– Объясните, пожалуйста, в чем дело, – начал Александр.
– Обязательно, – прервал следователь. – Мы только кое-что уточним. Вам придется снять ботинки. Не беспокойтесь. Формальность. Вернем через полчаса.
Ботинки действительно швырнули через час. За ними ввалился уже совсем пьяный участковый.
– Влип ты, майор. Обвиняешься в убийстве. Любовницу свою замочил.
* * *
Галя вела Наташу на кастинг в модельное агентство «Суперстар». Та не выспалась и плелась, как бурлак по Волге. Но выглядела здорово. Галя вечером раз пять вымыла с шампунем ее роскошные, длинные волосы, зверски терла мочалкой нежную кожу на лице и шее. Затем намазала дорогим кремом. Мокрые волосы заплела в косички, чтобы с утра легли волнами. Утром Наташа, как миленькая, десять минут чистила зубы, умывалась горячей и холодной водой. Когда у нее освободился рот, изрекла: «Это становится у тебя манией». А Маша, соседка по коммуналке, злорадно проворчала: «Все равно на рогах приползет». Они дружно ее проигнорировали и приступили к самому главному. К облачению в новое платье. Его привезла знакомая из Турции для себя, но ее убивал слишком яркий голубой цвет, а Наташку он, мягко говоря, не убил. Наряд как будто придуман именно для нее. Рукав фонарик, круглый кружевной воротничок такого же цвета, как платье, и что-то типа кружевного передничка вшито в юбку. А сзади – спина, открытая до поясницы. Чистая Лолита. И выглядит в свои семнадцать от силы на пятнадцать. Немного туши на пушистые ресницы, капелька серо-голубых теней и розовая перламутровая помада. Кукла Барби, скажи мне «мама». Нет, лучше не открывай рот, потому что голос у куклы, как у немолодой торговки семечками, – грубый и хриплый, а интонации хамские. Жестокая это штука – гены. Биологическая мамашка растаяла как дым, когда девочке года не было, а фамильными особенностями наградила.
От метро «Парк культуры» до агентства нужно было идти минут пятнадцать. Но уже через несколько метров они увидели длиннющую пеструю очередь. Уходящие вверх ноги в таком количестве были похожи на что угодно, только не на части тела.
Наташка оторопела. Вцепилась в Галину руку и беспомощно на нее посмотрела.
– Ёб… – сказала она, – тут же блядей хуева туча.
* * *
Лариса Кольцова лежала с закрытыми глазами, прислушивалась, как собирается на работу муж, и каждый звук вызывал в ней волну раздражения. В последнее время это стало ее доминирующей реакцией на все, что происходило вокруг. Кажется, совсем недавно они с Сергеем радовались как дураки, купив эту новую двухкомнатную квартиру. Ну с ним все ясно. А она… Неужели она не видела тогда, что это – жалкая конура для нищих и неудачников? Лучше на вокзале пересидеть, пока появятся эти чертовы деньги. А с какой радости они вообще появятся? Он ушел из прокуратуры. Хорошо. Там мало платили. Но он отдавал эти копейки ей, а не оставлял их на развитие следственных органов. Сейчас у него не зарплата, а гонорары, которые нужно пускать на развитие дела. На занюханное агентство, весь штат которого – один получивший пинок под зад прокурор. Лариса могла бы ему сказать, что деньги платят не за работу, а человеку. Люди не ошибаются. Они знают, кому заплатить, а кто перебьется. Она могла бы ему объяснить это, но не стоит усилий. Потому что он с каждым днем становится все более упертым ослом.
Ларису раздражала работа. Потому что из ведущей самостоятельной программы ее из зависти перевели в программу большой шишки на ровном месте Его Величества Стражникова. Он в часовом эфире дает ей пять минут – новости прочитать. Она, кажется, стала ненавидеть приятельниц. За наряды, украшения, отпуск на Канарах. Самое ужасное заключается в том, что ее постоянно плохое настроение все замечают. На днях редактор Светка Орлова к чему-то сказала, что ее муж – самый модный в Москве психоаналитик. Звезды к нему в очередь записываются. Психоаналитик! Фельдшер из «дурки», который открыл частную практику с большим успехом, чем муж Ларисы. Собственно, можно попробовать.
Лариса поняла, что давно уже находится в квартире одна. Скотина. Не мог попрощаться, сказать, когда придет. Ты меня целовал, уходя на работу. Да пошел…
Ей ужасно не понравилось отражение в зеркале. Мешки, подбородок и щеки дряблые. Пластического хирурга мы себе не позволим, а в косметический салон не съездить просто нельзя. Но только не туда, где все свои. Может, на Ленинградский проспект? Там такой маленький уютный закуток. И массажист. Интересный там массажист. Коренастый, очень смуглый, с ежиком жестких волос и светло-зелеными глазами. Вызывающе яркий парень.
