Сайд Пахлаван рассказал всю историю с Козим-заде и закончил такими словами:
— С Асадом я работал долго и, казалось, знал его неплохо... И все же не подозревал, что он может быть так хитер и коварен! Отправил мне вслед Найма, тут же послал ему в помощь Окилова с подручными. Был бы только Наим, я бы с ним справился... и двинул в город...
— Мне теперь ясно, они все это подстроили, чтобы тебя проверить и, если что не так, поймать с поличным! Чем ты мог вызвать их недоверие?
— Не знаю. Этот Махсум настоящая змея!..
— Да-да! — протянул, задумавшись, Хайдаркул.— Узбеки верно говорят: «Если себя ты считаешь мужем, то врага своего считай львом!» Мудрые слова. Никогда не думай, что враг слабее и глупее тебя. Враг силен и коварен. Чуть зазевался, пеняй на себя, попадешь в ловушку, как и я...
Тут Хайдаркул рассказал свою историю и добавил:
— Верны слова поэта, сказавшего: «На всех я мог подумать, только не на себя». Я, видно, был самоуверен. Увлекшись мыслью о будущем, всякими планами и проектами, а особенно сегодняшней ночной операцией, был легкомыслен и беспечен... И вот я здесь.
— Да, Хайдаркул-ака, я должен сказать нечто очень для меня важное: не подумайте, ради бога, что по моей вине вы попали в ловушку! Что я выболтал что-то лишнее... Палачи от меня ни единого слова не услышали... И не услышат! — воскликнул Сайд.
— Будь спокоен, я не сомневаюсь в тебе. Да и к чему бы ты меня в ловушку завлек? Причина нашего ареста в том, что Асад Махсум видит свой близкий конец. Он мечется, как бешеный, в отчаянии бросается из стороны в сторону... Цепляется за жизнь. Напрасно! Наша гибель не принесет ему спасения, он ответит за свое предательство, не избежать ему кары! Сверкает меч народного возмездия над его головой!
— Да!
Уже и его люди отрываются от него. Дня не проходит, чтобы кто-нибудь из отряда не сбежал.
— Близок, близок его конец! Может, считанные часы остались. И какая жалость, что мы с тобой не увидим этого! Умереть на пороге весны... бессмысленно...
Сайд Пахлаван молчал. То ли он не хотел перебивать Хайдаркула, то ли был поглощен мыслями о близком конце. А умирать никому не хочется... Хайдаркул тем временем продолжал:
— Тяжелее всего для меня сознавать, что я в ответе за твою кровь...
— Почему вы? Такова моя судьба, брат, судьба! Человек родится, растет, становится взрослым, и наступает день, когда он умирает. Это может быть и дома, и в поле, и в... тюрьме... Смерть горька, никогда сладкой не бывает...
Хайдаркул перевел разговор на другое. Ему хотелось хоть немного утешить преданного друга.
— И все же знай и помни: мы не зря жили на этом свете. Бескорыстно служили обществу, людям... Жизнь за них отдать готовы были. Мы никого не обижали, а, наоборот, охраняли от обид как могли. Я всю жизнь свою посвятил революции. А когда она свершилась, я остался на посту, на страже ее завоеваний, интересов народных... Много новых забот и задач появилось... Опять пришлось бороться с теми, кто о себе только думает, жажде! личной власти. Но дни их сочтены. Мы можем отойти в сторону, спокойно встретить свой конец. У людей появляются новые желания и надежды...
Сайду Пахлавану тоже захотелось утешить товарища.
— Может, вам суждено дожить до свершения и этих надежд и желаний. Неужели люди, возглавляющие у нас Советскую власть, допустят, чтобы вы погибли от руки какого-то негодяя Махсума? Уверен, что они примут меры.
— Если узнают, то, конечно, постараются спасти нас... Но когда придет помощь... бог знает...
Опять замолчали.
