Тулузы, в тот судьбоносный день я оставила дом на попечение агента по недвижимости и договорилась, что оставлю ключи мадам Ривз. Я высказала Оливеру все очень прямо, то есть настолько прямо, насколько это вообще возможно, когда замалчиваешь большую ложь. Я сказала, что с Францией ничего не вышло. Я сказала, что мне не везет с работой. Я сказала, что мы достаточно взрослые, чтобы посмотреть правде в глаза и признать, что эксперимент не удался. И так далее. Я обвиняла себя. Я была вполне уравновешена, но сказала, что нахожусь в состоянии стресса и признала, что иррационально и беспочвенно ревную его к девчонке, с которой он занимался. Наконец я сказала, что не вижу причины по которой он не мог бы забрать свой обожаемый Пежо обратно в Англию. Думаю это его и завело. Ах, да, и еще я приготовила хороший ужин.
Короче говоря, это была типичная семейная сцена из недомолвок и недоговоренностей, и решением, которое выносят исходя из того, о чем не говорили.
Мы вернулись домой. Еще о чем мы не говорили был второй ребенок. Я считала, что необходимо скрепить семью. Поэтому какое-то время я была не очень осторожна и так появилась Мэри. Да не надо так на меня смотреть! Половина браков, которые я знаю, начались с неожиданной беременности, а довольно много союзов удалось вовремя подлатать с рождением другого ребенка. Если захотите покопаться в собственной истории, то может обнаружите, что и вы вошли в мир подобным образом.
Я вновь занялась своей карьерой. У меня еще были связи. Я взяла Элли ассистенткой. Мы снимаем маленький офис в полумили от дома. Хотелось бы найти помещение попросторней, потому что заказов становится все больше и больше. Для работы было бы лучше. В основном это я зарабатываю на жизнь. Оливеру приходится непросто. У него полно энергии, но он не … выносливый.
В жизни все снова стало на свои места. Я люблю свою работу, я люблю своих детей. Оливер и я неплохо ладим. Я знала, что он не станет работать с девяти до пяти, когда выходила за него замуж. Я поддерживаю его проекты, но не всегда считаю, что из них что-то получится. Он прекрасный товарищ, с ним весело, он хороший отец, мне приятно возвращаться домой. Он умеет готовить. Я рассматриваю как это происходит изо дня в день. Это ведь единственный верный способ?
Вот что, я не Резвушка Мэри. У меня есть и проблемы. И я обыкновенная мать, ночью мне бывает мучительно страшно. И днем тоже. Софи и Мэри живут как нормальные жизнерадостные девчонки, а они такие и есть, они живут так, будто доверяют миру, так, будто мир не причинит им зла, они уходят из дома с веселыми личиками – а внутри у меня все съеживается от ужаса.
Стюарт : Некоторые клише справедливы. Вроде того, что Америка – страна возможностей. По крайней мере одна из стран. Некоторые клише неверны, вроде того, что американцы лишены чувства юмора, или что Америка – котел всех наций, или что Америка пристанище смелых и земля свободных. Я прожил там почти десять лет, я знал много американцев и они мне нравились. Я даже женился на американке.
Но они не британцы. Даже те, кто выглядит как британец – на самом деле не британец, особенно они. Мне на это наплевать. Как же там это клише? Две нации, разделенные одним языком? Да, это тоже верно. Когда кто-нибудь выкрикивает «ну как поживаешь, приятель?», я автоматически машу рукой и кричу в ответ – «лучше всех», хотя иногда я специально произношу слова с подчеркнуто английским акцентом, что вызывает у них смех. Я употребляю выражения вроде «я полагаю», «разумеется», «совершенно справедливо» и может еще что-то, чего сам не замечаю.
Но это не слова, а что-то за словами, что составляет разницу. Например, мой брак, второй брак, американский – закончился разводом спустя пять лет. Здесь в Англии твой голос нашептывает – «его брак развалился спустя всего пять лет». Я имею ввиду тот голос, который у тебя в голове, тот, который комментирует все, что происходит в твоей жизни. Но в Штатах этот голос говорил – «его брак длился целых пять лет». Эти американцы – это нация серийно-брачующихся. Я даже не имею ввиду мормонов. Я думаю это потому, что в глубине души они оптимисты. Может есть и другие объяснения, но это то, которое я считаю убедительным.
