ilsatyd
Виталий Бабенко
ТРУДОУСТРОЙСТВО
— Здравствуй, милый,— сказал женский голос.— Ну, как ты?
— Осваиваюсь,— сказал я, совершенно пока не представляя, как нужно интонировать речь, и поэтому стараясь говорить тихо, словно бы с перехваченным от волнения горлом.— Забот прорва. Как твое самочувствие? Скучаешь?
Я входил в разговор с привычной осторожностью, как входит в утреннее море купальщик — пробуя ногой воду. Правой рукой я нажал клавишу «АДРЕС». На экране передо мной возникло изображение молодой женщины с заплаканными глазами и побежали розовые строчки текста: «Валентина (Валюта) Бахтадзе (в девичестве Муравьева) 28 лет чертежница проектного бюро филиала «КОМУС-МИКРО» совместного предприятия «COMP-SERVI» («Computer Serpice Ventures International») муж Давид (Дато) Бахтадзе ОСВОИТЕЛЬ БРО/384918 отправлен (—30 суток) назначение Титан основная специальность наладчик компрессорных установок социальный статус безработный последнее место работы…»
Я читал — не читал, впитывал глазами — стремительно бегущую информацию, а пальцы уже автоматически набирали на клавиатуре БРО/384918, и в левом наушнике зазвучал хрипловатый, гортанный, с характерным кавказским акцентом голос: Давид Бахтадзе не делал различий между «о» и «а» и, безудержно путая мягкие и твердые «л», читал контрольный текст (все «освоители» удивляются, зачем перед отправкой их заставляют произносить эти десять бессмысленных, фонетически громоздких фраз). Имитировать речь Бахтадзе было просто.
— Спрашиваешь! Конечно, скучаю,— кусая губы, говорила женщина.— Какой у тебя странный голос… Далекий и… чужой… Мне страшно одной, Дато!.. И я безумно боюсь за тебя. У меня такое ощущение, будто мы никогда-никогда больше не увидимся…
Строчки все летели и летели по экрану, словно некий фокусник вытягивал из бездонных недр машины бесконечную ленту слов. Здесь было все, что требовалось оператору знать о жизни Давида Бахтадзе: когда и где родился, чему и с кем учился, отец, мать, бабушки, дедушки, сын (Мишико, 4 года), полный словесный портрет вплоть до интимных деталей, особые приметы друзей, даты и места свиданий, излюбленные словечки, и так далее и тому подобное — и даже то, чего сам Давид не знал о себе, а знала только его жена, измученная разлукой.
— Ну что ты, Валюта, дорогая! Вот увидишь, все будет хорошо. Придет время — настанет твой черед, и ты телепортируешься ко мне. Вместе с малышом, нашим Мишико. К тому времени мы уже построим купол, и в поселке можно будет жить даже лучше, чем на Земле — ни смога, ни отходов, ни канцерогенов, ни жесткого излучения из озоновых дыр. И с водой все хорошо: кругом лед…
— Я так хочу этого, Дато! Милый Дато! Но у меня жуткие предчувствия… Мне еще так далеко до тебя. Номер в очереди — четыреста девять восемьсот сорок шесть. Это значит ждать больше года… И потом… Всего месяц, как мы расстались, а ты уже изменился. И голос неровный. И ты вдруг назвал Мишико малышом, хотя всегда звал человечком … Мне страшно, Дато!..
Осечка! Надо быть осторожнее. В нашей работе срывы недопустимы: хуже нет, чем посеять в людях страх и недоверие к ТП.
— Успокойся, Валюша! Все будет хорошо. Какие новости за последние дни?
— Не новости, а сплошной кошмар! Инфляция убийственная. Мясо стоит уже сто пятьдесят новыми !!! Но Бог с ним, с мясом. Самое гадкое — стоимость разговора с Титаном баснословно велика. Деньги я наскребла только за месяц. Скверно, что нет видеосвязи — одна лишь телефонная. Я так хочу видеть твое лицо — и не могу. Жить в Москве совершенно невыносимо. В воздухе смрад, питьевая вода подается уже не два часа в день, а час. Энергию дают всего три раза в сутки, а аккумуляторы начали течь: мужских-то рук в доме нет. Очень холодно в квартире — градусов двенадцать. Мы с Мишико кутаемся, кутаемся… В город выходим как можно реже. Мерзостный муравейник. Подумать только, в Москве уже двадцать пять миллионов человек! И половина — безработные. И так — по всей стране. Драки, убийства, грабежи, погромы — с утра до вечера и с вечера до утра. А еще мигранты — в подвалах, на чердаках, в метро, в подземных переходах. Хорошо хоть мы живем теперь в двух кварталах от моей работы — я сменила службу и уже две недели тружусь в филиале одной компьютерной «вентуры». Слава Богу, не нужно водить человечка в детский сад — он у нас молодец, прекрасно сидит несколько часов дома один. Что будет дальше — не представляю. Как хорошо все-таки, что придумали телепортацию и можно без всяких ракет отправляться на Дальние Рубежи. Люди записываются в освоители десятками тысяч — как правило, конечно, безработные и мигранты. А Рубеж все отодвигается… Поговаривают, что через два-три месяца введут ТП новых направлений — на спутники Урана и Нептуна…
Я с воодушевлением отвечаю ей голосом Давида Бахтадзе, расписываю трудности и надежды Давида Бахтадзе, отправленного на Титан, а сам поглядываю в левый верхний угол экрана, где электронные цифры отсчитывают время беседы. Еще 45 секунд — и все: пятиминутный разговор стоимостью пять тысяч новых закончится. Можно будет выскочить в комнату отдыха и на полчаса расслабиться.
Все-таки у операторов очень напряженная работа. За какие-то мгновения вживаться в образ совершенно незнакомого человека, говорить его голосом, вспоминать его памятью, мыслить его мыслями. Не удивительно, что норма — одиннадцать разговоров за смену. И рабочий день — шестичасовой. И два выходных в неделю. К тому же на нервы действует строжайшая секретность. Не дай Бог проговориться — хотя бы и в бреду,— что никакой телепортации не существует, что Рубеж — это красивая и страшная сказка. Опомниться не успеешь, как сам окажешься в ТП-кабине.
И безо всякой очереди.
Я, конечно, по долгу операторской службы обязан много (слишком много!) знать и многое понимать. Не понимаю я только одного: как же все-таки устроены ТП-кабины? Ведь там на самом деле ничего не остается от человека: ни пепла, ни копоти, ни водяного пара,— ничего …
1981

1