– А если я все-таки поеду не один?
– Каждый следующий человек – еще пять тысяч…
С моим путешествием все было ясно. Мне это подходило.
– Вера, извините за нескромный вопрос… – На том конце ощутимо напряглись. – В прошлый раз вы мне уже сказали, когда я предложил вам поехать вместе со мной, что вы отправляетесь в другую сторону. И все же мне хотелось бы повторить свой вопрос. Не хотите ли вы составить мне компанию?
Она выдержала тягучую, как настоящий деревенский мед, паузу.
– Но мы же едва знакомы?
– Ну и что? Разве это проблема? Давайте познакомимся поближе. Что вы делаете сегодня вечером?
Вера была занята и сегодня, и завтра, и послезавтра. И вообще у нее очень напряженный график… Нет, она не замужем, но это ничего не значит…
– Вы меня расстроили! – страдальчески сообщил я. – Ну что ж…
Я даже покраснел от огорчения.
– Впрочем, – Вера что-то вспомнила, – в субботу вечером у меня есть несколько свободных часов…
– Отлично!

9

С Вовочкой я познакомился в седьмом классе. Его привели в аудиторию во время урока и сказали, что теперь он будет учиться с нами. Это был неопрятный, очень толстый, но весьма подвижный парень с тяжелыми, как спортивное ядро, кулаками.
На первой же перемене он обыграл в трясучку всех чемпионов школы, даже Паскея и Фому, а потом взялся за мелюзгу, очень быстро наполнив карманы форменного синего пиджака тяжелым лязгом меди. Я тоже лишился своего обеда.
После этого Вовочка выкурил под лестницей папиросу, угостив нескольких своих новых приятелей, а потом в туалете на третьем этаже написал на стене огромными буквами известное нехорошее слово.
И тут я понял: это тот самый Вовочка. Ну ВОВОЧКА! Прототип забавных сюжетов «Ералаша», гроза всех учителей и учеников, а также их родителей. А еще герой знаменитых анекдотов про Вовочку, которые я знал тогда в бесчисленном количестве:
«В школу на урок английского языка приходит проверяющий из РОНО и садится на заднюю парту рядом с Вовочкой. Учительница, недавно начавшая преподавать, очень волнуется, но урок вести надо.
– Я сейчас напишу на доске фразу, – говорит она, – а вы ее переведете на русский.
Пишет. У нее падает мел, она нагибается, поднимает его и дописывает.
– Кто переведет?
Вовочка изо всех сил тянет руку. Учительница боится его вызывать, но делать нечего.
Вовочка:
– Была бы юбка покороче…
– Что?! – возмущается учительница. – Вон из класса!
Вовочка собирает портфель и с размаху отвешивает проверяющему подзатыльник:
– Блядь, не знаешь – не подсказывай!»
Или вот:
«Вовочка приходит в школу на новогодний карнавал в красном костюме, в красной шапке и ботинках, и с лицом, выкрашенным в красный цвет.
Классная руководительница спрашивает его:
– Ты, наверное, нарядился в костюм помидора?
– Нет, я – гнойный нарыв нашей школы, – гордо отвечает Вовочка, выдавливая изо рта сметану».
И еще:
«Учительница литературы дает задание:
– Дети, придумайте стихотворение: начало – ваше, конец из классики.
В классе тишина, один Вовочка тянет руку. Учительница неохотно:
– Ладно, Вовочка, отвечай.
Тот встает и с пафосом декламирует:
– Я любил ее сегодня. Нежно сиськи ей крутя…
– Вовочка, опять?! Марш за директором!
Вовочка уходит, возвращается с директором.
Директор:
– Ну что он опять натворил?
Учительница:
– Я задание дала сочинить стишок: начало ваше, конец из классики.
Директор:
– Вовочка, рассказывай.
Вовочка:
– Я любил ее сегодня. Нежно сиськи ей крутя…
Директор:
– Вовочка, а классика здесь где?
Вовочка:
– То, как зверь, она завоет. То заплачет, как дитя».
А вот:
«Мама укладывает Вовочку спать, красивым голосом поет ему колыбельную. Наконец Вовочка не выдерживает:
– Мама, я понимаю, ты зашибись поешь, но мне бы поспать!»
И вот этот:
«– Иван Петрович! – с нахальной улыбочкой обращается Вовочка к учителю. – Я не могу разобрать, что вы написали в моей тетради.
– Я написал: пиши разборчиво!»
И еще раз:
«Вовочка вернулся домой без своих санок.
– Вы знаете, – объяснил он родителям, – я дал их дедушке с маленьким мальчиком. Малышу так хотелось прокатиться с горки!
Родители умилились доброму поступку сына.
Вскоре раздается звонок. Появляется старик с малышом, возвращает санки и начинает отсчитывать деньги. Вовочка берет деньги, тщательно пересчитывает и вынимает из кармана наручные часы.
– Все в порядке, получите ваши часы».
