Предисловие
Что это за книга, или Загадка сто девятой бусины
В Индии, особенно в путешествиях по святым местам и ашрамам, повсюду встречаются люди с четками на шее. Такие же четки висят на шеях голых костлявых йогов устрашающего вида, глядящих на вас с фотографий, развешанных на каждом шагу. (Правда, иногда на них встречаются и откормленные йоги с добродушной улыбкой.) Эти четки называются джапа-мала. В Индии их использовали веками: они помогают индуистам и буддистам поддерживать сосредоточение во время религиозной медитации. Четки берут в одну руку и перебирают пальцами по кругу — одно повторение мантры на каждую бусину. В эпоху религиозных войн средневековые крестоносцы, придя на Восток, увидели, как местные молятся и перебирают джапамала. Обычай им понравился, и они привезли четки в Европу.
В традиционной джапа-мала сто восемь бусин. У восточных философов-мистиков число «сто восемь» считается самым благоприятным: совершенное трехзначное число, которое делится на три, а составляющие его цифры «один» и «восемь» при сложении образуют девятку — три умножить на три. Цифра «три», в свою очередь, воплощает идеальное равновесие, и это понятно любому, кто когда-либо видел Святую Троицу или простой барный табурет. Так как моя книга посвящена попыткам найти равновесие, я решила организовать ее по типу джапа-мала. В ней сто восемь глав, или бусин. Цепочка из ста восьми историй делится на три больших раздела, посвященных Италии, Индии и Индонезии, — ведь именно в эти три страны меня завел поиск собственного Я, которому я посвятила целый год. Выходит, что в каждом разделе по тридцать шесть глав, и это число имеет для меня особенное, личное значение — я пишу эту книгу на тридцать шестом году жизни.
Но довольно нумерологии — иначе вы начнете зевать, так и не начав читать. Хочу только сказать, что сама идея нанизать одну историю на другую, подобно бусинам джапа-мала, кажется мне такой удачной, потому что в ней есть структура. Искренний духовный поиск всегда был связан со строгой самодисциплиной и остается таким и сейчас. Истину не нащупать случайно, разбрасываясь по пустякам, даже в наш век, когда вся жизнь — сплошное разбрасывание по пустякам. Четкая структура пригодилась мне и в духовных поисках, и в написании книги; я старалась не отвлекаться от «перебирания бусин», чтобы все внимание было сосредоточено на цели.
Но это еще не все. У джапа-мала есть еще одна, дополнительная бусина — специальная, сто девятая. Она висит за пределами совершенного круга из ста восьми как медальон. Раньше я думала, эта бусина — что-то вроде запасной на непредвиденный случай, как пуговка, пришитая изнутри к дорогому свитеру, или младший сын в королевском семействе. Но оказалось, сто девятая бусина служит более высокому предназначению. Когда во время молитвы пальцы доходят до этой бусины, отличной от остальных, следует прервать глубокую медитацию и вознести благодарность духовным учителям. Моя сто девятая бусина — Предисловие. Я хочу взять паузу в самом начале и поблагодарить всех учителей, которые явились ко мне в этот год, порой принимая любопытные обличья.
Однако больше всего я благодарна своей гуру, позволившей мне учиться в ее ашраме в Индии. Эта женщина — само воплощение человечности. Думаю, сейчас самое время прояснить еще вот что: в книге описаны исключительно мои личные впечатления от пребывания в Индии. Я — не теолог и не официальный представитель какого-либо течения. Именно поэтому не называю имени своей гуру — кто я такая, чтобы говорить от ее имени? Учение этой женщины говорит само за себя. Я также не упоминаю название и местоположение ее ашрама. Этому замечательному месту ни к чему лишняя реклама, и оно просто не справится с наплывом желающих.
И наконец, последняя благодарность. Имена некоторых людей изменены по разным причинам, но, что касается учеников индийского ашрама (индийцев и европейцев), я решила изменить их все. Я уважаю тот факт, что большинство людей отправляются в духовное паломничество не затем, чтобы их имена потом всплыли в какой-то книге. (Кроме меня, конечно.) Я сделала лишь одно исключение для своего правила всеобщей анонимности: Ричард из Техаса. Его на самом деле зовут Ричард, и он на самом деле из Техаса. Мне захотелось назвать его настоящее имя, потому что этот человек сыграл в моей жизни важную роль.
И последнее: когда я спросила Ричарда, как он относится к тому, что в книге будет написано о его алкогольно-наркотическом прошлом, он сказал, что ничуть не возражает.
Ричард ответил: «Я и сам хотел, чтобы все об этом узнали, но не знал, как лучше сказать».