Как бы там ни было, я продолжаю свой рассказ. Я работал в банке, в Вашингтоне, и пару лет спустя я стал чувствовать себя немного американцем. Я почувствовал себя своим. Не настоящим американцем, но… Как бы там ни было. В Британии я сидел за конторкой, принимая документы на оформление мелких заемов и надеялся, что со временем, доказав свою прилежность и ответственность, смогу заниматься оформлением крупных заемов. Но проведя год или два в Штатах, я начал думать: почему он, почему она, почему не я? И я оказался по другую сторону стола.
Вместе с приятелем я открыл ресторан. Это может показаться вам странным, как это показалось бы странным мне, останься я в Англии. Но там другое дело. Там ты сегодня агент по продаже недвижимостью, а завтра готовишься стать судьей. Мне нравилась еда, я разбирался в финансовой стороне дела, у меня был приятель, который хорошо готовил. Мы нашли место, взяли кредит, пригласили дизайнера, наняли персонал и вот алле-гоп! – у нас был ресторан. Просто. Не просто сделать, просто настроиться на мысль, а как только получилось настроиться, сделать становится проще. Мы назвали его Le Bon Marche, что должно было наводить на мысль о том, что цены приемлимы, а продукты свежие. Кухня была смешанной – немного французской, немного калифорнийской, немного тайской. Вам бы там понравилось.
Потом я продал свою долю партнеру и переехал в Балтимор. Открыл другой ресторан. И опять получилось. Но спустя какое-то время … это то, что случается в Штатах. В Англии в таких случаях говорят «это не твое», или «не знаешь чего хочешь». В Штатах это нормально. Ты преуспеваешь, ты ищешь в чем бы еще преуспеть. Ты терпишь неудачу, продолжаешь искать в чем бы еще преуспеть. Глубоко оптимистично, как я это называю.
Дистрибуция органических продуктов питания, вот чем я стал заниматься. Это казалось мне перспективным делом. Число потребителей неуклонно растет, особенно в городах, большинство их вполне обеспечены и готовы платить больше за экологически чистый продукт. Число производителей тоже растет, естественно в сельской местности, большинство их слишком ограничены, слишком идеалистично настроены, или слишком заняты, чтобы разбираться в дистрибуции. Это вопрос налаживания связей. Ничего не имею против фермерских рынков, но мне кажется это лишь реклама, почти что туристическая достопримечательность. В основе всего – выбор между торговлей с лотка и мелкой розницей. Лоточная торговля выглядит несколько любительской, а магазины зачастую мало знают о маркетинге. Или считают, что если они чисты и добродетельны, им не надо продвигать свой товар. Они не понимают, что даже сегодня, особенно сегодня, добродетель нуждается в грамотном сбыте.
Этим я и стал заниматься. Дистрибуция и маркетинг, вот на чем я сосредоточил усилия. Дело в том, что множество производителей органических продуктов питания знают о современном мире не больше чем аманиты. А множество розничных точек все еще содержат хипующие субъекты, которые полагают, что проворство и эффективность – отвратительные черты обывателя, а умение правильно складывать – смертный грех. Тогда как их покупатели постепенно становятся нормальными представителями среднего класса, которые не слишком-то нуждаются в очередной порции контр-культуры каждый раз, когда они хотят купить пастернак без всякой отравы. Как я уже сказал, все дело было в налаживании связей.
Послушайте, я понимаю, что вы ждете, когда же я закончу эти разглагольствования. Просто для меня это так важно… ОК, я понял намек. Итак, я занимался этим в Балтиморе несколько лет, а потом я поехал в Англию, чтобы отдохнуть пару недель. Но, честно говоря, я не очень умею отдыхать и я начал изучать местную систему снабжения и, прямо скажем, был немного шокирован. Тогда я решил вернуться домой и устроиться здесь. Вот чем я занимался все это время.
Оливер : Все это время, все это время, единственное гринвичское время…
Все это время. Время это все, это верно. Хитрая маленькая субретка – Время. Всю твою жизнь она едва тащится и капризно надувает губки, а потом на какой-то краткий счастливый час, этот миг коктейлей, когда напитки подают за счет заведения, она проносится мимо как официантка на роликах. Взять хоть тот счастливый час, который начался, когда я преклонил колени в знак благоговения и верности ma belle. Откуда мне было знать, что все это закончится примерно тогда же, когда мы с вами расстались? И как узнать заранее, когда угрюмая девчонка с подносом в вытянутой руке снова объявит счастливый час. Признаю, жизнь стала чуточку плоской и унылой как степь после того как мы вернулись в Англию. Потом пришла благая весть о рождении Мэри. Она как маленький Сингапур Слинг, если такой вообще существовал.
