Я скажу повару, что ты согласна?
– Но, дорогая, мы не можем, – сказала Джинджер, вспыхнув, словно юная девушка, и с детской гордостью оглядела свое огромных размеров платье. – Что ты сказала насчет своих негров?
– Ты имеешь в виду повара и его помощников? – удивилась Агнесс. – Почему ты так говоришь, Джинджер? Что ты по этому поводу думаешь, Гай?
– Извините, не расслышал, – сказал Гай.
– Ох, Джинджер, кажется, думает, что наши повара могут… могут быть…
– Что они совсем рехнулись со своими скотскими желаниями и надо послать их ко всем чертям, ты это хочешь сказать? – резко спросил Гранд. – Хмм, Джинджер, может, и права. В таких делах, знаешь ли, береженого бог бережет, я это всегда говорил.
Гай, безусловно, любил притворяться дурачком, хотя некоторые считали, что в его ужимках не было ничего, кроме желания поиздеваться. Следующим его развлечением стала игра в Великого гурмана в нескольких всемирно известных дорогих ресторанах.
В один из обычных, тихих, спокойных вечеров Гай приходил в ресторан со своим бесстрастным камердинером. Камердинер вслед за Гаем вносил в помещение специальный стул для гурмана и огромный саквояж с необходимыми приборами. Стул, специально утяжеленный снизу, чтобы его было трудно повернуть, был также оснащен большим ремнем, который плотно застегивался вокруг пояса Гранда, как только тот усаживался за ужин. После этого камердинер брал из саквояжа огромный резиновый нагрудник и надевал его на шею Гранду. Сам Гранд в это время изучал меню, советуясь при этом с обслуживающим персоналом, состоящим из метрдотеля, старшего официанта, сомелье и как минимум одного из помощников шеф-повара.
Гай Гранд был последним из величайших транжир нашего времени. Именно по этой причине он был желанным и любимым гостем во всех ресторанах. Но из-за его эксцентричного поведения за ужином официанты старались посадить его как можно дальше от центра зала – на край террасы, в слабоосвещенный альков, или, в лучшем случае, за стол, полностью огороженный специальной ширмой. После первого визита Гранда многие рестораны специально держали наготове такую ширму на случай, если Гранд решит заявиться снова.
После долгого обсуждения блюд делался выбор, затягивался ремень, и Гай усаживался на стул, складывал руки домиком и замирал в предвкушении заказанных яств.
Когда приносили первое блюдо, начинался убийственный спектакль. Едва только унюхав аромат кушанья, Гранд, по-прежнему сидя далеко от стола, как фанатичный стоик, начинал экстатично извиваться на стуле, вращать глазами, вертеть головой, истекать и брызгать слюной. Потом внезапно приходил в себя и с крайне деловитым видом провозглашал: «К столу!». После этого резко наклонялся вперед, и, как дикарь, начинал зачерпывать руками все, что лежало на столе, и запихивать себе в рот. В результате всей этой катавасии Гранд оказывался перепачканным едой с ног до головы. Затем его бесстрастный камердинер наклонялся, отстегивал пояс стула, и Гай вываливался из-за стола и в возбуждении бежал на кухню, весь перемазанный едой, протягивал руку, как бы для приветствия, и кричал во все горло:
– Мои поздравления шеф-повару!
Потом он возвращался за стол, его снова пристегивали к стулу, поливали водой из маленького шланга, который камердинер доставал из саквояжа, вытирали большим полотенцем, и – как только приносили следующее блюдо, представление повторялось.
Даже те рестораны, которые прятали Гранда от остальных посетителей за специальной ширмой, тем не менее подвергали себя значительному риску. В тот момент, когда Гранд заканчивал с очередным блюдом, он с космической скоростью летел на кухню. И если официанты оказывались не настолько расторопны и решительны, чтобы сдернуть занавеску, он выносил ее прямо на своей голове, как плащ-палатку. Он бился внутри нее, переворачивал стол, а иногда и запутывался в ней ногами. Тогда он спотыкался, падал, продолжая двигаться вслепую через весь ресторан, валился на посетителей, сея по пути панику и вызывая суматоху. Если же он, не успев выбраться из занавески, добирался до кухни, там начинался самый настоящий погром.
Официанты, посетители ресторана и другие очевидцы застывали с открытыми ртами. Всеобщую панику едва ли мог свести на нет разговор между метрдотелем и вторым участником представления, – камердинером.
– Шеф-повар Бернез угостил его на славу, – невозмутимо сообщал камердинеру метрдотель. – Это точно.
Камердинер с достоинством кивал, наблюдая за тем, как Гранд штурмует ресторан.
– Сегодня он в ударе.
– У Бернеза, – неожиданно добавлял метрдотель возбужденным шепотом, – добавляется немолотый черный перец, он его просто бросает и все! – они понимающе посмотрели друг на друга в связи с этим открытием.
