Однако и мир науки был закрыт, ну, или практически закрыт, для женщин, особенно такой консервативной, как физика и высшая математика. Евгению привлекала блистательная красота абстракций, огромных формул, в которых заключалась суть Вселенной, таинственных реакций, которые таили в себе секреты мироздания.
Как-то Евгении довелось принять участие в семейном вечере, на котором присутствовал обретающий популярность среди аристократии старец Григорий. Признанием длиннобородый хитрый мужик был обязан простому факту – ему удалось неведомыми путями проникнуть в царский дворец и стать личным другом императрицы и императора.
Владимир Арбенин, никогда не чуждый новомодным веяньям, сразу же пригласил к себе старца. Тот проповедовал грех как единственную возможность очищения. Не согрешишь – не покаешься, так заявлял он своим густо-скрипучим голосом, пронзая насквозь зелеными глазами молодую Модестину Арбенину. Та с восторгом следила за каждым словом старца, поддакивая его велеречивым рассуждениям.
Евгения, как всегда, сидела в углу, поглощала то ли третье, то ли четвертое мороженое. Еда – вот что позволяло ей заглушать душевную боль. Она знала, что после этого суаре пополнеет еще на два фунта, но никак не могла удержаться.
– Вот ты, молодуха, – говорил старец, беря за руку Модестину.
Та, трепеща, смотрела на Григория.
– Ты ведь грешна, ой как грешна, вижу по тебе. В тебе много бесов. И для того чтобы изгнать их, нужно сначала с ними спознаться…
– Какая глупость, – произнесла вдруг Евгения, поразившись собственной смелости.
Старец, не ожидавший подобного выступления, удивленно обернулся. Кто посмел противоречить ему, вхожему в императорскую фамилию?
Владимир Ипатьевич, хмыкнув, посмотрел на дочь. Евгения, с куском растаявшего мороженого на тарелочке, густо покраснев, повторила:
– То, что вы говорите, совершенная чушь.
– Как ты смеешь, Евгения! – заломив руки, воскликнула Модестина. – Отправляйся к себе, тебе пора спать!
Старец внимательно посмотрел на Евгению. В его взгляде она почувствовала ненависть и подозрение.
– Негоже детям выступать супротив родителей, – сказал он, и его рука с длинными грязными ногтями снова легла на запястье Модестины. – В тебе, толстушка, как я чую, тоже таится много демонов.
– Иди к себе, наверх, – сердито приказал Арбенин.
В гостиной было несколько важных гостей, которые завтра же не преминут разнести по всему Петербургу, что старшая дочь Владимира Арбенина оскорбила старца. Распутин, кажется, так его фамилия, начинал входить в силу, с ним опасно ссориться, он почти ежедневно виделся с царем.
– То, о чем говорит старец, совершенно не ново. Такие упаднические мысли высказывал в своей философии Ницше и, кроме того… – попыталась сказать Евгения, но отец прервал ее новым окриком. Пришлось подчиниться.
Уходя, Евгения заметила веселую улыбку на лице младшей сестры. Надя, разряженная, юная, уже кокотка, всегда радовалась, когда Евгении доставалось от родителей.
Евгения начала выходить в свет. Балы утомляли ее, она не любила наряжаться в узкие платья, которые подчеркивали ее расплывающуюся фигуру. Сравнивая себя с фотографиями покойной матери, она понимала, что еще пара лет, и она станет такой же. Почему, чтобы иметь успех, признание, стать обожаемой и желанной, женщина должна быть красивой?
Тайно от отца Евгения пыталась следовать многочисленным диетам, которые печатали дамские журналы. Безрезультатно, ей ничего не помогало. Стоило ей сбросить два или три килограмма, как на нее нападал страшенный голод, она накидывалась на еду, в результате чего поправлялась на пять или шесть кило.
Надежда, когда настал ее черед выходить в свет, сразу же стала притчей во языцех. Она была ослепительно красива, знала себе цену, сражала наповал мужчин. Она являлась наследницей миллионного состояния, об этом тоже не забывали.
К Евгении также подкатывали лощеные, напомаженные хлыщи, которые сыпали несусветными комплиментами и торопили ее с замужеством. Совсем не будучи простушкой, Евгения понимала: о завещании барона и баронессы Корф знают многие, как и о том, что в день совершеннолетия она получит огромное состояние. Поэтому она хладнокровно расправлялась с ними, благо лезть за словом в карман ей не приходилось. Однако вольготнее всего она чувствовала себя в библиотеке или лаборатории, где читала или работала над очередной статьей.
Год 1914-й стал роковым не только для всей империи, но и для семьи Арбениных. Казалось, шумный праздник встречи Нового года не предвещал ничего тревожного. Евгения была студенткой политехнического института, единственная женщина в этом учебном заведении. Седьмого января Евгении исполнилось двадцать, она получила от отца дешевенькую брошку. Впрочем, она была рада и такому подарку.
