Руиз стал растирать свое запястье, глядя на то, как затихают последние конвульсии трупа.
– Хорошо получилось у тебя, – сказал он наконец.
Низа сперва вообще не ответила. Потом она повернулась и заговорила почти неслышно:
– Ты тяжело ранен?
Руиз разогнул и согнул левую руку. Онемение проходило. Он поднял правую руку и поморщился. У него, видимо, было одно или два сломанных ребра. Он пощупал пальцами, но не было никаких данных за то, что ребра были разбиты на осколки. Он все еще мог действовать, если только по этому боку больше не будут ударять.
– Выживу, – ответил он.
– Это хорошо, – сказала невыразительно Низа.
Руиз наклонился, не обращая внимания на боль в ребрах, и поднял вибронож. Низа шагнула назад.
– Что? – спросил он, сбитый с толку перепуганным выражением ее лица.
Она глубоко вздохнула.
– Ты бы видел собственное лицо, когда проснулся. Любой испугался бы.
– Да, – сказал он печально, – наверное, так. Но я никогда бы не причинил бы тебе боль намеренно.
– Это правда? – спросила она, не улыбаясь.
– Правда.
Она обхватила себя руками, словно ей было холодно, и он заметил, что воздух стал холодным и сырым.
– Ладно, – сказал он, – нам уже недолго осталось здесь быть.
Руиз подошел к дальнему углу и отбросил в сторону мусор и кости. Под ними он нашел заржавевшую сетку металлического шлема-индуктора.
Он поднял его и подумал, уж не планировал ли Сомнир какой-нибудь трюк. Библиотекарь был весьма и весьма хитер. Может быть, Сомниру вполне хватило бы гибели Желтого Листа. Может быть, теперь он собирался избавиться от свидетеля. Если Руиза снова поймали бы родериганцы и подвергли бы послойному ментоскопированию, он непременно бы выложил все про каменную ненависть библиотекарей к родериганцам-гетманам. С точки зрения Сомнира было бы безопаснее исключить такую возможность.
Даже еще хуже: Сомнир теперь может навесить на Руиза такое знание, которое отяготит его новой ответственностью. Его сильнейшим желанием было бросить шлем и бежать без оглядки.
Но куда было ему бежать? Было ли на этом острове хоть одно убежище, где он и Низа были бы в безопасности? Он представил себе свирепость Геджаса, когда найдут труп Желтого листа. По нему пробежала дрожь.
И, кроме всех прагматических соображений, разве он не был кое-что должен Сомниру? Или Лиил? Он вошел в виртуальную реальность как хитрый безумец, почти маньяк. Он вернулся человеком. По крайней мере, настолько человеком, насколько он им когда-то был.
– Что это? – спросила Низа, показывая на шлем.
– Новое беспокойство, – вздохнув, ответил Руиз.
Но наконец он все же поднял шлем и надел его на голову.
12
Когда вес шлема удобно расположился на его черепе, Руиз услышал, как из небытия возник голос Сомнира.
– Руиз? – голос был тихий, тоненький, словно шлем частично испортился, но ясность была вполне достаточная.
– Хорошо, – сказал вслух Руиз, – дело сделано.
– Да, я смотрел. Она настоящий вулкан огня, эта Низа разумеется, она родом с примитивной планеты, поэтому в ней эта замечательная черта.
Руиз почувствовал слабое веселье по поводу напыщенных рассуждений библиотекаря, вспомнив замечания Лиил насчет того, как одна культура снисходительно относится к другой.
– Да, Лиил была мудрым человеком, – сказал Сомнир, и Руиз почувствовал нотку печали в его голосе. – Может, она была мудрее меня. Но все это неважно, скажи лучше, как ты собираешься избежать остальных родериганцев.
От привычки все хранить в тайне Руиз попытался оставить свой разум пустым, но, видимо, вполне достаточные сведения о его плане просочились наружу, чтобы Сомнир понял его суть.
– А-а-а, – довольно сказал Сомнир, – очень умно. Это может сработать.
Руиз вздохнул. Низа внимательно на него смотрела, словно она все время боялась, что он вот-вот свалится в припадке безумия с пеной у рта. Он слабо улыбнулся ей, но она не ответила.
– Так в чем же страшная тайна?
Голос Сомнира помрачнел.
– Это действительно страшная тайна, Руиз Ав. Я надеюсь, что мы оценили тебя правильно. Лиил сказала, что я могу доверить тебе то, что требуется. Я не могу сказать, что я сам доверяю тебе, но инстинкты Лиил и ее интуиция всегда срабатывали превосходно.
В шлеме ничего не было слышно, кроме потрескивания тока, но потом Сомнир снова заговорил.
– Я только призрак в умирающей машине, но я до сих пор чувствую верность вселенной живых существ, которую мы покинули так давно.
– Продолжай, – сказал нетерпеливо Руиз. – Чем скорее я начну действовать, тем больше у меня шансов застать людей гетмана врасплох.
