СИНИЕ МАКИ


М.Мэнсон


Силы почти оставили его. Уперев ноги в землю и напрягая
мышцы, Конан снова и снова пытался оторваться от
предательского монолита, от этой пленившей его железной
колонны. Тщетно! Чудилось, еще немного, и вздувшиеся,
словно корабельные канаты, мускулы варвара преодолеют силу
чар, и тяжелеющее тело оторвется от темной полированной
поверхности; однако странное колдовство, которое держало
его здесь, всякий раз оказывалось сильнее.
Со всхлипом протолкнув воздух в горящие легкие, Конан
вывернул шею и уставился вверх - на медленно сползающий по
гладкому боку монолита полупрозрачный студень.
- Сэт забери проклятого этого Фенга! - выругался он
сквозь зубы. Широкий лоб киммерийца покрыла испарина,
доспех, словно живой, медвежьими объятьями давил на грудь,
а руки и ноги будто бы обратились в тяжеленные бревна.
Конец! - промелькнула в голове Конана мысль. Зарычав от
ярости, он погнал ее прочь. Если б у него было хоть
несколько мгновений, чтоб дать отдых уставшим мышцам! Если
б проклятый панцирь не сжимал стальным обручем его ребра!
Тогда бы он, пожалуй...
Нож! - вдруг всплыло у него в памяти. Где-то тут должен
быть нож!
С трудом ворочая головой под тяжелым шлемом, Конан
вновь принялся озираться и вскоре обнаружил ржавый клинок,
прилипший к колонне неподалеку от его правого локтя.
Так! Теперь осталось лишь протянуть руку... Медленно,
точно продавливая каменную стену, варвар ухитрился
сдвинуться чуть в сторону, пока наконец непослушные пальцы
не сомкнулись на шершавой рукояти ножа. Закусив губу до
крови и стараясь не обращать внимания на зловонный запах
надвигавшейся сверху твари, Конан осторожно потянул нож к
себе.
С сухим треском острый кончик отломился, однако большая
часть лезвия вместе с рукоятью осталась в руке у
киммерийца. Сердце его возликовало! Заставив себя не
глядеть вверх и не думать о том, что скользкие щупальца
стерегущей монолит твари уже жадно ощупывают навершие его
шлема, Конан начал яростно кромсать ремень, скреплявший
нагрудник с остальной частью доспеха.
Но крепкий кожаный ремень упорно сопротивлялся его
попыткам. Он был прочен, как якорная цепь! Не веря
собственным глазам, Конан вновь и вновь царапал его ржавым
лезвием, но на темной, покрытой сеткой морщин поверхности
кожи всякий раз оставался лишь какой-то рыжий порошок: пыль
- не пыль, труха - не труха...
- Кром! Да что же это? - заорал он, терзая непокорный
ремень, и немедленно в голове сложился ответ - как будто
кто-то, с ехидной ухмылкой наблюдавший за его усилиями,
решил подсказать, в чем дело. Несомненно затем, чтобы гнев
его, отчаянье и муки усилились еще больше!
- Это стирается твой нож, твой ржавый нож, - услышал
ошеломленный киммериец. И правда: только сейчас он заметил,
что проржавевшее стальное лезвие постепенно истончается,
тает, как утренний туман, превращаясь в неровную дорожку
бурого порошка...
Заревев, словно смертельно раненный буйвол, Конан
отбросил в сторону бесполезное орудие и титаническим рывком
едва не выворотил столб из земли. Но было поздно: ядовитая
тварь мутным водопадом стекла ему прямо на лицо, залепляя
глаза, рот, уши, ноздри белесой слизью, жгучей, словно
кипящая смола. Захлебываясь собственным криком, Конан
вонзил внезапно освободившиеся руки прямо в облепившую его
мутную жижу и... проснулся.

