Сандра Мэй
Ты – лучший

Когда, скажем, лиса находит хорошее место для норы, она приводит туда своего лиса, и они вместе готовят место для будущих детишек. Потом рождаются эти самые детишки… ну, короче, ясно. Начинается жизнь, самая обычная, с охотой, воспитанием, опасностями и трудностями. Это мы к тому, что ни одной лисе и ни одному лису не придет в голову захватывать еще одну нору, а потом еще одну нору и метаться между ними, забыв о детях и охоте…
Не то с людьми. Как только люди обустраиваются на новом месте и более или менее приходят в себя, им немедленно начинает хотеться что-нибудь завоевать. Например, леса Амазонки. Человек так устроен – ему всегда всего мало. Мало денег, мало женщин, мало счастья…
Люди приходили сюда поодиночке и целыми семьями, селились по берегам, пытались мыть золото, искать алмазы и изумруды. Поколения сменяли друг друга, и на отмелях высились горки пустой породы, а желанное богатство в руки не давалось.
Тогда пришли новые завоеватели. Эти не рассчитывали на жалкое сито и собственные руки, да и на золотые жилы не слишком надеялись. Эти привели с собой целую армию. Безжалостную, бездушную, железную армию, воняющую бензином, соляркой и смертью.
Настороженные обитатели сельвы, четвероногие, двуногие, крылатые и пресмыкающиеся, укрылись в зарослях и с опаской наблюдали, как железные чудовища насилуют Великую Реку, разрывают стальными ковшами и ножами ее берега, крушат вековые деревья, а потом сплавляют огромные бревна по течению.
Лес – это тоже золото.
Вслед за насильниками и захватчиками пришли другие, слабые, одинокие, большей частью очень интеллигентные и бессильные. Эти увешали берега и пни зелеными транспарантами, приковали себя цепями к гусеницам тракторов и грейдеров, были неоднократно биты хозяевами строительной техники, после чего убрались восвояси и стали рассказывать корреспондентам о том, как умирает Великая Река…
Ил постепенно затянул страшные шрамы по берегам Реки. Влажный воздух потихоньку разъел железные механизмы. Солярка и бензин ушли в землю. После того как гигантские анаконды утащили ночью нескольких рабочих, начался массовый исход человека обратно. К цивилизации. По домам.
Через год остовы грейдеров едва виднелись из-под буйной зеленой поросли.
Через пять лет никаких следов завоевателей не осталось.
Лес не терпит чужаков. Земля сама лечит свои раны. А деревья… Деревья вырастут, когда на земле не останется даже внуков тех, кто посмел однажды надругаться над сельвой.
Это было десять лет назад. Молодой нью-йоркский юрист приехал домой, как обычно, в самом конце весны. На третий день пребывания под родительским кровом он начисто забыл про Нью-Йорк и Лондон, бизнес-ланчи, срочные дела, телефоны и факсы, отдавшись каждодневным хлопотам с лошадьми, починке катера, чистке оружия и прочим милым сердцу любого мужчины игрушкам.
Тогда еще был жив отец…
Вечером Маленькая Хозяйка выглядела встревоженной, и молодой человек спросил, в чем дело. Отец хмыкнул и что-то пробурчал себе под нос, но женщина с неожиданным негодованием взглянула в его сторону, а потом рассказала пасынку, что неподалеку от селения яномами объявился Великий Ягуар. Это не зверь, вернее не совсем зверь. Это злой дух. Белые люди – тут женщина с укором взглянула на своего мужа – ошибочно полагают, что это просто ягуар-людоед и его достаточно всего лишь застрелить, но это совершенно неверно. Великого Ягуара можно только победить в схватке, ибо под пятнистой шкурой скрывается злой дух и пулей его не взять. Молодой человек, разумеется, не верил в легенды яномами, хотя и относился к маленькому народу с уважением, но после рассказа Маленькой Женщины в его груди разгорелся охотничий азарт. Одним словом, он взял свой винчестер, коробку патронов и отправился к индейцам.