Через неделю после дня рождения Евгении Владимир Арбенин стал жертвой покушения на министра внутренних дел. Он, среди прочих посетителей, находился в приемной министра, когда туда вошел курьер, одетый в униформу, и оставил для его высокопревосходительства господина министра засургученный пакет. Секретарь, не ожидая подвоха, принял пакет. Владимир Арбенин, беседуя с одним из сенаторов на кожаной софе, ожидал приема.
Внезапно из пакета повалил густой сизый дым. Побледневший секретарь закричал дурным голосом:
– Бомба! – и тотчас бросился прочь из приемной.
Покушения на сановных лиц давно стали обыденным делом в Петербурге и Москве. Еще бы, всего каких-то три с половиной года назад сам премьер Столыпин пал жертвой покушения в киевском театре.
Арбенин подскочил и среди прочих ожидавших приема кинулся к массивным зеркальным дверям. Тогда-то и прогремел взрыв. В пакете находилось большое количество нитроглицерина, которого хватило, чтобы разнести приемную министра. Самому министру повезло, он задержался на несколько минут и не вышел к ожидавшим его, как это было обычно заведено, в половине одиннадцатого, иначе он также неминуемо стал бы жертвой террористов.
Меньше повезло тем, кто оказался в эпицентре взрыва, а среди таковых был и Владимир Ипатьевич Арбенин. Он умер от многочисленных ранений, как, впрочем, и еще девять человек.
Модестина никак не могла поверить, что в возрасте почти сорока лет она оказалась вдовой. Богатой вдовой, надо сказать. Муж оставил ей все состояние, исчислявшееся многими миллионами, несколько домов, множество акций и драгоценностей.
Евгения рыдала на похоронах отца, Надежда, облаченная в черные шелка и страусиные перья, стойко держалась. Владимира Арбенина отпевали в соборе Спаса-на-Крови в закрытом гробу.
Впрочем, Модестина быстро утешилась и, вступив в права наследства, укатила в Европу, заявив, что не собирается оставаться в варварской России, где людей убивают, как мух. Обосновавшись в Риме, она тотчас нашла себе молодого любовника, с которым стала ускоренно тратить миллионное состояние, доставшееся от покойного Арбенина.
В начале лета того же судьбоносного года Евгения познакомилась с Сергеем Лаврентьевичем Терпининым, молодым военным инженером. Случай свел их в одном научном кружке, который посещала Евгения, представляя немногочисленной общественности свои передовые идеи касательно астрофизики и возникновения Вселенной. Сергей Терпинин, плененный ее умом, совершенно не замечал того, что Евгения считала уродством, – ее неказистой внешности.
Жаркое лето они провели в Петербурге, который изнывал от палящего солнца и, казалось, ожидал чего-то страшного. Евгения, с головой нырнувшая в водоворот любовных переживаний, не замечала ничего вокруг. Наконец-то щемящая боль, вызванная трагической смертью отца, отступила. Рядом с ней был Сергей, которого она до безумия любила.
– Я люблю тебя, – услышала она от него заветные слова июльским вечером, накануне дня рождения Надежды.
Они гуляли по Летнему саду.
– И я прошу тебя стать моей женой, – продолжил он.
Евгения почувствовала, что ее сердце грозит вырваться из груди. Он ее любит!
– Мы поженимся в начале осени, если ты не против, – сказал он. – Сейчас, как ты знаешь, вся Европа замерла, ожидая развязки этой дикой истории с убийством австро-венгерского престолонаследника.
Евгению не интересовала политика, она купалась в обрушившемся на нее водопаде счастья. Надежда, узнав, что старшая сестра, с которой у них были более чем прохладные отношения, собирается замуж, несказанно удивилась. Еще больше она поразилась, когда узнала, что ее жених – Сергей Терпинин.
– Надо же, Женечка, – протянула она. – Ты, оказывается, не такая уж и неповоротливая, как это кажется на первый взгляд. Тебе достался лакомый кусочек. Впрочем, насколько мне известно, у него практически ничего нет за душой, какое-то крошечное именьице под Липецком, престарелая мать и полдюжины братьев и сестер, которых надо обеспечивать. А ведь скоро ты получишь свои миллионы..
Надежда в свои шестнадцать лет была прожженным циником. За ее ангельской внешностью скрывалась алчная, практичная натура и цепкий ум. Она презирала Евгению, считая ее синим чулком и неумехой. Наука, как и все, связанное с образованием, было для Надежды недоступным и запредельным. Она полагала, что женщине требуется пленять мужчин красотой, а не энциклопедическими знаниями.