Но об этом потом. Сначала все-таки была Италия…
КНИГА ПЕРВАЯ
Италия,
или
«Ты — то, что ты ешь»,
или
36 историй о поиске наслаждения
1
Вот бы Джованни меня поцеловал…
Но это плохая идея, и причин тому миллион. Для начала — Джованни на десять лет меня моложе и, как и большинство итальянцев до тридцати, до сих пор живет с мамой. Одно это делает его сомнительной кандидатурой для романтических отношений, тем более со мной — писательницей из Америки, недавно пережившей коллапс семейной жизни и измученной затянувшимся на годы разводом, за которым последовал новый горячий роман, разбивший мое сердце вдребезги. Из-за сплошных разочарований я стала угрюмой, злой на весь мир и чувствовала себя столетней старухой. К чему тяготить милого, простодушного Джованни рассказами о моем несчастном покалеченном самолюбии? Да и к тому же я наконец достигла того возраста, когда женщина волей-неволей начинает сомневаться в том, что лучший способ пережить потерю одного юного кареглазого красавчика — немедленно затащить в койку другого, такого же. Именно поэтому у меня уже много месяцев никого не было. Мало того, по этой самой причине я решила дать обет целомудрия на целый год.
Услышав это, смышленый наблюдатель непременно спросил бы: тогда почему из всех стран на свете я выбрала именно Италию?
Хороший вопрос. Это все, что приходит в голову, особенно когда напротив сидит неотразимый Джованни.
Джованни — мой языковой партнер. Звучит двусмысленно, но ничего такого в этом нет (увы!). Мы всего лишь встречаемся несколько вечеров в неделю в Риме, где я живу, чтобы попрактиковаться в языках. Сначала говорим по-итальянски, и Джованни терпит мои ошибки; потом переходим на английский — и тогда уж моя очередь быть терпеливой. С Джованни мы познакомились через несколько недель после моего приезда в Рим, благодаря объявлению в большом интернет-кафе на пьяцца Барбарини — того, что стоит прямо напротив фонтана с атлетичным тритоном, дующим в рог. Он (Джованни, не тритон) повесил на доске листовку: итальянец ищет человека с родным английским для разговорной практики. Рядом висело в точности такое объявление, слово в слово, даже шрифт был одинаковый — только адреса разные. На одном объявлении был имейл некоего Джованни, на втором — Дарио. Но вот их домашние телефоны совпадали.
Положившись на интуицию, я отправила письма обоим одновременно и спросила по-итальянски: «Вы, случаем, не братья?»
Джованни ответил первым, прислав весьма провокационное сообщение. «Лучше. Мы — близнецы».
Ну как тут не согласиться — двое лучше, чем один. Высокие, смуглолицые, видные и неотличимые друг от друга, обоим по двадцать пять, и у обоих огромные карие глаза с влажным блеском — типичные итальянские глаза, от которых у меня мурашки бегут по коже. Познакомившись с близнецами лично, я невольно засомневалась, не стоит ли мне внести кое-какие поправки в свой обет целомудрия. Например, хранить целомудрие, но сделать исключение для двоих симпатичных двадцатипятилетних близнецов из Италии? Тут я вспомнила одну свою знакомую, которая, будучи вегетарианкой, все же никогда не может отказаться от бекончика… В мыслях уже складывался текст письма для «Пентхауса»:
…Стены римского кафе освещали лишь дрожащие свечи, и было невозможно понять, чьи руки ласкают…
Ну уж нет.
Нет, нет и еще раз нет.
Я оборвала фантазию. Не время сейчас искать приключений на свою голову и (что неизбежно) усложнять и без того запутанную жизнь. Мне нужно исцеление и покой, а их способно подарить лишь одиночество.
Как бы то ни было, к середине ноября (то есть к сегодняшнему дню) мы с Джованни, который оказался скромным и прилежным парнем, стали хорошими друзьями. Что касается Дарио, более взбалмошного из двоих, то его я познакомила со своей очаровательной подружкой Софи из Швеции, и они проводили время вместе, практикуя совсем другое. Мы же с Джованни только говорили. Мы ужинали вместе и общались вот уже несколько чудесных недель, исправляя грамматические ошибки за пиццей, и сегодняшний вечер был не исключением. Новые идиомы, свежая моцарелла — словом, приятное вечернее времяпрепровождение.
Сейчас полночь, стоит туман, и Джованни провожает меня домой по римским закоулочкам, петляющим вокруг старинных зданий, подобно змейкам-ручейкам в тенистых зарослях кипарисовых рощ. Вот мы и у двери моего дома, стоим лицом к лицу. Джованни обнимает меня по-дружески. Уже прогресс, первые несколько недель он отваживался лишь пожать мне руку. Останься я в Италии еще годика на три, глядишь — набрался бы храбрости для поцелуя. А вдруг он прямо сейчас меня поцелует? Здесь, на пороге… ведь есть еще шанс… и мы стоим, прижавшись друг к другу в лунном свете… это, конечно, будет ужасной ошибкой, но нельзя же упускать возможность, что он сделает это прямо сейчас… ведь всего-то и нужно наклониться и… и…
И ничего.
