Люди здесь встречались редко, селясь на небольших хуторах, прячущихся по лесам, и в хорошо укрепленных деревушках за прочными частоколами. На проезжих чужаков они смотрели косо — на киммерийца так и вовсе, как на врага. Неохотно продавали еду, а ночевать под крышей путникам довелось только раз. Да и то в дом их хозяин не пустил, но разрешил воспользоваться сараем — бывшим курятником.
Несмотря на то, что лето стояло в самом разгаре, ночи были холодные, стылые и дождливые. Под утро путники просыпались, стуча от холода зубами. Даже привыкший к походной жизни Конан с каждым днем становился все мрачнее и молчаливее. Он с легкой досадой замечал, что его юный спутник легче переносит все тяготы и трудности пути.
На четвертые сутки под вечер, когда путешественники уже присматривали среди густого ельника удобное место для предстоящего ночлега, вдали послышался одинокий волчий вой, на который откликнулось еще несколько голосов с другой стороны леса. Конан не обратил на них внимания, но Дуна вдруг забеспокоился, тревожно озираясь по сторонам.
— Нам нужно бы поскорее покинуть этот лес, — не скрывая своего волнения, заговорил юноша.
— Волков испугался? — презрительно скривился киммериец.
— Это не волки, Конан. Так завывают оборотни, сегодня ведь полнолуние! Ты где-нибудь слышал, чтобы волки собирались в стаи летней порой?
Киммериец прикусил язык, мальчишка был прав. Вой прокатился снова, на этот раз став значительно ближе — долгий, протяжный, тоскливый. Конан невольно содрогнулся.
— За мной! — крикнул Дуна, хлестнув своего скакуна.
Конан галопом припустил за ним. Эту бешеную скачку по темному лесу ему никогда не забыть. Запад еще багровел тонкой кровавой полоской, но в лесу было уже темно. Давно наезженная лесная дорога, вся в кочках и выбоинах, представляла немалую опасность при такой гонке.
Киммериец спиной почувствовал, что их настигают, а потом увидел, как Дуна снял лук и, развернувшись в седле, наложил первую стрелу. Конан оглянулся через плечо, и руки сами потянулись к мечу. Было очень темно, но шагах в ста позади он увидел несколько огромных пар глаз, висящих, казалось, над дорогой. Они горели кровавым пламенем и приближались к ним с каждым мгновением.
Звонко хлопнула лучная тетива.
Неясный шум за спиной — и одним преследователем стало меньше. Лошади, чувствуя у себя на хвосте демоническую погоню, летели вперед, обезумев от ужаса, почти не касаясь копытами земли. Холодная тяжесть клинка в руке успокаивающе подействовала на киммерийца. Он снова оглянулся и выругался. Оборотни их настигали. Прогудела вторая стрела.
Конан резко осадил коня, заставив его подняться на дыбы, и развернулся лицом к преследователям. Как раз вовремя, чтобы прервать прыжок огромного волчьего тела. Удар отшвырнул зверя в сторону, и раненое чудовище, скуля, покатилось по траве. Лошадь была испугана и не желала слушаться седока. Тогда он с такой силой стиснул коленями ее бока, что бедное животное, дико заржав, рухнуло на колени. Киммериец свесился с седла, почти касаясь земли, и хлестко рубанул наскакивающего монстра по морде — спасибо вольнице с Запорожки, научивший его этому приему.
Конан откинулся в седле, почти касаясь спиной крупа лошади и, рванув коня за узду, заставил его встать с колен. Дорога казалась пустынной. Он немного проехал вперед, нашел несколько волчьих тел, из потухших глазниц которых торчали концы стрел, застрявших в черепах почти по самое оперение.
— Конан! Эй, киммериец! — раздался позади громкий крик Дуны. — Хвала богам, ты жив!
Конан хмыкнул, пожимая плечами. И тут они снова услышали этот проклятый вой, исторгнутый из нескольких десятков звериных глоток.
— Бежим! Нам не справиться с ними!
Конан зло плюнул в ночной мрак и дал шпоры своему скакуну.
Видно, в тот день сами боги следили за ними с небес и направляли бег их лошадей. Они мчались до самой полуночи и потом еще долго ехали шагом пока не убедились, что их не преследуют, и только тогда остановились на ночлег. Костер решили не разводить — зачем лишний раз к себе внимание привлекать?
— Ты ложись первым, а я посторожу, — предложил Дуна.
— Хорошо. Разбуди меня, когда луна поднимется вон над теми елями, — согласился киммериец и тут же завалился на подстилку из лапника.
Проснулся он на заре — бодрым и отдохнувшим.
— Почему ты не разбудил меня?! — накинулся он на юношу, который, увидев яростное лицо киммерийца, не на шутку перепугался.
— Прости, Конан. Просто мне не спалось, и я решил не тревожить тебя, — удивляясь внезапной вспышке своего товарища, залепетал он, оправдываясь.
Конан лишь заскрежетал зубами и поклялся себе, что больше ни за что не ляжет первым.
