Сон господень
Рассказ
(кит)
К этому времени наш бренный мир был уже вполне приручен учеными, философами, политиками и развивался, меняясь с каждым днем, по законам креационизма, эволюционизма, теории стадиальности, евгеники и «движения за новую жизнь». Сегодня упразднялся вчерашний образ жизни, к вечеру повышался утренний культурный уровень, каждое мгновение совершалось столько перемен, что историки не успевали их фиксировать, а пророки — предсказывать. Единицей измерения прогресса человечества стал «шаг». Вместо того чтобы сказать «прошел еще один год», говорили «сделан еще один шаг»; выражение «он завершил свою жизнь» заменила формула «идущий остановил свои шаги». При бракосочетаниях гости желали молодым «вместе летать», забывая добавить «и вместе вить гнездышко». И лишь некоторые консерваторы призывали «пять минут пылать огнем», причем это воспринималось как неисполнимое пожелание, подобно нынешнему «прожить сто лет и вместе состариться». У этого прекрасного прогрессивного мира был и небольшой недостаток: в нем утратили всякую ценность все «новейшие истории», «критические обзоры достижений культуры за последние десятилетия», дневники, хроники, автобиографии, «вехи жизненного пути» и некрологи. К счастью, у людей вообще не оставалось времени на чтение. Какова же была судьба авторов всякого рода чтива? Зачатые в начале двадцатого столетия, они родились, написали кто что мог, умерли; их читали, потом перестали читать, потом забыли...
Согласно закону эволюции, высшие формы приходят на смену низшим. Время и пространство дали начало неорганической природе, из нее возникли растения и животные. Прикрепленные к месту растения произвели уравновешенных, привязчивых женщин; от подвижных животных взяли свое начало грубые, склонные к авантюрам мужчины. Мужчины и женщины сотворили детей, вслед за детьми появились куклы. По логике вещей конечным продуктом эволюции должно стать самое высшее из существ — господь бог. Но легко сказать «создать бога», а сколько на это уйдет времени? Каждый великий человек провел в материнской утробе минимум девять месяцев. Прародитель четырехсот миллионов враждующих сейчас между собой китайцев, Хуанди, пробыл там все двадцать. А вот Лаоцзы, имевший титул «истинный, высочайший государь Пути и Добродетели», вышел из материнского чрева лишь через восемьдесят лет и тем самым оправдал свое имя. Эволюции, со всей ее мощью, понадобилось бессчетное множество лет, чтобы создать бога, но к этому времени людей на земле уже не осталось,— быть может, потому, что они лишь «вместе летали», но не ночевали в гнездах. Даже сторонники теории эволюции не дождались ее окончательного торжества. Поэтому наш материальный мир оказался пустым, как увеличенная во много раз черепная коробка идиота.
Глубокая ночь. Стародавняя тьма прикрыла своим телом дряхлеющий мир; казалось, отяжелевшие ресницы закрыли собой нуждающиеся в отдыхе глаза. Сила эволюции вытолкнула из пустоты бога, он вступил в сферу времени и пространства и начал осознавать свое существование. С этого момента аргументы теологов и мистиков всех времен, молитвы влюбленных, воинов, крестьян и нищих обрели адресата. Но они не доходили до господа, как письма родных не доходят до бродяги, а пожелания родителей — до еще не родившегося ребенка. Бог раскрыл глаза, но ничего не видел. Вокруг была тишина, бесконечная, бездонная. Инстинктивно усвоив привычки уже исчезнувшего человечества, бог испугался, как ребенок, ему захотелось плакать. Но тишина, давно не нарушавшаяся голосами людей, стала плотной, словно резина, и не пропускала звуков. Господь понял, что тишина вовне и страх внутри него равным образом порождены тьмой. С этой поры он возненавидел тьму и стал стремиться к свету, которого он никогда не видел и даже не знал по названию. Стремление час от часу росло, и через какое-то — трудно сказать, какое именно,— время тьма вдруг стала тоньше, тяжесть ночи уменьшилась, стали смутно проглядываться контуры высоких гор и глубоких ущелий. У глаз появилась работа, зрение принесло первые плоды. Тут господь впервые с удивлением обнаружил, как велика сила его желаний. Он не захотел тьмы — и ночь понимающе отступила. И это еще не все! Раньше вокруг ничегошеньки не было видно, а сейчас навстречу его взору громоздились, возникая из тьмы, все новые предметы. В божественном подсознании как будто зазвучало эхо песнопений, которыми люди славили когда- то творца.
У бога нрав как у людей: познав власть, он тут же начал ею злоупотреблять. Прогоню я тьму прочь, решил он, пусть попробует не подчиниться! Ага!
