..
Легкая добыча. Шумят и пахнут железом на весь лес. Может быть, мне тоже поохотиться?
Позволив им уйти вперед по моим уже остывшим следам, я пошел глубже в лес, надеясь оторваться.
Глубокий снег замедлял бег собак, так же как и мой, и уставали они не меньше. Но только не Лохматый! Я узнал его голос. Он как бешеный мчался по следу, распутывая все мои «петли». Он мне надоел!
Я остановился на поляне и стал ждать…
Какое мягкое сегодня солнце! Совсем весеннее. Я переступил с лапы на лапу и кроме едкого раздражения почему-то почувствовал в себе глубокую печаль, и снова холодок поднял шерсть на загривке…
Они выскочили прямо на меня. Несколько собак, захлебывающиеся от злобного лая. Одна из них не успела остановиться. Ударом лапы с выпущенными когтями я отшвырнул ее в сторону и бросился на остальных. Те рассыпались с визгом. А мне так хотелось приглушить их мерзкие голоса. Но косматые твари не подбегали ближе, уже зная длину моих когтей.
Первая собака так и лежала, снег вокруг нее стал красным. Во мне не осталось ни следа прежней печали, раздражение превратилось в глухую ярость. И вдруг из-за деревьев прогремел гром. Бок обожгло, но в своем бешенстве я не почувствовал боли, повернулся и прыгнул. Человек вскрикнул, выронил ружье, которое хрустнуло под моими лапами, и упал. Придавив его к земле, я полоснул когтями. Он снова закричал. И столько ужаса было в этом крике, таким неприятно мягким оказалось его тело, что с отвращением отскочив, я побежал прочь.
Бок болел, по шерсти текла струйка крови и падала в снег крупными каплями. За мной тянулась яркая алая дорожка из этих капель, и в воздухе пахло кровью. Я бежал все медленнее, задыхаясь от бега и боли. В голове шумело. Маленький кусочек железа делал меня хромым и беспомощным. Хотелось забраться под эти камни… лечь… и уснуть. Уснуть…
Если я остановлюсь, они догонят меня и убьют. Поэтому я заставлял себя бежать.
Горло горело, язык стал сухим и горячим. Я замирал на несколько мгновений, чтобы зализать рану, и мчался дальше. Воздух звенел собачьим лаем и человеческими криками. Когда я останавливался, под лапу натекала целая красная лужица. Я смотрел на нее с некоторым любопытством, зная, что это утекают мои силы…
Лохматый выскочил откуда-то сбоку и замер, оскалив белые зубы. Теперь мы стояли напротив друг друга. Он – спокойный, сильный, даже не запыхавшийся, и я – озлобленный, истекающий кровью.
– Вот ты и попался.
– Уйди с дороги!
Он принюхался и зарычал:
– Что, больно?
– Не больнее, чем сейчас будет тебе.
Пес бросился в сторону, взвыв от боли. Я успел зацепить его, но не остановился посмотреть, что с ним.
Теперь я знал, куда мне нужно бежать… к кому.
Я лежал на санях, покрытых шкурами, и ждал. Глубокая таинственная тишина прекрасной долины была взбудоражена звонким лаем, человеческими голосами и выстрелами.
Их было пятеро, не считая Стива. Шесть уверенных, отлично вооруженных людей. Я возненавидел их мгновенно, хотя, наверное, они были настоящими охотниками, знающими все правила сезона. Они не убивали косуль с детенышами и не устраивали это варварство со стрельбой из машин. Но мне, оглушенному обезболивающими таблетками, в полусне-полубреду снова и снова виделся голубоглазый оборотень, тигр с человеческой душой.
Он приходил ко мне, чтобы просить о помощи, он знал, что я один мог бы понять его. Почувствовать… А я не понял… понял слишком поздно, и теперь они убьют его.
– Бредит, похоже, – раздался где-то недалеко от саней сиплый голос. И тут же знакомые интонации гулом отозвались в моей голове:
– Да. Упал он и вроде головой повредился… Когда шкуру повезем, лучше не показывать ему и не говорить ничего.
– Чего это ты, Стив, так волнуешься?
– Жалко, переживать будет, а у него и так не все дома.
– Предупреждал тебя! Нечего сюда городского тащить!..
Они убьют его. Что ж, может быть, тогда он успокоится. Наверное, он и хотел покоя. Оставить навсегда этот снег, горы, озеро…
Я приподнялся на локтях, прислушиваясь. Голоса собак как будто стихли. Может быть, они потеряли след? Может быть, он ушел в свои горы? Спрятался? Огромная чаша долины вдруг показалась мне крошечной, словно блюдце.
Нет, здесь не спрячешься. Они найдут его… Да и не станет он прятаться.
Собачий лай зазвучал громче. Я совершенно ясно услышал звонкий, злобный голос Волка. А потом выстрел.
Гулкое эхо задрожало в горах. Затрещали сороки. Вот и все. Я опустился на сани, чувствуя нудную боль в ногах и почему-то в ладони. Я не заметил, что сжимаю кулак и пальцы впиваются в кожу.