С тех пор было более чем редкое ярмарочное веселье, а так – увязание в болоте. Вот день, когда умер мой отец оказался действительно веселым событием. Некоторые утомительные циклопедисты души, всерьез калибрующие тоску, несомненно уже подсчитали, что стресс, вызванный смертью отца, сравним в болью, которую испытываешь, покидая дом. Может они как-то иначе это формулируют, но даже так. В моем случае, меня больше беспокоила пропажа ковровой дорожки и абажура в виде головы Дональда Дака, чем смерть главы семьи.
Только не надо делать такое лицо! Вы же не знали моего отца, верно? А если, что маловероятно, вы его знали, он был не вашим отцом, а только моим, старый ублюдок. Бывало колотил меня хоккейной клюшкой, когда меня едва отняли от груди. Или может бильярдным кием? Все потому, что я был похож на свою мать. Все потому, что она умерла, когда мне было шесть и он был не в силах выносить сходство. Ну конечно были сфальсифицированы другие объяснения: как то – сознательное высокомерие, а так же бессознательное высокомерие, к тому же ребячливое стремление устроить поджог. Но я всегда знал, что являлось настоящей причиной. Он был бесчувственный человек, мой отец, холодный как рыба. Этот старый палтус курил трубку, чтобы скрыть рыбий запах. А потом в один прекрасный день его чешуя осыпалась, а плавники затвердели как засохшие малярные кисти. Он страстно возжелал быть кремированным, но я похоронил его на перекрестке дорог, пронзив сердце осиновым колом, просто чтобы быть уверенным.
После себя он оставил то, что в насмешку можно назвать состоянием – скорее денежную сумму, речь здесь идет о мелкой монете, не о муидорах, завещав ее на имя Софи и Мэри. Отдельно оговорив, что упомянутый Н. Оливер Рассел не должен наложить лапу на эти бабки. И еще оставил упомянутым внучкам письма, где объяснял почему. Конверты, скажем так, были плохо запечатаны. Внутри обнаружилась смесь очаровательного реализма и грязной клеветы. Ради детей я зашвырнул их в какое-то удачно подвернувшееся oubliette. Моя жена покрыла меня позором, расплакавшись на похоронах. Очевидно в доме престарелых, где Месье Палтус провел свои закатные годы есть какое-то особое предписание, в результате которого крохотная церквушка была набита искусственными тазобедренными суставами и зубными протезами, вовсю распевающими о воскресении тела – довольно тревожная перспектива и в лучшие времена, но в данных обстоятельствах трансцендентально устрашающая. Без сомнений Джиллиан нашла все это своеобразно по-провинциальному трогательным в духе «времени месяца». Поэтому она ревела вовсю, хоть я и опустил на нее сдерживающую длань. Потом поехали в дом престарелых слушать сказки про то как отважно папа управлялся с костылем и калоприемником. Я конечно обобщаю, как часто бывает.
Я немного отвлекся от своего повествования? Что ж, в этом состоит привилегия устной традиции. Не надо колкостей. Я теперь куда чувствительней. Значит так. Позвольте мне свести в таблицу мое последнее десятилетие a la facon de Стью. Мы уехали из Франции. Джилл привезла нас сюда. Джилл привезла нас домой. Что я там говорил, что каждый брак – это союз воинствующей стороны и амортизатора? Наш маленький деревенский домик из желтого известняка продали какому-то бельгийскому воротиле. Увы, он не из Блестящей Шестерки. А что дальше – вы знаете. Кью Стюарт – тот, что рекламирует по ящику страхование жизни: «Стоит вам уйти с рынка недвижимости и вернуться будет очень непросто». Что правда, то правда, малыш Стью. Денег, вырученных за продажу идиллического, пригретого солнышком пристанища в Лангедоке с ухоженным огородом хватило на оплату половины стоимости прокопченого дома на окраине Лондона, координаты которого мне неловко упомянуть.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4