– Да, разумеется. Так вот: в анклаве генчей под небоскребом, который ты знаешь как крепость покойного Алонсо Юбере, существует устройство. Его называют Машина-Орфей. Мои источники ничего не могут сказать о том, откуда взялась эта машина. И тем более, там нет никаких данных, почему машину, после стольких столетий, снова используют. Неважно. Как бы там ни было. Эта машина – у меня нет ни ее описания, ни чертежей – позволяет генчу применять свое искусство умоуловления, не прибегая к расходу жизненных сил.
Сомнир замолчал, и Руиз попробовал понять. Почему-то ему трудно было сосредоточиться на словах библиотекаря. Может быть, разрушение смертной сети все еще затрагивало глубины его мозга, потому что его охватила волна страшной тревоги, которая грозила утопить все его разумные мысли.
– Да, ты понимаешь все правильно, – сказал Сомнир. – Машина позволит генчам совершать неограниченное количество деконструкций личности. Процесс становится быстрым и автоматическим. Собственно говоря, есть доказательства тому, что возможна массовая деконструкция.
– Только не это, – сказал Руиз.
Руиз почувствовал какой-то странный паралич. Ему хотелось сбросить шлем, уйти прочь и никогда больше не думать про генчей.
Но его ум предал его со своей стойкой страстью к размышлениям, поэтому он не мог уйти от того, чтобы не видеть неизбежные последствия сведений, которые сообщил ему Сомнир. Он понял, к чему приведет распространение подобных вещей по вселенной. Предположим, что Родериго захватил управление машиной и генчами, или это сделали люди Замка Дельт, или даже кто-нибудь из пиратских властителей.
Кто-то окажется настолько могуч, что сможет превратить все население Суука, всех грозных людей в смертоносные машины. Вычеканит из Суука непреодолимую силу, страшный молот разрушения. Планета за планетой будет погибать под ударами этого молота, а молот будет становиться все сильнее.
Кто-то в конце концов станет властелином всей вселенной.
Руиз еще дальше заглянул в это странное и страшное будущее. Ему показалось, что в один прекрасный день вселенная станет одним огромным организмом, разбросанным по планетам телом, которое будет служить только одному мозгу. Вечному и неизменному.
Он подумал, кто же сможет быть этим абсолютным правителем. Он задним числом понял, что его старинный приятель и враг Публий, создатель чудовищ, хотел использовать именно эту возможность, захватить эту вершину эволюции.
– Император Всего, – прошептал сам себе Руиз, поняв наконец, что именно имел в виду Публий.
Ему пришло в голову, что совершенно не важно, кто возьмет управление страшной машиной генчей – конец все равно будет один и тот же. Если машиной завладеет святой, все станут святыми. Если демон – все станут порождениями ада. Но в любом случае, только одно существо останется во вселенной, которое сможет чувствовать хорошее или скверное, все остальные превратятся в машины из плоти и крови.
Рабство больше не сможет существовать, как он понял. Только разумных существ можно превратить в рабов. Разве это не было бы в своем роде благом?
Руиз резко затряс головой. Он чувствовал, как тени заполоняют его разум, и он попытался перестать думать. Он не в состоянии был дышать.
Его осенила последняя страшная мысль. Что, если все это один раз уже случалось в истории, так давно, что память об этом изгладилась из сознания людей? Что, если древнее божество-сознание устало в один прекрасный день от своей абсолютной власти и сказало своему телу: «Иди и поступай, как знаешь!»? Если так, то чему же удивляться в том, что человеческое поведение столь иррационально и сложно?
– Руиз, Руиз, – говорил Сомнир, пытаясь прорваться сквозь нарастающее отвращение Руиза. – Пожалуйста, успокойся. Займись тем делом, которое тебя ждет: надо выжить, убежать… а потом только разрушить машину.
Голос библиотекаря вдруг показался слабее, словно древние механизмы шлема окончательно испортились.
– Хорошо, – медленно сказал Руиз. – Ты мне можешь что-нибудь еще сказать? Что-то, что может мне в этом деле пригодиться?
Сомнир прокашлялся, и Руиз удивился тому, что электронный призрак издает такие звуки.
– Привычки тела остаются с человеком, Руиз, – сказал Сомнир. – Ну да ладно, это не важно. Ты понимаешь, в чем состоит явление мозгового огня?
– До некоторой степени, – ответил Руиз.
– Тогда краткое резюме: феромонные испарения большого количества генчей, собравшихся в замкнутом пространстве с ограниченным запасом воздуха, вызывают у незащищенных людей мощные искажения восприятия, подобные, но не совсем, тем развлекательным наркотикам, которые иногда принимают для удовольствия. Главным образом разница состоит в следующем: видения и искажения, вызываемые мозговым огнем, порождаются не совсем в мозгу пораженного существа. Феромонная сеть несет в себе информацию о том, какие искажения и галлюцинации последуют. Видения могут быть навязаны объединенными усилиями генчей или могут относиться к прошедшим событиям, вернувшимся, словно эхо, сквозь столетия или годы.