Когда приносили последнее блюдо, Гранд был уже измучен вконец, и изысканный десерт, оказывался безусловно, лишним для его организма. Едва притронувшись к блюду, он начинал биться в судорогах, после чего попросту отключался. Из ресторана его обычно выносили на носилках, а официанты и посетители наблюдали за процессией, разинув рты. Метрдотель с несколькими своими помощниками почтительно замирал у двери.
– Да этот парень – крепкий орешек! – восклицал молодой официант, стоявший рядом с метрдотелем и наблюдавший с выпученными глазами за выходящими из ресторана людьми. Метрдотель делал вид, что не слышит.
– Последний из великих гурманов, – говорил он с крайней печалью на лице. Он медленно возвращался от двери на свое место. – Нет, сэр, больше никто не вкушает пищу вот так.
Добиться со стороны метрдотелей дорогих ресторанов молчаливого согласия на все эти выходки обошлось Гранду в приличную сумму. Однако в итоге они послужили хорошей встряской для ветеранов ресторанного бизнеса. Те, кто в результате потерял работу, теперь могли бы открыть свои собственные неплохие рестораны. Разумеется, у них не было никакого желания покупать рестораны, из которых их уволили.
13
– В лучших произведениях литературы, – говорила Джинджер Хортон, – все идет от сердца, а не от ума!
– Я согласен! – сказал Гай Гранд и наклонился вперед, проявляя неподдельный интерес к беседе. – Если я плачу деньги, – возбужденно заговорил он, – то хочу получить… самое-самое лучшее произведение – то, что идет из самого нутра, видит бог! – и он шлепнул себя по животику, как бы в подтверждение.
– Боже милостивый! – воскликнула Эстер, заходясь смехом.
– И не переписывать! – продолжал Гай. – А прямо выливать свои чувства из самого нутра на проклятую бумагу!
– Гай! – воскликнула Агнесс, – в самом деле, Гай! – Всем давно было известно, что Джинджер Хортон писала – писала непрестанно – непрерывным потоком – глубоко исповедальную прозу.
– Извините, – пробормотал Гай, откидываясь назад, – я иногда немного забываюсь…
– Чувства и страсть! – согласно воскликнула Джинджер Хортон. – Конечно, все эти мерзкие людишки вокруг ничего подобного не чувствуют! Совсем ничего не чувствуют!
– Это очень интересно. Следует это обсудить, – сказал Гай, доставая из кармана пиджака маленькую записную книжку.
Пролистав ее, он продолжил:
– Человек, которого я встретил в поезде – если не возражаете, я не буду здесь упоминать его имени, потому что эта идея – довольно забавная – пока только в проекте, скажем так… Но я могу сказать вам следующее: он является одним из ведущих «Колонки издателей». Мы начали говорить, переходя от одной темы к другой, и он предложил мне рассмотреть такую вот новую схему. Я даже не знаю, как это назвать, но он предложил мне принять участие в проекте. Инвестиционное участие. Суть проекта – писать заново известные рассказы, – продолжил Гранд, добродушно улыбаясь. – И вот тут мы опять играем в кости и выкидываем наши старые шесть и семь, но в инвестиционных играх так оно все и происходит. Так вот, его схема – и я хотел бы сыграть пробную партию – выпустить серию нескольких рассказов, написанных самостоятельно… самостоятельно написанный Шекспир, Лоуренс и так далее.
– Господи боже… – начала Джинджер потрясенно.
– Его идея, – продолжил Гай, – честно говоря, я и сам не очень представляю, что это будет – выпустить обычные тексты хорошо известных произведений, но оставить пустые места, просто белые листы, которые читатель заполнит сам.
– Нет, я никогда… – сказала Джинджер с возмущением.
– Да-да, вот оно, – сказал Гранд, находя в записной книжке место, которое искал. – Здесь есть несколько рекламных образцов… пока это сыровато, предупреждаю вас… давайте посмотрим, да, это из Кафки – пробный экземпляр «Процесса». Вот как это звучит:
«Теперь вы тоже можете испытать такие же чудесные творческие мучения от двусмысленности и такие же проблески гениальности, которые творились в душе этого необыкновенного писателя и которые привели его к всемирной славе! Выберите нужные фигуры речи, красивые эпитеты, сядьте за стол и возьмите специальную шариковую ручку, которой пишут писатели и которая стоит тридцать пять центов».
Джинджер Хортон гневно фыркнула и приготовилась разразиться тирадой, но Гай перебил ее:
– И вот у нас есть «Взгляни (сам) на дом свой, ангел»:
«Ну так что, читатель-писатель – понравится ли тебе вывалить свои внутренности на этот прекрасный бесценный ковер? Да? Прямо посреди чьей-то комнаты, когда все на вас смотрят? Да? Да, черт возьми, вы можете это, вы можете, и так далее, итак далее».