Джованни отступает.
— Спокойной ночи, дорогая Лиз, — говорит он.
— Виопа notte, caro mio, — отвечаю я.
Я в одиночестве поднимаюсь на четвертый этаж. Одна вхожу в свою маленькую студию. Закрываю дверь. Меня ждет очередная одинокая ночь в Риме. Долгий сон в пустой кровати в компании итальянских разговорников и словарей.
Я одна, совсем одна, одна-одинешенька.
Мысль об этом заставляет меня выронить сумку, опуститься на колени и прикоснуться к полу лбом. И там, на полу, я обращаюсь ко Вселенной с искренней молитвой благодарности.
Сначала по-английски.
Потом по-итальянски.
И в довершение, чтобы уж наверняка, — на санскрите.
2
Раз уж я стою на коленях, позвольте перенести вас на три года в прошлое — в то самое время, когда началась эта история. Оказавшись там, вы обнаружили бы меня в той же позе: на коленях, на полу, бормочущей молитву.
Но, не считая позы, все остальное три года назад было совсем не похоже на день сегодняшний. Тогда я была не в Риме, а в ванной на втором этаже большого дома в пригороде Нью-Йорка. Этот дом мы с мужем купили совсем недавно. Холодный ноябрь, три часа ночи. Муж спит в нашей кровати. А я прячусь в ванной, пожалуй, уже сорок седьмую ночь подряд и, как и все предыдущие ночи, плачу. Плачу так горько, что наплакала уже лужу слез, которая разлилась передо мной на кафельной плитке резервуаром душевных радиоактивных отходов, — тут и стыд, и страх, и растерянность, и печаль.
Не хочу больше быть замужем.
Мне очень не хотелось верить в это, но правда засела глубоко внутри и не давала мне покоя.
Не хочу больше быть замужем. Не хочу жить в этом доме. Не хочу иметь детей.
Но как это — не хочу детей?! Я же должна их хотеть! Мне тридцать один год. Мы с мужем вместе восемь лет, женаты шесть, и вся наша жизнь построена на уверенности, что после тридцати — самое время остепениться — я наконец успокоюсь и рожу ребеночка. Нам обоим казалось, что к тому времени я устану от постоянных разъездов и с радостью поселюсь в большом доме, полном хлопот, детишек и сшитых собственноручно лоскутных одеял. На заднем дворе будет сад, а на плите — уютно побулькивающая кастрюлька с домашним рагу. (Кстати, это весьма точное описание моей матери, что еще раз доказывает, как трудно было мне отделить себя от этой властной женщины, в чьем доме я выросла.) Но мне все это было не нужно. Я осознала это с ужасом. Мне исполнилось двадцать восемь, двадцать девять, и вот уже неизбежная цифра тридцать замаячила на горизонте, как смертный приговор. Тогда я и поняла, что не хочу заводить ребенка. Я все ждала, когда это желание появится, а оно все не приходило и не приходило. А ведь мне прекрасно известно, что значит желать чего-то. И ничего подобного я не чувствовала. Мало того, мне все время вспоминалось, что сказала сестра, когда кормила грудью своего первенца: «Родить ребенка — это как сделать наколку на лбу. Чтобы решиться на такое, надо точно знать, что тебе этого хочется».
Но разве можно теперь дать задний ход? Ведь у нас все идет по плану. Ребенок запланирован на этот год. По правде говоря, мы уже несколько месяцев упорно пытаемся зачать. Но ничего не происходит (разве что — в порядке издевательской насмешки над беременными? — у меня началась психосоматическая утренняя тошнота: каждое утро дарю туалету свой завтрак). А каждый месяц, когда приходят месячные, я украдкой шепчу в ванной: «Спасибо, Господи, спасибо, спасибо за то, что еще хотя бы месяц у меня будет моя жизнь…»
Я пыталась убедить себя в том, что со мной все в порядке. Все женщины наверняка чувствуют то же самое, когда пытаются забеременеть. (Это чувство я характеризовала как «противоречивое», хотя вернее было бы сказать «чувство всепоглощающего ужаса и паники».) Так я и уговаривала себя, что со мной все нормально, хотя все свидетельствовало об обратном. Взять хотя бы одну знакомую, которую я встретила на прошлой неделе. Она только что узнала, что беременна, — после двух лет лечения от бесплодия, которое обошлось ей в кругленькую сумму. Она была в экстазе. По ее словам, она всегда мечтала стать матерью. Годами тайком покупала одежду для новорожденных и прятала ее под кроватью, чтобы муж не нашел. Ее лицо так и лучилось от счастья, и я вдруг поняла, что это чувство мне знакомо. Именно так я чувствовала себя прошлой весной, в тот день, когда узнала, что журнал, где я работаю, посылает меня в Новую Зеландию с заданием написать статью о поисках гигантского кальмара. И я решила:
1 2 3 4 5 6 7 8