* * *
Сергей задумчиво курил за своим столом. Через полчаса придет вчерашняя посетительница. Он должен ей сказать, берется ли за это дело. За это тяжелое даже для целого следственного отдела расследование с оплатой в кредит. С успеха. Уходя на вольные хлеба, он советовался с опытными людьми. «Прежде всего возьми себе за правило, – сказал один бывший важняк, – никакой благотворительности. Никаких услуг знакомым и доверия хорошим людям, попавшим в беду. У нас все в беде. И прежде всего ты сам, пока у тебя нет приличного счета в банке». Сергей понимал, что это правда. Но к нему обратились не за одолжением. Просто в порядке исключения – деньги после победы. Разве ему победа нужна меньше, чем деньги? Это ж такая история, такая схватка. С одной стороны, одинокая, замученная баба, с другой – вся сволочная, продажная система.
* * *
Тамару разбудил зычный вопль: «Подъем!» Зачем так орать в начале седьмого у палат, где все просыпаются от стука форточки? Сегодня, кажется, что-то случилось. К ним приближается топот и гогот. Точно: врываются в палату скульптурной группой из четырех бабищ – две медсестры, санитарка и сестра-хозяйка. Радостные, как будто им медали выдали.
– Просыпайся, Тамара, – заливается румяная Валя. – У вас тут опять бесплатный концерт! Новожилова три куска хлеба в м-ду засунула. Боится теперь, что они в желудок пройдут, и завтрак не влезет.
– Новожилова! – захлопотали они у кровати Лили, – готовься. Будем операцию проводить.
Молодец Лиля. Находит достойные дела для достойной команды. Тамара собрала в пакет свои «банные» принадлежности и отправилась в туалет. Там она захватила один из двух умывальников, включила сильную струю холодной воды и тщательно вымылась – сначала до пояса, затем до колен, потом по очереди задрала ноги в раковину. Человек пять, стоя у стены с полотенцами, внимательно наблюдали за процедурой.
– Тамарка, – добродушно сказала толстая Рая, – а чего ты жопой в раковину не сядешь?
Ответа не требовалось. Рая, в восторге от своего остроумия, заколыхалась всем мягким телом.
Из туалета Тамара перешла в коридор, на пятачок у телевизора.
Усложненная гимнастика по полной программе. Это зрелище собирало больше зрителей. Тамара, мастер спорта по спортивной гимнастике, не разрешала своим мышцам слабеть и атрофироваться в обстановке душной апатии, коллективной депрессии, под воздействием угнетающих мозг и чувства препаратов. Ее тело – зрелой, сильной, тренированной женщины – за четыре года нисколько не изменилось. Завтрак прошел, как обычно. Тамара отдала свой кусочек сливочного масла толстой Зине, к которой каждый день приходила мама с пирожками, а та опустила в карман халата очередное письмо, которое мать Зины отправит очередному адресату. Так Тамара отправляла «на волю» свои заявления все четыре года.
После завтрака Тамара ходила спортивным шагом по узкому коридору, стараясь отвлекаться от боли. И вдруг услышала громкий крик медсестры: «Синельникова! К тебе пришли». У Тамары замерло сердце. Она, как в тумане, смотрела на лицо незнакомой женщины и, как сквозь вату, услышала:
– Меня зовут Валентина Петровна. Я из Комиссии по гражданским правам. Вашим письмом мы занимаемся довольно давно. Извините, что я смогла встретиться с вами только сегодня. Мы знаем, вам нужна операция. На днях вас переведут в клинику по нашему заявлению. Остальные обстоятельства вашего дела рассматриваются. Мы даже обратились к частному детективу.
Слез давно не было. Тамара лишь почувствовала, как спрятанный в ней огонь обжигает глаза.
* * *
Ричард Штайн, один из самых богатых и могущественных людей на земле, вышел из бассейна на вилле в Сан-Тропе и, не вытираясь, опустился в шезлонг. Он отдыхал, стараясь ни о чем не думать.
Но мозг привычно сопротивлялся состоянию покоя. Еще утром Ричард побывал в офисе своей фирмы в Париже: собрал менеджеров, разработчиков новых проектов, ответственных за рекламную поддержку. Он сообщил им об открытии сети новых ювелирных салонов экстра-класса.
– Это будут магазины не для элиты. Это магазины для людей, которые с высоты своего положения замечают элиту не больше, чем песок на пляже. Для людей, чья прислуга носит украшения от Картье. И вот вам символ, эмблема, талисман и название наших магазинов.
Ричард вынул из ящика стола золотистую парчовую коробочку и открыл ее. На белой бархатной подушечке таинственно и празднично мерцал крупный черный бриллиант. Этот камень он привез с собой. Он не был самым большим из тщательно подобранной для него коллекции черных бриллиантов. Но он выделялся, бросался в глаза. Необыкновенный, живой луч в этом камне завораживал и пленял. За все полвека своей жизни Ричард еще никогда не влюблялся так страстно и восхищенно в какой-то камень, вещь. Да что там вещь, он и в людей так сроду не влюблялся. Ричард накинул белый шелковый халат, подошел к белой, прогретой солнцем вилле, хотел подняться на террасу, но передумал. Спустился по горячим мраморным ступеням прямо к морю, волна поцеловала ступни. Он прошел немного по прозрачной воде и вдруг резко оглянулся. Ему показалось, что кто-то зовет его с террасы. Ему только показалось.