* * *

- Господин, эй, господин! - кто-то тряс его за плечо. -
Что случилось? Что с тобой, во имя Митры?
- Ничего, - буркнул Конан, чуть приоткрыв глаза и,
убедившись, что перед ним всего лишь десятник Джалай-Арт.
- Плохой сон, - добавил он, переворачиваясь на спину и
зевая во весь рот. - Чего только не приснится в этих
поганых горах! Уже рассвело?
- Да, господин. Рассвет, как задница Нергала - серый и
холодный... - осунувшееся и потемневшее от усталости лицо
Джалай-Арта болезненно сморщилось, но Конан, не дав ему
открыть рот, тут же приказал:
- Поднимай людей, ослиный хвост! Нам уже давно пора в
седла. Шатры и мешки бросить, на коней, и деру! Иначе все
будем у Нергала в заднице!
- Но, господин, люди измотаны... - Из всего отряда
наемников, подчиненных Конану, один лишь Джалай-Арт, правая
рука и верный помощник, осмеливался иногда спорить с ним.
Обычно киммериец относился к этому с философским
спокойствием - на то он и помощник, чтобы изредка шевелить
собственными мозгами, однако ночной кошмар не располагал к
спорам. Пожалуй, для сегодняшнего утра это был бы явный
перебор.
С трудом подавив разгоравшийся гнев, Конан уперся в
лицо десятника синими льдинками глаз и процедил сквозь зубы:
- Делай, как велено! В седла! Всем! И пусть эти потомки
псов поторапливаются - если не желают, чтоб яги украсили
свои норы их головами!
- Я подниму людей, - покорно сказал Джалай-Арт и исчез.
Какое-то время до слуха Конана долетал лишь мягкий
топот его сапог да отдаленное ржание встревоженных скакунов.
- Вот и отлично, - прорычал киммериец, поднимаясь на
ноги.
По счастью, Джалай-Арт не был упрямцем - иначе он и не
задержался бы в отряде Конана надолго. Десятник всегда
выполнял приказы своего капитана, убедившись пару раз, что
тот всегда настоит на своем - не словом, так кулаком.
Однако за исключением преданного помощника да послания
к туранскому властелину, спасенного из паучьих лап
предателя Фенга, похвастать Конану было нечем: третий день
он уводил свой отряд от преследовавших их ягов, и только
благодаря счастливой судьбе ему удавалось пока что избегать
открытого сражения. Яги, о коих рассказывал ему Фенг, были
страшным народом, племенем дикарей и охотников за головами,
и горы свои они знали как пять пальцев.
К сожалению, привыкшие к степным просторам туранские
скакуны не могли быстро двигаться по извилистым и крутым
горным тропам, в то время как яги, и в глаза не видевшие
зверя крупней горных коз, они одним им неизвестными
проходами да ущельями, ухитряясь не только не отставать от
всадников, но даже нагонять их. Быть может, уставшие и
вконец измотанные солдаты Конана не ощущали тревожного
напряжения, но сам он с каждым утром чувствовал, что враг
подходит все ближе и ближе. И становится все нетерпеливей и
опасней.
Вот и сейчас, глотнув вина из фляги и опоясавшись мечом,
Конан подозрительно зыркнул вдоль нависавших с обоих сторон
угрюмых зубцов скал, как будто там, за каждым из камней,
затаилось по дюжине кровожадных разбойников. Убедившись,
что его самые худшие опасения пока не оправдались, он
потянулся и подставил грудь налетевшему в долину холодному
горному ветру. Свежий, пахнущий снегом воздух моментально
взбодрил его; киммериец с наслаждением почувствовал, как
последние остатки ночного кошмара выветриваются из головы,
а мышцы, онемевшие от бесконечной скачки, наливаются силой.
Однако нечто неуловимое, повеявшее над ущельем, опять
заставило его наморщить лоб. Конан вновь принялся втягивать
в себя утренний морозный воздух, но на этот раз уже совсем
по-другому - не смакуя, а принюхиваясь, словно огромный
охотничий пес. Постепенно лицо его становилось мрачнее
грозовой тучи.
Да! Определенно так! Сегодня воздух пах не только
снегом и жухлой травой; вместе с этими безобидными
ароматами горный воздух принес еще три явственно различимых
запаха - вонь овечьих шкур, смрад давно немытого
человеческого тела и запах стали.
- Пошевеливайтесь, ублюдки! - взревел Конан, взмахом
фляги подгоняя своих солдат. - Яги у нас на хвосте! Трубить
сбор, сворачивать лагерь, и в седла!
- А пожрать, капитан? - проорали в ответ десять сиплых
глоток.
- На Серых равнинах пожрете, - хмуро пообещал Конан и
вскочил на подведенного ему угольно-черного жеребца.
Над лагерем туранцев повисла тревожная трель боевого
рожка.