И самый последний: «Ругаются Вовочка и Машенька.
– Ты сорока! – говорит Вовочка.
– А ты толстожопая обезьяна! – отвечает Машенька.
Вмешивается учительница:
– Машенька, зачем ты так? Вова же про тебя ничего такого не сказал, только назвал тебя сорокой!
– Ага, ничего не сказал! Он ведь про ту сороку, которая этому дала, этому дала и этому дала…»
И вдогонку:
«Почтальон приносит заказное письмо и звонит в дверь. Открывает Вовочка с бутылкой пива в руке, попыхивает здоровенной кубинской сигарой. Повсюду валяются пустые бутылки, девчачьи трусики и колготки, использованные презервативы.
Почтальон в изумлении выдавливает:
– Э-э… мальчик, родители дома?
Вовочка небрежно стряхивает пепел с сигары прямо на ковер.
– А ты сам-то, бля, как думаешь?..»
Все эти уморительные анекдоты были теперь не про абстрактного мальчика-подростка из народного фольклора, а про вот этого колоритного парня с задней парты, который сначала грозил кулачищем Кузе, который осмелился не дать ему списать домашнее задание, потом играл с Яцеком в морской бой, потом читал «Три мушкетера», положив книгу на колени под партой, а затем отпросился в туалет по причине поноса и одновременно запора и вернулся только к концу урока, насквозь пропахнув табаком. Он казался мне живым олицетворением всего хорошего и плохого, смешного и трагикомичного, что было в этих анекдотах, он виделся мне почти знаменитостью, ибо какой советские школьник – черт побери! – не знал, кто такой Вовочка!
С первых же минут Вовочка будто пытался всячески укрепить это мое первое впечатление. Он продавал в школьном туалете по пять – десять копеек черно-белые порнографические фотки, ходил по школе с косметическим зеркальцем, привязанным к ботинку, и рассматривал, что у девчонок и даже у учительниц под юбкой, изо всех сил прогуливал, придумывая в кабинете директора самые невероятные оправдания, хватал кол за колом, ибо чаще всего двойка не в полной мере отражала истинный объем его знаний, водил дружбу с самыми отъявленными негодяями близлежащих окрестностей, которых все боялись до дрожи в коленках.
На пятый день пребывания новичка в нашей школе его поймали в универсаме на краже вина – в его школьном портфеле обнаружили двойное дно. Директор, которого называли Гудвин, приказал собраться всем классам в актовом зале школы, выстроиться по стойке «смирно», как на пионерской линейке, и, окончательно рассвирепев из-за вдруг сломавшегося микрофона (а он любил, чтобы его речи транслировались на все помещения школы), набросился на Вовочку со всей яростью, на какую был способен. Тот лишь низко опустил свою нечесаную репу и виновато мычал в ответ. Директор наорался и успокоился, тем более что заметил, как по щеке неудачливого воришки скользнула крупная слеза раскаяния. Ему понравилась Вовочкина покорность, и на первый раз он его простил.
Парадокс состоял в том, что Вовочку все обожали. И ученики и учителя. Несмотря на имидж последнего разбойника, чему способствовал в основном внешний вид и удивительная способность попадать во всевозможные переделки, он был добродушным, открытым, славным парнем, и его хулиганская физиономия, при виде которой на отдельных отличников нападал столбняк, уже никого не страшила. Надежда, наш классный руководитель, часто про него говорила так: «Ничего страшного, что двойки, зато из него получится хороший рабочий. Мы его вытянем!»
«Мы его вытянем!» – вторили все учителя и втихаря, видимо по общей учительской договоренности, подсовывали ему на государственных контрольных готовые ответы.
Я почему-то Вовочке сразу понравился.
– Слышь, корефан, пойдем гардероб обшманаем? – предложил он однажды.
– Что сделаем? – не понял я.
– Глупый, что ли, совсем? По карманам пошарим. Если обыскать все пальто и куртки, обязательно рубля два наберем! Не дрейфь – не обману, деньги пополам.
– Так ведь это воровство! – изумился я.
– А я думал это воровство! – ухмыльнулся он. – Так пойдешь?
Я покраснел. Отказать лидеру класса (а он им стал в первый же день своего появления) было совсем не просто, но согласиться на его предложение – реальная возможность влипнуть в весьма неприятную историю.
– Там физичка постоянно шьется, поймает! – Я попытался отговорить Вовочку.
– Волков бояться – в лес не ходить! – отвечал он убедительным тоном. – Погнали!
Мы пошли в гардероб. Вовочка показал, как это делается. После минутных поисков он извлек из девчачьего полушубка, висящего на крючке, двадцатикопеечную монету.
– Давай теперь ты! Не дрейфь, не зажопят!
Зажопили. Только я сунул руку в чужой карман, как появилась учительница физики…
Моя репутация в школе была раз и навсегда испорчена…
– Спасибо! – на следующий день сказал мне Вовочка.