К полудню они выехали на вершину невысокого пригорка. На северо-западе, насколько хватало глаз, громоздились холмы и горы, поросшие густыми девственными лесами. У подножия холма, где они стояли, бежала мелкая речушка, на берегу которой раскинулась крохотная деревенька.
— Тапио, — Дуна неопределенно махнул рукой в сторону горизонта. — А здесь мы сможем оставить наших лошадей.
Конан молча кивнул и направил коня вниз по склону.
Прошло еще несколько дней. Конан и Дуна пробирались сквозь лесные чащобы, карабкались через буреломы, лезли по гладким гранитным скалам, которыми изобиловала эта земля. За все время пути им не встретилась ни одна живая душа, только дикие, никем не пуганые звери.
Чтобы не сбиться с верной дороги в этом безбрежном зеленом океане. Луна каждый день взбирался на макушки высоких деревьев с проворством и ловкостью белки, поражая даже Конана, считавшего себя мастером в таких делах.
Спустившись раз со своего наблюдательного пункта, довольный собой мальчишка сообщил:
— Сегодня будем спать под крышей.
— Что, рядом есть люди? — скептически поинтересовался киммериец.
— Нет, лучше. Мы совсем недалеко от дома старой Унны.
Конан, казалось, остался равнодушен к этому известию, хотя в душе он был доволен. Болота, комары и буреломы до судорог ему опротивели. Дуна обиделся, надулся и всю дорогу не разговаривал с ним.
«Ну, мальчишка и только», — качал головой киммериец.
Во второй половине дня они выбрались на берег лесного озера. Один край его упирался в болото, другой был высокий, скалистый с золотистыми стволами сосен на плоской вершине.
Ветхая бревенчатая избушка пряталась в непролазных зарослях бузины. Вросшая почти наполовину в болото, словно замшелый пень, с маленьким оконцем на уровне земли и крышей, крытой дерном, на которой росли высокие заросли крапивы. Конан дважды обошел вокруг дома, но только со второй попытки нашел вход, причем дверь оказалась приоткрыта. Изнутри пахло сушеными травами и грибами.
Дуна тихонечко постучал. Не дождавшись ответа, постучал еще раз — сильнее. Осторожно заглянул за порог и обречено покачал головой.
— Нет никого. Не повезло нам.
— Войдем, подождем хозяйку внутри, — предложил Конан.
— Не хорошо как-то, без приглашения, — засомневался юноша.
— К Сету все эти церемонии! Я не собираюсь торчать у порога.
Согнувшись пополам, киммериец решительно шагнул в дом, резко выпрямился и больно ударился головой о притолочную балку.
— Осторожно, а то весь дом мне разломаешь! — послышался старушечий бесцветный голос из глубины помещения. — Погодите, сейчас огонь разведу.
Конан готов был поклясться, что еще мгновение назад в доме не было никого. В правом углу избушки сухо щелкнуло огниво, водопадом посыпались искры, и игривые язычки пламени заплясали в каменном очаге, слабо осветив крохотную коморку.
Никакой мебели в доме не было. По полу громоздились вороха ветоши, корзинки, плетенки и берестяные короба. Все стены были увешены сушеными вениками пахучих трав, гирляндами свисающими с потолка. Что-то живое и мягкое суетливо шмыгало под ногами.
— Ну вот, теперь входите, — закряхтела старуха-карлица, жестом приглашая их в дом. — Признаться, я вас позднее ждала.
Лица колдуньи Конан не разглядел, вся она была какая-то нескладная, закутанная в рванье неопределенного происхождения, с сучковатой клюкой в руках.
На плече колдуньи совершенно неподвижно сидела огромная жирная ворона.
— Не ты ли будешь Унна, известная норна? — вежливо спросил Конан, но Дуна предупреждающе дернул его за рукав.
— Поздорову ли, матушка? — заговорил он.
— Спасибо на добром слове, поздорову, не жалуюсь, — ответила старушонка.
— По делу мы к тебе, — перебил Конан и вновь был одернут своим спутником.
— Можете не рассказывать, — старуха вышла из своего угла, и северянин невольно отшатнулся. Колдунья с любопытством рассматривала их в упор пронзительным единственным глазом. — Все про вас знаю. Ты Конан-киммериец, а ты… Дупа — стрелок из Тапио. Отвечу я на ваши вопросы, но всему свое время. Ты киммериец, поздоровее будешь, сходи-ка дров наруби. А ты, дружок, воды принеси. Я вас ужином угощу — на сытый желудок и разговор легче стелется.
Конан весь закипел, но все-таки пошел, стиснув зубы.
Дуна же, наоборот, был рад такому ходу событий и вприпрыжку побежал к озеру, размахивая на бегу берестяными ведерками. Потом они долго сидели молча в избушке, пока старуха колдовала над глиняным горшком, весело булькающим на огне.
Грибная похлебка пришлась киммерийцу по вкусу, хотя он и подумывал с тоской о мясе.
— Большое вы задумали дело, — без предисловий завела разговор старуха. — Не просто будет справиться с детьми Младших Богов.