В своем теперешнем состоянии Руиз не почувствовал особого отвращения к словам Сомнира и его описанию мозгового огня. Насколько могли эти ужасы оказаться страшнее того, что он недавно испытал в действительности?
– Что-нибудь еще?
– Не будь таким спокойным, Руиз Ав, – сказал Сомнир, в чьем голосе теперь звучали нотки нетерпения и гнева. – Если ты доберешься до анклава, возьми с собой запас чистого воздуха. Если запас кончится, будь готов увидеть вещи не менее страшные, чем те, что ты недавно видел на Родериго. Помни, что родериганцы, какими бы страшными и нечеловеческими они ни казались бы, не могут совершить ничего, что сравнилось бы по злодейству с тем, что может совершить Машина-Орфей. И помни, что Родериго – всего-навсего заштатный, богом забытый островок, не столь уж и населенный, на маленькой заштатной планетке.
Относительно мозгового огня: помни, что генчи в основном руководствуются в жизни обонянием. Главным вспомогательным органом служит зрительный канал с многочисленными глазами. Поэтому мозговой огонь главным образом искажает для людей картину именно видимого мира. Слуховые галлюцинации весьма слабы в сравнении со зрительными, поэтому, если ты что-либо услышишь четко и ясно, ты можешь принять с чистой совестью, что это и есть реальность.
– Понимаю, – ответил Руиз.
– Наконец, найти машину будет совсем не так легко. Обрати самое пристальное внимание, пока я буду тебе рассказывать все, что мы знаем о топографии анклава.
Сомнир долго говорил, создавая в сознании Руиза своеобразную ментальную карту, время от времени останавливаясь, чтобы оценить, насколько хорошо Руиз все запомнил. Его голос становился слабее, а статические шумы и помехи все сильнее.
– Шлем все больше выходит из строя, – сказал Сомнир. – Тебе должно хватить того, что я уже успел тебе рассказать. – Последовала долгая пауза, такая длинная, что Руиз успел подумать, что со шлемом все кончено. – Помни про нас, – сказал наконец Сомнир.
– Всегда буду помнить, – сказал Руиз от всего сердца.
– Удачи! – голос Сомнира почти пропал. Тонкий и противный гетеродиновый визг раздался в шлеме – и потом все пропало.
Руиз снял с головы ставший бесполезным механизм.
Низа стояла поблизости, глаза ее расширились от беспокойства.
– Что такое, Руиз?
Он сел.
– Очень плохие вести, Низа.
– Руиз, – сказала Низа еще настойчивее, – что это?
Руиз поднял на нее взгляд. Что творилось за этими такими красивыми темными глазами, какие мысли проплывали там? Что за чувство оживляло ее взгляд: человечное сострадание или присущий человеку расчет?
Он не мог рисковать, полагаясь на то, что расчета в ней нет, и поэтому стал отвечать уклончиво.
– Положение стало очень трудным, – ответил он.
– А раньше оно каким было? – спросила она.
– Ты права, – ответил он. – Ну хорошо, нам надо собираться, это уж обязательно.
Он встал, и его помятые ребра вспыхнули болью. Он встал на колени возле Желтого листа и расстегнул оставшиеся застежки шлема. Когда он содрал с нее шлем, голова ее замоталась из стороны в сторону, словно у птицы со свернутой шеей. Лицо ее в смерти оставалось таким же бесстрастным, каким было и при жизни, глаза холодно и неподвижно смотрели, рот был слегка открыт.
Желудок его задергался в спазмах, когда ему представилось то, что он должен был делать дальше. Рядом, возле него, был кусок обвалившейся стены, хороший увесистый камень. Он поднял его и нанес удар по черепу гетмана. Кость разлетелась, и некогда красивая голова была страшно изуродована. Он услышал, как тошнит Низу, и почувствовал, что ему самому почти так же тошно.
Но он взял вибронож и вскрыл череп, разрезая кость вдоль разломов. Потом он прорезал мозг, пока не нашел синаптический отсоединитель, черный овоид, от которого тянулась тоненькая ниточка псевдонерва.
– Очень плохо, – сказал он с сожалением. – Я-то надеялся, что они пользовались каким-нибудь электромеханическим устройством, которое можно было бы использовать против Геджаса.
Он хотел было раздавить это устройство, но потом подумал, уж не содержит ли оно каких-нибудь деталей, позволяющих проследить, что с ним происходит. Он дочиста вытер овоид о жесткие волосы гетмана и передал его Низе.
– Положи это в карман. Кто знает? Вдруг это тебе пригодится.
Он перекатил тело и стал поворачивать запоры, которые держали спину брони, прикрепляя ее к грудному пластрону, потом стал снимать детали брони с трупа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49