* * *

Яги атаковали отряд на закате. Когда вереницы
шатавшихся от усталости людей и лошадей втянулась в узкое,
словно игольное ушко, ущелье, воздух над ними вдруг
огласился оглушительным и леденящим кровь воем, который тут
же подхватило гулкое горное эхо. Ошеломленным туранским
всадникам, еле справлявшимся с испуганными лошадьми,
показалось, что это вопит само ущелье - каждая скала,
каждый камень, каждый чахлый куст. Однако тут же, перекрывая
этот страшный вой, в уши туранцев ворвался яростный рык их
командира.
- Спешиться и стать в две шеренги! - орал черноволосый
великан, потрясая огромным мечом. - Спешиться, дерьмоеды,
или они передавят нас здесь как тараканов!
Мускулы превосходно вымуштрованных туранских лучников
повиновались приказу раньше, чем головы. Слетевшие с седел
солдаты еще не осознали, что делают, а руки их уже тянулись
к набитым в колчаны стрелам, глаза обшаривали стены ущелья
в поисках возможных мишеней.
И мишени не заставили себя долго ждать. Облепившие
верхушки скал яги лавиной устремились навстречу туранцам,
перепрыгивая с камня на камень, будто горные бараны.
Грязные одеяния из скверно выделанных овечьих шкур, надетых
мехом наружу, еще больше увеличивали это сходство.
- Приготовиться! - вновь раздался над ущельем рев
Конана. Оттягивая до уха тетивы тяжелых гирканских луков,
наемники проворно разобрали цели. Только Джалай-Арт
пантерой метался с фланга на фланг выстроившегося в две
линии отряда, выкрикивая нерасторопным свои указания - не
столь громкие, но подкрепленные ударами плети. Бегал он
шустро; перед боем всю усталость у десятника как рукой
сняло.
- Стрелять по моей команде! - проорал Конан и ненадолго
смолк, поджидая, пока спускающиеся по скалам горцы не
приблизятся на самой убойное расстояние - шагов на сто,
когда стрелы туранцев будут разить насмерть. Наконец он
рыкнул: - Ну, покажем этим грязным ублюдкам! Бей!
Вздох от десятков одновременно спущенных тетив пронесся
над ущельем и канул в вечернее небо. Затем пошел дождь - а,
точнее, град из завернутых в бараньи шкуры трупов.
Изуродованные после ударов об острые камни тела ягов
сыпались вниз, наваливая перед лучниками что-то вроде
бруствера; а те, опьянев от запаха крови, продолжали
стрелять, будто очарованные магическим заклятьем. Они были
отличными бойцами, эти туранцы, особенно когда дело
доходило до стрельбы. Любой мальчишка из долины Ильбарса
умел выпускать из лука вторую стрелу, когда первая еще
находится в полете, а в свой отряд Конан набирал не
мальчишек, только самых опытных воинов. За те короткие
мгновения, пока яги спускались вниз со своих каменных
насестов, каждый лучник умудрился расстрелять половину
колчана, уложив, как минимум, троих-четверых дикарей.
Раненных в этой бойне почти не было; карабкаться по скалам,
получив стрелу длинной в три локтя в руку или ноги, не
сумели бы даже привычные к горам яги, и потому они
достигали дна ущелья в самом плачевном виде. Эти,
помеченные туранскими стрелами, если с кем и могли
сражаться, так только с тенями на Серых Равнинах, в
царстве Нергала.
Однако неоспоримым преимуществом горцев в этом сражении
оставалось их численное превосходство. Невзирая на страшное
опустошение, производимое лучниками, они все прибывали и
прибывали, хладнокровно скатываясь вниз, словно огромные
мохнатые муравьи.
Вскоре туранцам пришлось отложить луки и взяться за
мечи. Но и теперь, когда смертоносный ливень стрел
прекратился, воспрянувших духом дикарей ждало
разочарования. Оказавшись в западне, туранские наемники
вознамерились дорого отдать свои жизни. Конечно, силы их
постепенно таяли, но и бруствер из мертвых ягов заметно
подрос в высоте. Предводитель же наемников, черноволосый
гигант, словно тростинкой вращавший огромным мечом,
нагромоздил целую гору трупов. Однако желающие схватиться с
ним - один на один или всем скопом - еще не перевелись, ибо
его голова стала бы ценнейшим трофеем для любого из воинов
гор. Но пока что всякий, подобравшийся к великану на
расстояние удара клинка, расставался с собственной головой.
Зашло солнце, но в наступивших вечерних сумерках бой
продолжался с неутихающей силой. Ягов, не ожидавших такого
упорного сопротивления со стороны изнеженных жителей
равнин, постепенно охватывало уныние, а отчаявшиеся было
туранцы уверились, что Митра с ними и до победа уже
недалеко. Теперь они медленно, но верно прижимали ягов к
стенам ущелья, а те, увидев, что в битве случился перелом,
дрались все менее охотно. Их леденящих душу боевой клич,
похожий сперва на завывание вырвавшейся с Серых Равнин стаи
демонов, звучал сейчас скорее как вой побитой собаки.
И когда черноволосый вождь туранцев, рубившийся с
яростью берсека, описал мечом стремительную дугу и снес
головы троим противникам сразу, яги оцепенели.
1 2 3