Не рассуждая, не вникая ни во что, лишь
беспрекословно отдаваясь влечению, правда которого заключалась
в его же силе, никогда еще не испытанной, Василий Иванович в
одну солнечную секунду понял, что здесь, в этой комнатке с
прелестным до слез видом в окне, наконец-то так пойдет жизнь,
как он всегда этого желал. Как именно пойдет, что именно здесь
случится, он этого не знал, конечно, но все кругом было
помощью, обещанием и отрадой, так что не могло быть никакого
сомнения в том, что он должен тут поселиться. Мигом он
сообразил, как это исполнить, как сделать, чтобы в Берлин не
возвращаться более, как выписать сюда свое небольшое
имущество- книги, синий костюм, ее фотографию. Все выходило
так просто! У меня он зарабатывал достаточно на малую русскую
жизнь.
- Друзья мои,- крикнул он, прибежав снова вниз на
прибрежную полянку.- Друзья мои, прощайте! Навсегда остаюсь
вон в том доме. Нам с вами больше не по пути. Я дальше не еду.
Никуда не еду. Прощайте!
- То есть как это? - странным голосом проговорил
предводитель, выдержав небольшую паузу, в течение которой
медленно линяла улыбка на губах у Василия Ивановича, между тем
как сидевшие на траве привстали и каменными глазами смотрели на
него.
- А что?- пролепетал он.- Я здесь решил... - Молчать!
- вдруг со страшной силой заорал почтовый чиновник.-
Опомнись, пьяная свинья!
- Постойте, господа,- сказал предводитель,- одну
минуточку,- и, облизнувшись, он обратился к Василию Ивановичу:
- Вы должно быть, действительно, подвыпили,- сказал он
спокойно.- Или сошли с ума. Вы совершаете с нами
увеселительную поездку. Завтра по указанному маршруту -
посмотрите у себя на билете - мы все возвращаемся в Берлин.
Речи не может быть о том, чтобы кто-либо из нас - в данном
случае вы - отказался продолжать совместный путь. Мы сегодня
пели одну песню,- вспомните, что там было сказано. Теперь
довольно! Собирайтесь, дети, мы идем дальше.
- Нас ждет пиво в Эвальде,- ласково сказал Шрам.- Пять
часов поездом. Прогулки. Охотничий павильон. Угольные копи.
Масса интересного.
- Я буду жаловаться,- завопил Василий Иванович.-
Отдайте мне мой мешок. Я вправе остаться где желаю. Да ведь это
какое-то приглашение на казнь,- будто добавил он, когда его
подхватили под руки.
- Если нужно, мы вас понесем,- сказал предводитель,- но
это вряд ли будет вам приятно. Я отвечаю за каждого из вас и
каждого из вас доставлю назад живым или мертвым.
Увлекаемый, как в дикой сказке по лесной дороге, зажатый,
скрученный, Василий Иванович не мог даже обернуться и только
чувствовал, как сияние за спиной удаляется, дробимое деревьями,
и вот уже нет его, и кругом чернеет бездейственно ропщущая
чаша. Как только сели в вагон и поезд двинулся, его начали
избивать,- били долго и довольно изощренно. Придумали, между
прочим, буравить ему штопором ладонь, потом ступню. Почтовый
чиновник, побывавший в России, соорудил из палки и ремня кнут,
которым стал действовать, как черт, ловко. Молодчина! Остальные
мужчины больше полагались на свои железные каблуки, а женщины
пробавлялись щипками да пощечинами. Было превесело.
По возвращении в Берлин он побывал у меня. Очень
изменился. Тихо сел, положив на колени руки. Рассказывал.
Повторял без конца, что принужден отказаться от должности,
умолял отпустить, говорил, что больше не может, что сил больше
нет быть человеком. Я его отпустил, разумеется.
Мариенбад, 1937 г.
Last-modified: Sat, 24-Jan-98 13:47:30 GMT

1 2