— Так подскажи, норна, как нам их остановить? — задал Конан единственный интересовавший его вопрос.
— Норна?.. Это по-вашему — норна, а по-нашему наречница я, или бродница. Так, о чем это я?.. Ах да, есть много способов дивов извести, мечом и стрелой тоже можно, но не всякое на то железо годится…
— И где же нам такое оружие взять? — нетерпеливо спросил киммериец.
— А и не надо ничего искать — ваше сгодится. Но чтобы дива в бою сразить, клинки ваши сперва должны древней крови испить, что текла в жилах тех, кто обитал на этой земле еще до Старых Богов…
Конан досадливо пожал плечами.
— Чудное ты говоришь, бабушка, — заявил он, нимало не смутившись тем, что Дуна предостерегающе наступил ему на ногу. — Как это я свой меч окуну в кровь того, кто сгинул давным-давно?
— Кто сгинул, а кто нет! — сверкнула глазом наречница. — Дослушай до конца, а уж потом языку волю давай, торопыга!
Конан сердито засопел, но промолчал, сам удивляясь своему долготерпению.
— Так вот, есть один… злыдень, тьфу, иначе и не скажешь! Брагой-великаном зовется. Отсюда семь дней пути до его пещеры. Идти вам на полночь, через леса заповедные, нехоженые. Но под конец дорога легче станет: раньше в тех местах люди жили, пока этот Брага там не объявился. Разорил всю округу, осинок двухголовый! Нелегко будет вам его одолеть!.. Ну, да и тут я вам помогу. Вот, возьмите этот пузырек. В нем настой из трав. Выпейте его перед битвой с великаном, не раньше — почувствуете в себе силу великую.
Старуха вручила Конану маленький глиняный пузырек — ровно на два глотка. Киммериец со смешанным чувством недоверия и презрения повертел его в руках, поморщился и отдал своему спутнику.
— Спасибо, матушка. И еще скажи, где нам после логово дивов найти? — спросил юноша.
— Еще дальше к северу, за Озерный край. Там, среди инеистых лесов стоит в снежных холмах одинокая ледяная гора посередь озера. То и будет их дом. И те места людные были, — вздохнула веденья. — Ну, а чтобы вам не плутать Терес вас проводит.
Старуха похлопала ворона по крылу. Птица, услышав свое имя, завертела головой с длинным, тяжелым клювом, заворочалась на хозяйском плече.
— Куда он полетит, туда и вы ступайте
— Скажи, матушка, — помолчав, спросил Дуна. — Зачем нам все-таки кровь великанья? По дороге к тебе бились мы с волками-оборотнями и многих побили, а они ведь тоже дети Младших Богов.
— Волколаки-то? Вестимо, на этих и обычный топор сгодится, а то и слово заветное. Слабы они. Меня вот за три лиги обходят, боятся, — старушонка пакостно захихикала, но тут же снова стала серьезной. — Но есть и другие — и вот с ними-то вам и нужно будет встретиться, имея оружие, отведавшее Древней Крови.
Конан уже откровенно зевал. Колдунья это заметила и сама предложила прилечь, устроив прямо на полу некое подобие ложа. Уговаривать его не пришлось.
Рано утром Дуна растолкал киммерийца, и, перекусив на скорую руку и простившись со старой Унной, приятели продолжили свой путь.
Семь дней пролетели, как один миг. Двое отважных путников упорно пробирались на север, следуя за быстрым на крыло вороном, через заповедные, древние как сам мир, дебри Тапио. Дуна, даже ночью не расстававшийся со своим луком, снабжал отряд свежим мясом, без туда добывая дичь в борах и на болотах.
Терес, надолго исчезающий куда-то в течение дня, демонстрируя людям свою независимость, неизменно возвращался к дележке добычи. Садился на ветку чуть в сторонке и терпеливо ждал подачки, вращая иссиня-черными бусинками глаз. Если птица считала, что доля ее слишком мала, она спрыгивала на землю и с громким недовольным карканьем принималась скакать вокруг костра.
Привыкший к осторожности Конан невзлюбил ворона, поднимавшего столько шума, что киммерийцу казалось, что вот-вот сюда сбежится вся нечисть, какая только есть в округе. Ему доставляло огромное удовольствие поддразнивать птицу, вертя у нее перед клювом лакомыми кусочками мяса, на что рассерженный ворон отвечал целой бурей негодования. Правда, в долгу он оставался ненадолго, норовя в полете нагадить киммерийцу на голову, и северянину все время приходилось быть начеку.
На пятый день пути лес стал значительно реже, уступив место голому камню, поросшему мхом и лишайником. Идти стало быстрее и легче. О том, чтобы лезть в лоб на скалы, не могло быть и речи, крутые склоны сопок казались неприступны. И тут, если бы не Терес, вряд ли путникам удалось бы выбрать правильную дорогу среди бесчисленных расщелин и каньонов. Теперь ворон все время оставался в поле зрения, свободно паря высоко над землей, лишь ненадолго покидая людей, чтобы совершить небольшую разведку.
1 2 3 4 5 6 7