Вскоре на востоке серый цвет превратился в белый, белый начал краснеть — вышло солнце. Бог был рад- радешенек — ему показалось, что все произошло по его хотению, согласно его приказу. От солнечных лучей было больно глазам, и они закрылись сами собой, однако он успел подумать: «Какая неприятная штука! Пусть ее больше не будет!» Странно, но факт: все сразу исчезло, осталась лишь чуть-чуть отдававшая краснотой тьма. Теперь уже господь не мог сомневаться в своих способностях и своей власти. Ведь если ему достаточно закрыть глаза, чтобы исчез свет, значит, свет исходит из его глаз. Не верите? А вот я открою глаза — видите, появилось солнце? А вслед за ним горы, воды и все, все послушно предстало перед его очами. Некогда петух похвалялся курице, что солнце не смеет высунуться, пока не услышит его крик, и он громко кукарекал навстречу солнцу, довольный собой. Бог был несравненно могущественнее, чем петух, но разумом своим в тот момент ушел недалеко. И жаль, конечно, что эволюция вселенной не создала ему пары — существа, перед которым он мог бы похваляться, как перед курицей. Но это не просчет эволюции, тут есть своя научная подоплека. Ведь, подобно всем искусственно выведенным животным например, мулы) или же собирающим с людей дань поклонения диктаторам (например, Гитлер с его одной тестикулой), бог не способен давать потомства, ему не нужна пара. И тем не менее без какого-то подобия кукарекания обойтись было нельзя. Дав себе волю, бог расхохотался. Раскаты хохота достигли равнин и ущелий и отдались эхом; оттого-то могло показаться, что эти свидетельства господнего самоуважения многочисленны, громогласны и повсеместны.
Этот бог был истинным продуктом эволюции и вовсе не походил на первобытных людей. У него начисто отсутствовал суеверный трепет, с которым дикарь начинает открывать для себя вселенную. Вместо этого у него была самоуверенность цивилизованного человека, привыкшего уважать одного себя. Дикари везде и во всем видят проявление сверхъестественных сил, перед которыми они преклоняются. Господь же осознал лишь собственное величие, свою способность повелевать всей тьмой вещей, он ни в какой опоре не нуждался. Мир покорно простирался перед его взором; куда он направлял свои стопы, там оказывалась земля, а линия горизонта отступала все дальше, доказывая этим свое боязливое почтение. Росла его господня гордыня, непомерным становилось его тщеславие. И тут богу захотелось иметь спутника: наскучило ему одиночество в таком просторном мире, и стал он обдумывать, каким условиям должен удовлетворять будущий спутник. Вот что он придумал, хотя поначалу его мысли были не так отчетливы, как мы их сейчас изложим.
Во-первых, этот спутник должен понимать его. Но понимать так, как критик понимает гениального писателя, не будучи в состоянии подражать ему. Он, спутник, не должен стремиться к созиданию, соперничая с ним, богом. Он может лишь соглашаться, одобрять и как можно больше льстить, ибо...
Во-вторых, главная задача спутника — удовлетворять божье тщеславие. Следует славить господа без устали и без раздумий, как приживальщик славит хозяина, как подкупленный политикан или газетный репортер — своего патрона. Но никакого подкупа не будет, восхваления должны быть следствием душевной признательности и радостной почтительности, а потому, в-третьих, спутник должен быть преданным и искренним, как — как кто? Этого не мог сказать не только наивный, неискушенный господь, но и мы, постигшие все тонкости отношений между отцами и детьми, старшими и младшими братьями, мужчинами и женщинами, хозяевами и слугами, начальниками и подчиненными, вождями и их приверженцами.
Есть люди, которые мучаются бессонницей, если перед отходом ко сну задумаются о чем-нибудь; другие незаметно погружаются в сон, перескакивая с одной мысли на другую. Бог, по всей видимости, произошел от второй группы людей: раздумья быстро увлекли его однажды в царство сна. Во сне его окружал все тот же покорный ему мир, все те же пустынные горы и воды, в которых отражался его лик. Ощутив порыв вдохновения, бог отыскал клочок земли, зацепил добрую пригоршню глины и стал лепить фигурку, глядя на собственное отражение. Потом он подул на фигурку, та ожила и припала к его ногам, восклицая: «О всеведущий, всемогущий владыка! Я никогда не устану воспевать тебя!»
Изумление и радость бога не поддаются описанию. Может быть, в какой-то ничтожной степени мы могли бы понять его чувства, если бы представили себя маленькой девочкой, чья кукла стала звать ее «мамой»; или студенткой, услышавшей, как фотография голливудской звезды на стене вдруг запела любовную песенку, подмигивая при этом. Но нам это трудно вообразить.