– За что? – изумился я.
– За то, что не сдал…
Когда меня схватили на месте преступления, Вовочка спрятался за куртками в дальнем углу гардероба и остался незамеченным. Меня повели к директору и целый урок допрашивали: «Кто тебя надоумил, кто с тобой был?» – «Я сам все придумал, – отвечал я, стыдясь больше не своего проступка, а своих пылающих ушей. – И делал это один!» Я был на хорошем счету, и Гуд вин отказывался верить моим утверждениям. Он злобно угрожал, сладко упрашивал, но так и не смог от меня ничего путного добиться…
– Давай брататься! – предложил Вовочка.
– Как это? – удивился я.
Он объяснил…
Вскоре мы сидели у меня дома, на маленькой кухоньке шириной в два шага и пили яблочное вино. Я первый раз в жизни попробовал алкоголь, и мне, честно говоря, очень понравилось. Особенно то состояние неописуемого блаженства, которое меня тут же охватило.
– Хочешь анекдот расскажу? – предложил он.
Вовочка знал два миллиона анекдотов, правда, половина из них были про зону и уголовный мир.
– Давай! – Я уже чувствовал к этому толстому и сильному парню искренние дружеские чувства и готов был с ним не только шарить по карманам в гардеробе, но и красть вино из универсама.
– Значит, интеллигента в очках в тюрьму посадили. Заходит он в камеру и видит: сидит на койке, скрестив ноги, пахан, весь в наколках…
И Вовочка, жирный, потный, сам с несколькими шрамами на лице и наколками на теле, изобразил этого пахана: уселся по-турецки на полу и принял властную позу. Его лицо перекосила натуральная гримаса матерого преступника. Это выглядело так убедительно, что я разинул рот от удивления.
– «Конфетку хочешь?» – спрашивает пахан. Интеллигент обосрался, не знает, что ответить, – продолжал Вовочка, не уставая гримасничать и менять голос. – Думает, скажу «нет», обидится пахан, скажу «да», мало ли какой здесь подвох. Дрожит от страха… Думал, думал и наконец говорит: «Хочу!»
Никто так здорово не умел рассказывать анекдоты, тем более про зеков. Я, давясь от смеха, с нетерпением ждал развязки.
– «А нету! – заревел Вовочка. – Хе-хе-хе!»
Я схватился за живот и в изнеможении осел на пол…

10

Это было недели через три после того, как я вернулся из армии. Мы с одной девушкой сидели на перевернутой лодке у воды, на Левом берегу и пили прямо из бутылки крепленое вино. Она, всасывая сквозь губы, делала несколько глоточков и передавала вино мне. Я запрокидывал бутылку над открытым ртом и вливал в горло не меньше полстакана дрянного пойла. Потом долго приходил в себя: занюхивал рукавом, глубоко затягивался сигаретой, стараясь перебить подкатывающую тошноту.
Ночь. Светлое звездное небо.
Воды залива тихо шелестели. На другой стороне, над сгорбленной избушкой лодочной станции, мерцала умирающая лампочка. Будто передавала в космос азбукой Морзе сигналы о помощи.
Мы были одни. Я жарко поцеловал ее в губы, бесцеремонно помял груди, жадно пощупал попу, потом грубо задрал ее юбочку, сорвал трусики и сильно вошел. Четвертый раз за этот день.
Трахаться она любила и умела. К тому же она была нимфоманкой. Ей всегда мало. А между ее ножек всегда мокро.
Я быстро вскипел, спешно отпрянул и разрядился на песок. Она с сожалением посмотрела на мой опавший предмет.
Мы познакомились только вчера, но уже сегодня были закадычными друзьями и щедрыми любовниками. Она была опытным и спокойным человеком. В свои семнадцать лет она уже повидала такое, что мне и не снилось, поэтому относилась к жизни с философской скукой, безмятежностью и смирением.
Моя спутница захотела писать и тут же у лодки запросто присела. Трусики ей не пришлось снимать – они, разорванные мной, белели на песке в нескольких шагах. Ударила струя. Ее пузырь был полон, и облегчалась она долго, с заметным удовольствием.
Я наблюдал за ней с легким любопытством.
– Тебе интересно? – спросила она.
– Что?
– Что-что. Смотреть, как я ссу?
– Ну так…
– Подойди. – Журчание из-под нее прекратилось.
Я неохотно слез с лодки и подошел.
Она взяла мою руку, потянула ее вниз, заставив меня присесть, и сунула ее под себя, ладонью вверх. Потом вновь стала писать. Горячая струя ударила по пальцам.
Мы искупались. Голышом. Вылезли на берег. Она дрожала от холода. Я откупорил последнюю бутылку вина. Она выпила, согрелась, и ее язык развязался.
Долгое время у нее был друг. Ему было около пятидесяти. Он трахал ее, когда хотел и как хотел, но зато всегда подкидывал денег. Впрочем, стоял у него плохо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9