– Ты не смеешь так говорить про Сергея! – впервые за многие годы вышла из себя обычно флегматичная Евгения. – Ты мне завидуешь. Ты… пустышка. Мужчинам требуется от тебя только одно…
– Что именно, милая моя? – зло прошептала Надежда. – Ну, не тяни, можешь сказать, что именно, я дитя нового времени и знаю о жизни поболее, чем ты.
Евгения уже растеряла боевой пыл и замолкла. Она иногда ненавидела сестру, не в состоянии простить ей любовь отца. Но в то же время она чувствовала, что любит ее. Надежда, которая испытывала особое удовольствие в том, чтобы позлить Евгению, боялась себе признаться, что не мыслит своего существования без старшей сестры. Она привыкла к Евгении, как привыкают к предмету обстановки.
– Извини, – произнесла примирительно Евгения. – Я не хотела… Но я его люблю, Надюша, и это серьезно.
– Ну что же, мои поздравления, он отличный экземпляр, – ответила Надежда, потрепав сестру по руке. – Желаю тебе счастья, моя дорогая, ты его заслуживаешь. Но подумай над тем, что я сказала, охотников за приданым сейчас ой как много.
– Я знаю, Наденька, что ты желаешь мне только добра. Как же я счастлива! – воскликнула Евгения.
Злоба, только что кипевшая в ней по отношению к Надежде, исчезла без следа. Она даже расчувствовалась и начала всхлипывать.
Надежда с усмешкой заметила:
– Не нюнись, Евгения. В жизни тебе, и ты сама это прекрасно знаешь, выпадает всего один шанс выйти замуж. Если он тебя любит и ты в нем уверена… Но не забудь, меньше чем через полгода ты получишь деньги.
– Он не из таких, – повторила Евгения. – Мой Сергей самый лучший.
Свадьба, которая изначально намечалась на конец сентября, была отложена по не зависящим ни от Евгении, ни от ее избранника причинам. Россия вступила в Первую мировую войну. Внезапно благостный мир, полный неги, расслабленности, упоенный ароматом вишневого сада, сменился суровыми военными буднями. Вместо разнузданно-утонченных балов и вечеринок давались благотворительные вечера, патриотический настрой сплотил нацию.
Все были уверены, что совсем немного, и кайзер, который вероломно втянул империю в войну, окажется наголову разбитым. Ведь русские войска уже вступали как-то в Берлин.
Евгения, которая совершенно не интересовалась происходящими событиями, была вынуждена принять их в расчет. Сергей, военный инженер, специализировавшийся на планировке и возведении фортификационных сооружений, был немедленно мобилизован.
Они расстались, клятвенно пообещав, что никогда и ни за что не забудут друг друга. Евгения была уверена – он ее не обманет. Газеты уверяли, что война закончится еще до Рождества, надо всего лишь немного подождать…
Шли месяцы, наступила зима. Война, вместо того чтобы прекратиться победой сил Антанты, увязала где-то в глуши Галиции и левобережной Украины. Евгения оторвалась от трудов по фундаментальной астрономии и взглянула в лицо жизни. Она требовалась Родине. Она требовалась Сергею.
Она организовала подписку для нужд фронта и первой внесла сто тысяч рублей. Затем отдала под госпиталь один из домов, который принадлежал ей в Петербурге и сдавался внаем. В конце концов решила и сама отправиться на фронт в качестве медицинской сестры. Однако ей чрезвычайно вежливо намекнули, что ее присутствие на театре военных действий нежелательно.
– Куда ты лезешь? – удивлялась Надежда.
В свои шестнадцать она превратилась в удивительно красивую молодую женщину, которая пленяла неземной красотой и таинственным шармом. Денег Модестина, обитавшая к тому времени в Риме, выделяла дочери не так уж много, предпочитая тратить все на себя и очередного юного любовника. Однако Надежда не бедствовала. Евгения замечала, как далеко за полночь, когда она, утомленная дневной беготней по многочисленным чиновничьим инстанциям, работала над научной статьей, шумный мотор привозил Надежду, одетую в шикарные меха и сверкавшую драгоценностями, домой.
– Где ты была? – пыталась привести в чувство сестру Евгения, но Надежда отвечала ей грубо:
– Женечка, не суй свой толстый нос в мои дела. Я веду такой образ жизни, который мне подходит, ты это поняла?
Евгения, без успеха воздействовавшая на сестру увещеваниями, сдалась. В самом деле, Надежда имеет полное право жить так, как ей хочется. Их огромный, богато обставленный дом превратился в линию фронта – война шла между двумя сестрами. Евгения кичилась тем, что она принадлежит к старинному роду и обладает уникальными способностями в точных науках, Надежда, фыркая, отвечала, что никогда бы не променяла свою красоту и очарование на физические формулы.
1 2 3 4 5 6 7 8