— Скажите,— спросил вдруг Сайд,— неужели руководящие товарищи не знали, что за птица Асад Махсум?
— Э, Друг, не так-то легко распознать человека! Я вот прожил пятьдесят пять лет на свете, скольких людей перевидал, всяких, разных!..
И снова ошибаюсь. Правильно народ говорит: «Иметь сто друзей — мало, а одного врага — много». Одна паршивая овца все стадо портит. Один Асад Махсум может причинить такой вред, что потом сотне людей придется исправлять. А раскусить его с самого начала не удалось. Замаскировался! Под маской и проник в наши ряды. Захватив какой-нибудь высокий пост, такие люди начинают воду мутить. И действуют до тех пор, пока их не разоблачат и не осудят. Но до того такое натворят, что долго не расхлебаешь. Ни перед чем не останавливаются, сметают все на своем пути, чтобы захватить власть. Отца и мать, жену и детей принесут в жертву, всю страну разорят ради своих низменных целей!
Нервы Хайдаркула были напряжены до предела. Ему хотелось говорить, говорить, говорить... Поведать все, что он знает о жизни, о людях, о мире. В его разгоряченном мозгу ярко вспыхивали воспоминания.
На мгновение он умолк, потом продолжал говорить, но уже немного спокойнее:
— Что такое Асад Махсум? Заржавленное оружие в чьих-то руках. Им распоряжаются тайные опытные, умные враги... Действуют они осторожно и сами остаются в тени. Они проникли и в Центральный Исполнительный Комитет, и в Совет назиров, и в назираты... Бесчестные люди! Они подрывают авторитет члена партии. Партийный билет для них просто средство для обеспечения легкой жизни, высокого поста... В действительности им нет дела до интересов партии, народа, Советской власти.
— Подумать только, кто совершил революцию и кто пользуется ее плодами! — воскликнул Сайд Пахлаван.
— Да, совершил революцию народ, а потом примазались паразиты... Конечно, не все члены бухарского правительства плохи, большинство из них преданно служат Советской власти. Но есть и другие... Я надеюсь, я даже уверен, что они будут скоро разоблачены. Народ Бухары заживет счастливо, в достатке... Никто не сможет повернуть колесо истории вспять! Пусть Асад убьет меня, тебя и еще сотни людей, он все равно не достигнет своей гнусной цели! Он приговорен самой историей, он будет уничтожен! Народ Бухары рука об руку с другими братскими народами пойдет вперед, к счастью!..
— Да, да,— горячо воскликнул Сайд Пахлаван, прерывая Хайдаркула.— Все одиннадцать ворот Бухары... нет, даже все двенадцать будут открыты для счастья... Ветер свободы ворвется в них...
— О да, все двенадцать ворот Бухары!.. Но сейчас еще многое не отстоялось... Дерутся за должности, чины, вместо того чтобы объединиться и бороться с настоящими врагами — басмачами, приверженцами эмира, старыми чиновниками. Им нет дела до нужд народа, до блага народа... они думают только о себе и растаскивают народное добро. Но трудовой народ — истинный хозяин государства, он не потерпит такого надругательства, выбросит всю эту нечисть и позаботится о благе народа. Не горюй, Саид-джан, темная ночь сменится ясным днем!
Сайд Пахлаван невольно взглянул на окошечко над дверью.
За ним стояла тьма. Но по звукам голосов и топоту ног во дворе можно было понять, что там большая суматоха. Громыхало оружие — очевидно, вооруженные воины бегали в мехманхану и обратно. Внимательно прислушавшись, узники услышали и конский топот, и скрип арбы. Люди во дворе громко перекликались, ругались, о чем-то спорили. Порой все голоса перекрывал мощный, устрашающий бас Махсума, отдававшего распоряжения.
— Странно! — сказал Хайдаркул.— Они как будто уходят... Неужели они узнали, что должно произойти этой ночью!