Только в этот момент выяснилось, что содержащиеся в священных книгах всех религий рассказы о сотворении людей из глины на самом деле были пророчествами. Бог и сам не понимал, что находится во власти сна, что этот оживший комок глины есть лишь материализованный сон. Ему казалось, что действительно появилось такое забавное существо и отныне он может не прибегать к самовосхвалениям, чтобы потешить свою душу. Ведь самые приятные славословия — те, которые исходят из чужих уст, если, конечно, восхваление содержит все то, что хотелось услышать. Не исключено, что каждый из нас создает во сне такого восхвалителя. Проснувшись, это сделать куда труднее — приходится иметь дело с реальным человеческим материалом, а это, как правило, не дает желаемого результата.
Появившись на свет после исчезновения человеческого рода, господь бог получил, нежданно-негаданно, немало преимуществ. А если бы люди еще существовали на земле? Враждовали бы, к примеру, два народа, и набожное племя А стало бы просить бога покарать племя Б, а не менее богобоязненное племя Б молило бы о наказании племени А. Что оставалось бы делать ему, справедливому и мудрому? А сейчас такая щекотливая ситуация была исключена. Или взять сотворение
человека во сне. Если бы еще существовали литераторы, они непременно развернули бы дискуссию. Бога обвинили бы в натуралистическом уклоне: коль скоро он избрал такой низменный материал, как глина, значит, он невысокого мнения о человеческой природе. В то же время можно говорить и о склонности всевышнего к классицизму, утверждающему, что «всякое творчество основано на подражании»: всемогущий, он не смог не подражать собственному отражению, чтобы вылепить человека. Но либо теория классицизма неверна, либо у бога недостало умения, либо, наконец, лик божий был безобразен, но только созданная по его подобию человеческая фигурка не радовала глаз. Бог решил, что в этом, скорее всего, повинно, помимо его неопытности и неловкости, плохое качество глины. Тогда он отыскал почву мягкую и рассыпчатую — как раз ту, в которую Линь Дайюй1 в незапамятные времена захоронила цветы,— тщательно растер ее, смочил утренней росой из тенистых ущелий, изучил достоинства и недостатки первой фигурки и только потом вновь заработал своими уже приобретшими навык пальцами. Вглядываясь в речные перекаты, он придал новой фигурке округлые формы; у ранней зорьки он взял розовый цвет и окрасил человеку щеки; с небосвода он соскреб голубую краску и капнул ему в глаза; наконец, вместо собственного дыхания он влил в фигурку дуновение легкого, игривого ветерка. Как известно, ветер — субстанция деятельная, подвижная; фигурка сразу же зашевелилась, лениво потянулась и протяжно зевнула. Так станут поступать потом все девушки Поднебесной, которым случится испытать весеннее томление.
Вторая фигурка, созданная как улучшенный вариант первой, оказалась женщиной. Мужчина был лишь первым экспериментом бога, женщина же стала последним его достижением. Теперь понятно, почему старающиеся быть изящными мужчины учатся у женщин. Ну а женщинам совершенствоваться уже некуда — разве что превратиться в бесовку или фею.
Отныне у господа бога прибавилось дел. Проявляя всяческую заботу о сотворенной им паре, их нуждах и удобствах, он создал им на потребу всевозможных домашних животных и птиц, а также плоды и овощи. При
этом он каждый раз, полный самодовольства, обращался к мужчине и женщине: «Я тут придумал для вас еще одну штуку; ну, что скажете — большой у меня талант?» Те в унисон начинали петь: «Боже милосердный, спаситель и хранитель!» Но дни шли, пара начала привыкать к чудесам и уставать от песнопений. Более того, эти двое стали обижаться, что бог мешает им проявлять заботу друг о друге. И бог с недоумением подумал, отчего это их отношение к нему становится все более прохладным. Не так громко звучат их славословия, не так низко сгибаются они в поклонах. То было мало приятное открытие. А надо сказать, что со времени сотворения людей господь сделал немало изобретений, открытие же совершил впервые.
Открытие состояло в следующем: когда речь идет о мужчинах и женщинах, число «три» является и необходимым, и в то же время избыточным. Только что примкнувший к паре третий, разумеется, считает себя необходимым, и кто-то из двоих, допустим, с этим согласен. Но остающийся таким образом вне пары считает третьего лишним, а тот в свою очередь считает лишним кого-то из двоих — его или ее. Если ты был в числе первых двух, но отодвинулся на третью позицию, ты по-прежнему считаешь необходимым себя и, возможно, своего первоначального партнера или партнершу, но уже новоявленного третьего, конечно, зачисляешь в лишние.
1 2 3