ГЛАВА 3

Блондин вошел в свою квартиру в двадцать минут первого. Соседка Маша еще возилась на кухне. Черт, дура беспокойная.
– Привет, Мурка! Че не спишь? Опять мужик шляется? А я с ребятами засиделся, чуть на метро не опоздал. И, представляешь, уже у дома вспомнил, что сумку с продуктами забыл у друга. Так что он может позвонить. Ты позови, если спать не ляжешь.
Он вошел в свою комнату, лег, не раздеваясь, на диван и закрыл глаза. К телефону его позвали через пятнадцать минут.
– Все путем. Адрес помнишь? Через полчаса будь там. Посмотри, чтоб сигнализация сработала.
– Ясно. – Перед тем как положить трубку, Блондин громко произнес в сторону двери соседки: – Толян, ты че, серьезно? Прямо в шесть утра? Так я сейчас и заскочу. Все ж таки жратва на неделю.
В час он стоял у дома в тупике и смотрел на темные окна квартиры на первом этаже. Здесь. Вошел в подъезд, потрогал легонько дверь одной из квартир и поддал бедром. Замок выскочил, как арбузная семечка. Блондин оглянулся, вошел, вытащил из старого шкафа какую-то одежду, бросил на пол. Посмотрел в тумбочке. Под скатертью лежало несколько купюр. Рублей триста. Сунул в карман.
Мебель вся, что ли? Ох, телевизор. Придется в эту самую скатерть и завернуть. Что там на кухне? Где лохи прячут свои великие ценности? B кастрюлях. Таковых нет. Но есть холодильник и в нем почти полная бутылка водки. О! Сверток в морозилке. В тряпочке дешевая ерунда то ли из золота, то ли просто желтая. Кажется, полный набор. Только что-то никакая сигнализация не мигает. Блондин вернулся в прихожую и громко хлопнул входной дверью. Сработало. Расслабимся же перед дорогой… Через пять минут к дому подъехала патрульная машина. Четыре милиционера с автоматами ворвались в квартиру на первом этаже. Они обнаружили две набитые вещами сумки, телевизор, завернутый в скатерть, и грабителя со стаканом в руке.
– Взяли с поличным, – отрапортовал сержант по рации. – Руки вверх! Лицом к стене! Раздвинуть ноги! Вы задерживаетесь по обвинению в грабеже неприкосновенного жилища.
Был третий час ночи, когда Блондина после составления протокола повели в камеру. Вдруг открылась дверь одного из кабинетов. Два нетрезвых мента вытолкнули в коридор широкоплечего парня с разбитым в кровь лицом.
– Давай, майор. Ты у нас еще права покачать успеешь.
Блондин встретился взглядом с Александром. В одних глазах был холод и высокомерие убийцы, в других – потрясение и мука человека, чья жизнь загублена.
– Бедняга, – пробормотал сквозь зубы Блондин, никогда и никого не жалевший.
* * *
Галя второе утро подряд тащила Наташку в модельное агентство. Вчера до нее очередь не дошла.
– Ты найдешь свою очередь?
– Господи! Че искать-то. Там такая кочерга стояла, я ночью вздрагивала. Да вот она. Бусы повесила на свои кости. Мам, мне еще долго. Мороженое, мам. «Семейное», за двадцать рублей. Клубнично-шоколадное.
– Да ты что, – возмутилась Галя. – На кого ты потом будешь похожа! У тебя же платье. И помада.
– Не купишь, я этой дылде все платье порву, такого хренового цвета.
Через несколько минут Галя принесла полкилограмма мороженого в фольге.
– Доченька, я пошла. Умоляю, веди себя, как… ну ты понимаешь. Да, чуть не забыла. Если ты пролетишь тут, может, сходишь по объявлению. Видишь, салону красоты требуется хозяйка помещения, правда, в скобках сказано «уборка». Ну и что, для начала. А место хорошее. Ленинградский проспект. И потом, все-таки салон красоты. Всегда будешь хорошо выглядеть…
– И долго ты мне такое хорошее место искала? – Наташа равнодушно сунула бумажку в карман. – Слушай, а ты вообще не можешь еще о ком-нибудь позаботиться? Меня ты достала. Ну хотя бы тем козлом занималась, с которым у тебя свидание.
– С чего ты взяла, что он козел? Даже я его еще не видела.
– Голос, как у козла. Не доведут тебя до добра эти объявления.
И Наташка помахала Гале, довольная тем, что последнее слово осталось за ней.
* * *
Сергей открыл сейф и обозрел наличность. Три бумажки по сто долларов и две по пятьдесят. А расходы предстоят большие. Нужно собрать такой материал, чтобы суду стало ясно.
1 2 3 4 5