– Скажу только, что это не вполне готовый образчик, конечно. Его нужно еще слегка подправить, сделать поярче… Так что ты думаешь по этому поводу, Джинджер?
– Что? Да я в это… ни единого цента не вложу! – пафосно заявила Джинджер.
– О, это слишком страшно, Гай. Ты не должен в этом участвовать! – воскликнула Агнесс.
– Хммм… Полагаю, ты права, – сказал Гай, – хотя на самом деле трудно сказать. Может получиться, может не получиться… Просто хотел посмотреть, кто и что по этому поводу думает. В этих инвестиционных играх самое главное – принимать свежие решения.
Гай придумал еще одно развлечение и опять повеселился на славу. Он вовлек одного человека в мероприятие по разбиванию крекеров огромным отбойным молотком на Таймс-Сквер.
Этот стойкий товарищ прибыл на место со своим арсеналом – коробкой соленых крекеров и шестидесятифунтовым молотком – приблизительно в 9 утра. Там он, как выразился Гай, «открыл свой магазин», – прямо рядом с выходом из метро на Сорок второй улице, на самом оживленном в это время суток перекрестке мира.
Одетый в хаки и жестяную каску, странного вида человек пробрался через людской поток к выходу из метро, и, нырнув в самую гущу толпы, открыл обитый медью сундук, прикрепленный к поясу ремнем, вытащил соленый крекер и наклонился, чтобы осторожно положить его на пешеходной дорожке.
– Смотрите собственными главами! – закричал он, выпрямившись и нетерпеливо жестикулируя. – Будьте осторожны! Не подходите близко! – И за тем, подняв молоток на высоту плеча, мощным ударом обрушил его на крекер – не только рассеяв его в пыль, но также разбив на куски часть пешеходной дорожки.
Через несколько минут вокруг него собрались зеваки. Все собравшиеся, кроме тех, которые стояли в непосредственной близости, должны были вытягивать головы или подпрыгивать, чтобы увидеть хотя бы мельком человека в жестяной каске. А он разглядывал почти невидимую пыль, оставшуюся от крекера.
– Я размял его, не правда ли? – пробормотал он самому себе тоном профессионала.
– Что он сказал? – поспешно переспросили не сколько человек – из тех, что стояли ближе.
– Он сказал, что размял его, – объяснил кто-то.
– Размял его? – фыркнул другой. – Чувак, ну-ка повтори!
Гай Гранд также присутствовал при этой сцене. Он выслушивал различные комментарии и иногда присоединялся к дискуссии.
– Эй, как так случилось, что ты этим занимаешься? – спросил он человека в жестяной каске.
Человек вытащил еще один крекер и с великой осторожностью положил его на асфальт.
– Вот этим? – переспросил он, вставая и поднимая огромный молоток. – О, да это всего лишь дело техники.
– Что он сказал?
– Говорит, это дело техники.
– Что?
– Дело техники.
– Да, хорошо, а что он разбивает своим молотком? Что это? Похоже на крекер.
– Да для чего ему крекер-то разбивать, вы шутите?
– Чувак, смотри, как молоток поднимается над асфальтом! Смотрите, у него там молоток!
Через короткое время собравшихся было столько, что они заполонили всю улицу и даже вылезли на проезжую часть, мешая проезжать машинам. В результате полицейскому Сорок Второй улицы пришлось, ругаясь, протискиваться в центр толпы. «Дайте пройти!» – кричал он. – «Уберитесь с дороги!»
Когда он пробрался к центру, где в самом разгаре шла операция по разбиванию крекеров, то остановился, заломил кепку назад, сложил руки и скорчил гримасу отвращения, наблюдая, как человек в жестяной каске разбивает несколько крекеров огромным отбойным молотком.
– Ты на службе у городских властей, приятель? – дрогнувшим голосом спросил полицейский.
– Так точно, – сказал человек в жестяной каске, не оборачиваясь. – Городское планирование. Технические дела.
– Да, – сказал полисмен. – Местечко ты выбрал хуже некуда, вот что я тебе скажу. – После этого, поправив кепку, он начал разгонять толпу. – Двигайтесь! Расходитесь! – орал он. – Освободите место! Идите на работу! Это технические дела! Прочь с дороги!
Разогнать толпу в такой час оказалось делом нелегким. Через некоторое время пришлось пригнать пожарные машины и пустить в ход шланги. Когда причина происшествия была раскрыта, полиция доставила Гранду некоторое беспокойство.
– Наверное, Джинджер подошли бы кое-какие твои вещи, – предположил Гай.
Эстер по-детски прикрыла рот, чтобы скрыть смешок, и весело поглядела на остальных, а Агнесс, задержав дыхание, выпалила:
– Я боюсь, что мы носим другой размер, Гай!
Агнесс, тоненькая словно тростинка, носила максимум девятый размер, а Джинджер – минимум шестидесятый.
Джинджер покачала головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11