Но собаки продолжали лаять. Вот еще один выстрел. Я снова приподнялся…
Его прекрасная белая шерсть была запачкана кровью, длинные прыжки по глубокому снегу казались сбитыми, неровными, но тигр мчался не останавливаясь. За ним растянулась цепочка бегущих собак, и неторопливо приближались люди с ружьями. Они знали, что ему не уйти от них.
Я ухватился за край саней, поднимаясь выше, и закричал. Тигр, услышав меня, резко изменил направление. Теперь он бежал ко мне.
Я видел, как один из людей медленно вскинул ружье, прицелился… Зверь споткнулся еще раз, но упал, только когда добежал до саней. Рухнул в снег и пополз ко мне из последних сил с тихим… почти стоном. Голубые глаза были затуманены болью и слезами. Окровавленная морда коснулась моей руки.
Я обнял его за шею, прижался щекой к мокрой шерсти. Сухой щелчок прозвучал совсем рядом. Подняв голову, я увидел рычащих собак, красный снег, черные дула. Охотники смотрели, как я обнимаю раненого тигра, прижимаю к груди его огромную голову и кровь течет по моим пальцам. Я встретился взглядом со Стивом. Он долго-долго смотрел в мои глаза, а потом опустил ружье. И спустя мгновение так же медленно опустились дула остальных карабинов…
Человек со светлыми глазами лежал на санях. Я понял, что он ждал меня и теперь точно решил помочь. Его руки легли на мою голову, я услышал громкий стук его сердца…
Мне больше не было больно. И хотя я знал, что засыпаю надолго – не боялся этого сна. Теперь в нем не будет снега и холода. Я усну и проснусь другим… Совсем другим…

Алексей Пехов
Лённарт из Гренграса

Конь погиб, когда холодный шар солнца начал клониться к горизонту, предупреждая о скором приближении ночи. Ноги жеребца внезапно покрыл черный налет, он оступился, упал и больше не смог подняться. Лишь, хрипя, бился в судорогах.
Лённарт из Гренграса, которого многие знали под прозвищем Изгой, отошел подальше и хладнокровно наблюдал, как умирает его надежда догнать беглеца. Сиплое дыхание животного постепенно стихло, из ноздрей уже не валил пар, а стекающая по бокам едкая пена остывала на морозе. Черные крупицы плесени тем временем добрались до шеи, и последовала краткая агония.
Другой на месте Лённарта высказал бы какое-нибудь проклятие или воззвал к богам, требуя справедливости. Но мужчина лишь зло сплюнул себе под ноги. В том, что конь пал, винить приходилось только себя. Тот, за кем он гнался последние два дня, преподнес совершенно неожиданный сюрприз. Как оказалось, грабитель обладал куда большими талантами, чем можно было предположить. Ему хватило сил и знаний соорудить и спрятать ловушку так, что Изгой заметил ее лишь в самый последний момент.
Откинув тяжелый меховой капюшон, Лённ подставил морозному ветру скуластое лицо, заросшее русой бородой. Колючие льдисто-голубые глаза враждебно и пронзительно смотрели из-под густых бровей – охотник за головами искал опасность среди растущих по обе стороны дороги заснеженных елей. Но лес оставался спокойным и безмолвным. Никто и ничто его не тревожило.
Удостоверившись, что засады нет, Изгой выпустил рукоять короткого широкого меча, висящего на поясе. Присел на корточки и, сдерживая ярость, вновь осудил себя. Две ошибки за один день. Давно такого не случалось.
Отпечатки раздвоенных копыт исчезали в стелющейся поземке. Словно таяли… А ведь последние несколько часов они выглядели совсем свежими, потому он и продолжил погоню, не останавливаясь на ночевку в Хуснесе и решив успеть добраться до Федхе. Желательно вместе с пойманным по пути пленником.
Но неизвестный оказался терпелив. Ему хватило выдержки придерживать способности целых два дня, и теперь, оставив преследователя с носом, он с каждой минутой становился все недоступнее.
Тусклое солнце скатывалось по свинцовому небесному своду, на востоке появился бледный лик полной луны. Лённарт знал, что будет, когда над стынущими от холода землями выглянут первые звезды, – настанет Отиг, самая длинная ночь в году.
При всем бедственном положении, в которое угодил Изгой, он не мог не восхититься тем, как ловко беглец все провернул. Заставил поверить в свою уязвимость, отвел глаза и нанес удар с таким расчетом, чтобы охотнику стало невозможно добраться до жилья прежде, чем стемнеет.
Нечего и думать, чтобы вернуться в Хуснес до начала темноты. Если идти не останавливаясь, в городе будешь не раньше следующего утра. Поселение Федхе гораздо ближе и к тому же лежит на пути Лённарта – при должной удаче он доберется туда сразу после полуночи. В какой-то мере это обнадеживало. Но все равно Отиг застанет охотника задолго до того, как он окажется рядом с жильем.