— Ничего странного! Вы ведь сами сказали, что у Асада всюду свои люди. По-моему, Низамиддин один из них...
— Возможно,— сказал, подумав, Хайдаркул,— иногда и у меня возникало подозрение. Но о том, что намечалось в эту ночь, он не знал.
— А может быть, и знал.
Во дворе раздался грохот, как от падения на землю тяжелого металлического предмета. И тут же узники услышали голос Окилова:
— Подлец, держал ты когда-нибудь в руках оружие?! Подними!
— Видно, пулемет тащат,— сказал Сайд Пахлаван.— Был один в запасе, стоял, смазанный, на складе. Против басмачей Асад ни разу его в ход не пускал.
— Значит, они готовятся к бою... Как бы наши не понесли большие потери... Ведь мы рассчитывали на внезапность нападения, а теперь они успеют подготовиться.
— Да, ведь и они хотят выжить.
— Коварство Асада Махсума известно. Если бы я был...
Его прервали глухие удары в заднюю стену подвала. Кто-то топором или мотыгой ломал ее. Неужели пришла помощь и они сейчас выйдут на свободу из этой страшной тюрьмы?! Смирившиеся было со своей тяжелой участью, они сразу воспрянули духом. Удары, рушившие стену, звучали для них ласкающей уши музыкой. Прислушивались они и к тому, что происходит за дверью.
«О если бы,— как заклятье, повторял про себя Хайдаркул,— если бы наши избавители поспели раньше, чем люди Асада!..»
Каждый удар в стену, каждый падающий комок глины приближал свободу — словно спадали одно за другим звенья цепей... И вдруг раздался повелительный голос Асада:
— У нас осталось полчаса... Необходимо за это время все закончить и расправиться с изменниками! Я ухожу на женскую половину.
Готовьте к выезду фаэтон!
— Не беспокойтесь, все будет сделано вовремя,— ответил голос Оки-лова.
Хайдаркул схватил Сайда Пахлавана за руку; она была холодна, как лед, его била мелкая дрожь... В эту же секунду внутрь подвала упал первый кирпич, и в открытый проем ворвалась струя свежего воздуха...
У Ойши в этот вечер все время дергалась левая бровь. «Не к беде ли какой?» — сказала она матери.
— У женщин все приметы действуют наоборот: если дергается левая бровь, значит, суждено тебе радоваться.
— Нет,— возразила Ойша,— у меня тяжело на сердце, беспокоюсь за дядю... Я Махсуму совсем перестала верить. Он сам не дает нам свидеться, а говорит, что дядя проклял меня... Это ложь!
— Повариха мне сказала, что дядя обучает воинов, что-то им рассказывает.., Мог бы, кажется, хоть раз навестить, проведать, как мы живем... Совести у него нет!
— А я думаю, что Махсум его не пускает.
— Он Махсума не боится!
— Господи...— Только Ойша собралась вознести просьбу к богу о ниспослании беды Махсуму, как сверкнула молния и загрохотал гром.
Обе женщины в страхе пробормотали слова молитвы и поплевали, как полагается в таких случаях, на свои воротники.
— Наверное, сейчас ливень пойдет,— сказала Ойша.
— Вот и хорошо! Весной нужен ливень.
Вскоре дождь забарабанил по крыше, застучал в дверь. При свете тридцатилинейной лампы Раджаб-биби что-то шила, Ойша вышивала. Обе женщины грустно молчали, думая о своем.
В последнее время Ойша совсем охладела к Махсуму, минутами он даже внушал ей отвращение; она не могла простить ему лжи о Кариме, и чем дальше шло время, тем больше тосковала она по бывшему своему жениху. Мысленно она каялась перед ним, просила прощения, говорила, что у нее не было выхода. Она слабая, беззащитная женщина, что ей было делать?