Изгой вернулся к мертвому коню и, стараясь не касаться почерневшей, изъеденной язвами шкуры, расстегнул седельную сумку. Тащить с собой все, что в ней было, он не собирался. Лишний груз в такое время губителен. Мужчина остановил свой выбор на огниве, фляге с крепкой черничной настойкой да мешочком, в котором находилась смесь красного толченого перца, чеснока и крепкого табака.
Развязав зубами тесемки, он снял варежку и, оставшись в шерстяной перчатке, высыпал немного порошка на снег. Затем убрал вещи в переброшенную через плечо кожаную котомку. Прикрепил к унтам старенькие охотничьи лыжи и плотнее запахнул длинный плащ из барсучьих шкур. Уже на ходу Лённарт вернул капюшон на голову и побежал по пустынной дороге, больше ни разу не оглянувшись.
Он не видел, как мертвый конь, приподняв голову, смотрит ему в спину и скалится страшной, желтозубой улыбкой.
Так повелось с начала сотворения мира. В северных странах, где лето всегда было поздним и белоночным, а зима ранней и тягуче-долгой, где в бесконечно-спокойных водах фьордов спали ушедшие боги, а люди уже много веков жили порознь с народом Мышиных гор, Отиг считался особенным праздником.
О нем начинали говорить задолго до холодов и приступали к приготовлениям осенью, как только на осинах желтели первые листья, а салака уходила от скалистых берегов Гьюнварда далеко в море. Его ждали и боялись, потому что, когда наступала самая длинная ночь, граница между миром людей и миром тьмы стиралась, а существа, которым в обычное время не было места на земле, до самого утра становились полновластными хозяевами. И власть их была практически безграничной.
Лишь тот, кто сидел дома, заперев двери на засов и подбрасывая хворост в огонь, мог чувствовать себя в безопасности, вслушиваясь в яростный вой ветра за окном.
Прежде чем уйти, боги, чьи имена давно уже забылись, установили закон – люди у очага неприкосновенны. И темные сущности, даже такие могучие и непредсказуемые, как Расмус Углежог, Проклятый Охотник, Дагни Два Сапога или Ледяная невеста, неукоснительно его соблюдали.
К Отигу все старались запастись хворостом, чтобы пламя не гасло до рассвета. В бесконечную ночь люди собирались за одним столом, ели мороженую бруснику, кислую сельдь, подслащенную оленину, пили пахнущий миндалем и гвоздикой глег и слушали рассказы стариков о тех, кто вышел за порог, чтобы никогда не вернуться, а также о тех, кто смог обмануть судьбу и пережить страшное время.
Лённарт был не робкого десятка, за свою жизнь он многое успел повидать, но никогда не желал искушать богов, предпочитая проводить Отиг за безопасными стенами, а не в глуши под открытым небом.
Уже больше часа Изгой бежал вперед и за это время позволил себе лишь одну кратковременную остановку. Иногда он бросал за спину щепотку смеси из перца, чеснока и табака, которые на какое-то время должны были отпугнуть мелкую нечисть, если она шляется где-нибудь поблизости. Солнце уже висело над самым горизонтом, вот-вот должны были наступить сумерки. Зимой на севере темнело рано и быстро.
На землю начали падать редкие снежинки. Лённарт с досадой фыркнул. Ему был знаком и этот снег, и этот ветер, и эти, наползающие с запада, облака. Погода портилась.
Зимний лес наблюдал за одиноким путником с высоты своего огромного роста с безучастной усмешкой. Застывший, безмолвный, с острыми грядами заструг[1] возле древесных стволов, тусклым настом и пушистыми белыми лапами мрачноватых елей.
Одинокие снежинки недолго летели охотнику под ноги, спустя несколько минут начался настоящий снегопад. Но мужчина упрямо продолжал продвигаться вперед, хотя мог бы переждать ненастье. Вырыть лежбище в сугробе несложно и без лопатки. Или, на худой конец, используя плащ и нижние, самые густые, еловые лапы, построить укрытие. Надо лишь следить, чтобы подтаявший с ветвей снег не упал в костер, который нетрудно развести даже в такую погоду. Огонь даст тепло. Но привлечет к себе внимание. Так что останавливаться во время Отига вне дома – верх глупости. Лённарт не желал, чтобы к нему нагрянули в гости ни звери, ни… кто-то еще.
Трижды охотнику чудилось, что за ним кто-то идет. Он слышал то быстрые шаги, то приглушенный стук лошадиных копыт. Каждый раз приходилось останавливаться, отступая поближе к деревьям. Лённ сбрасывал капюшон и, не обращая внимания на холод, подолгу прислушивался. Но дорога оставалась пустой, никто не спешил показаться из-за поворота, и меч, наполовину вынутый из ножен, отправлялся на покой.
Мороз, и без того сильный, продолжал крепчать. Изгой вытянул из-под теплой куртки с овчинной подстежкой ворот оленьего свитера и натянул на подбородок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9