Таясь от матери, Ойша потихоньку плакала. Видела она, что и мать страдает. Раджаб-биби уже не верила лживым обещаниям Асада Махсума помириться с Хайдаркулом. Иногда она порывалась попросить кого-нибудь, чтобы привели к ней брата... Или думала пойти к нему, упасть в ноги и просить прощения. Но не решалась ни на то, ни на другое, боялась Махсума, боялась за дочь; если бы он узнал о ее намерениях, несдобровать им обеим.
Дождь прошел. Раджаб-биби клонило ко сну.
— Пойду лягу,— сказала она.—- Видно, и сегодня Махсум поздно придет. Иди и ты спать.
— Да, мамочка,— позевывая, сказала Ойша.
Она встала и проводила мать до ее комнаты. Потом, открыв дверь во двор, глотнула свежего после дождя воздуха и, раздевшись, легла в постель. Но сна не было. Мрачные мысли одолевали ее. Она думала о своей злосчастной судьбе: о потерянном для нее Кариме, о лжи и коварстве Мах-сума... Кто она для него? Живая кукла, ребенок, с которым приятно поиграть. Проведет с ней часок, а в остальное время и не вспомнит... Каждое его слово о тоске по ней, о любви — ложь! Разве настоящая любовь может так быстро остыть? А ведь Ойша хороша по-прежнему, она все еще выглядит молодой девушкой... Да, его любовь — короткое увлечение и самообман!.. Ох, хоть бы Махсума скорее бог прибрал... и она и мать вздохнули бы свободно, вернулись в Гиждуван, в свой дом. Какая бы это была радостная весна! Конечно, Карим не вернет ей свою попранную любовь, он оскорблен и обижен. Но лишь бы он был здоров и счастлив! А она никогда не перестанет любить его, даже разлученная с ним навек!
Ее мысли прервал торопливо вошедший в комнату Махсум.
— Вставай,— сказал он еще у дверей.— Разбуди мать, сложишь все самое необходимое из вещей... Мы уезжаем... Поторопись, через полчаса должны выехать!
— Куда? — растерянно спросила Ойша, поднимаясь с постели.
— В Гиждуван,— назвал Махсум первое пришедшее в голову место.— Бери самое необходимое, не перегружайся... Золотые украшения, пару платьев... Все самое ценное.
Ойша догадалась, что Гиждуван придуман с ходу, что Махсум, как всегда, обманывает ее. А по его торопливости и растерянности она поняла, что ему плохо пришлось и он вынужден бежать, что их ждут скитания.
— Мы никуда не поедем,— твердо и спокойно сказала Ойша.— Мы останемся здесь, а вы возвращайтесь сюда!
Махсум посмотрел на нее как безумный, не поверил своим ушам: неужели это сказала его покорная жена!
— Что, что ты болтаешь? — грозно зарычал он.— Что ты без меня делать будешь?
— Ничего особенного... За нас не беспокойтесь.
— Ты что, серьезно говоришь или шутишь?
— Почему шучу, кто я, чтобы шутить так, и с кем?! — сказала Ойша, присев на край кровати.— Я ведь только ничего не стоящая игрушка.
— Сейчас не время кокетничать и ломаться,— прорычал Махсум,— на нас прут басмачи, нужно поскорее смыться.
— Что тут делать басмачам?..
Никуда я не поеду.
— Ойша! — свирепо крикнул Махсум.— Не выводи меня из терпения!.. А, чтоб тебя!..— выругался он.
Крик и ругань Махсума услыхала спавшая в соседней комнате Раджаб-биби. Сон как рукой сняло, она быстро встала с постели, испуганно ожидая, что дальше будет.
Ойша между тем все так же спокойно сказала:
— Зачем кричать — охрипнете!
Махсум был вне себя от ярости. Ойша, покорная ему во всем Ойша,— и вдруг такое упрямство! Да еще в столь трудную, ужасную минуту! Это непостижимо, она безумна! Нет, это хуже, чем безумие, это измена. Да, измена мужу! Это заговор против него!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50