В селении его хорошо знали и встретили с обычным радушием, однако, узнав, что юноша вознамерился убить Великого Ягуара, пришли в смятение. Вождь долго увещевал молодого человека, но, видя, что тот стоит на своем, махнул рукой и позвал лучших охотников. Молодого человека раздели, натерли с ног до головы какой-то вонючей мазью из трав, начертили на лбу, груди и плечах загадочные знаки и некоторым образом благословили на бой. На прощание вождь повесил ему на шею узкий и очень острый стальной кинжал с костяной рукоятью. Любой музей мира не колеблясь отвалил бы молодому человеку целое состояние за эту вещицу, но для яномами это была настоящая реликвия. Никто не знал, откуда у маленького лесного народа оружие из стали, а индейцы умели хранить свои тайны.
Потом была душная, полная шорохов, криков и загадочных звуков ночь в сельве. Молодой человек привык к лесу, хорошо его знал и никогда не боялся, но в эту ночь все было как-то иначе. Тревога разбудила ночных обитателей. Запах крови висел над сельвой. Змеи шуршали под ногами, птицы заполошно сваливались с ветвей, оглашая темноту испуганными воплями, обезьяны взволнованно пыхтели на вершинах деревьев…
Потом человек почуял запах ягуара. Тяжелый, маслянистый запах мускуса, крови и смерти. Еще мгновение спустя – мягкий хруст веток под тяжелыми лапами, утробное рычание… и вот в просвете между ветвями сверкнули два зеленых огня. Молодой человек в одно мгновение понял, что перед ним поистине гигантский экземпляр большой пятнистой кошки, наводящей ужас на обитателей сельвы. Он вскинул ружье на плечо, прицелился и стал ждать.
Он мог бы поручиться, что ягуар ворочается и сопит прямо перед ним, всего в нескольких шагах, и потому совершенно не ожидал могучего удара в бок. Литое, гладкое тело, состоящее из одних мускулов, вылетело откуда-то сбоку, и человек покатился по земле, сбитый с ног и ошеломленный внезапным нападением. При падении ружье выстрелило, и это спасло юноше жизнь – ягуар на мгновение растерялся. Однако уже через секунду он снова напал, и на этот раз у человека в руках уже не было винчестера.
Они сцепились, человек и зверь, одинаково рыча и визжа от ярости, покатились по упругой подстилке из прелой листвы и сгнивших веток. Страшные когти рвали обнаженное тело юноши, но он не чувствовал боли. Могучие руки стиснули горло зверя, не давая ему добраться клыками до горла…
Уже теряя сознание от потери крови, почти обессилев, молодой человек почувствовал, как кожаный шнурок впился ему в шею, и с силой рванул его освободившейся на миг рукой. Маленький клинок сам скользнул в мокрую от крови ладонь. Дальше человек ничего не помнил…
Отец и Маленькая Хозяйка примчались в селение яномами на закате следующего дня. У костра на шестах висела гигантская пятнистая шкура, а в тени кустарника лежал молодой человек. Все его тело покрывала зеленоватая клейкая масса – целебные травы и листья, об истинных свойствах которых знают только яномами. Юноша был бледен, глаза плотно закрыты. Отец не произнес ни слова, просто упал рядом с сыном на колени и стиснул смуглое запястье, покрытое свежими рубцами. Маленький вождь подошел бесшумно, тронул белого человека за плечо…
– Он великий охотник и воин. Ты, Дикое Сердце, можешь гордиться сыном. В полнолуние он станет Сыном Ягуара…
Полнолуние наступило через несколько дней, и, к удивлению отца, юноша был уже почти здоров. Страшные раны затянулись, остался всего один, самый глубокий и рваный след страшных когтей на груди.
Ночью, при свете большого костра, под заунывные и страшноватые напевы индейцев молодой человек стал Сыном Ягуара и первым охотником племени. Ему на плечи накинули гигантскую шкуру убитого им зверя, а на шею – ожерелье из страшных зубов и когтей, а потом в огне большого костра сожгли плотно закупоренный сосуд из сушеной тыквы – в нем была заключена бессмертная сущность убитого демона. Юноша, разумеется, не верил в мистику, но когда сосуд лопнул от жара, над поляной пронесся тихий и леденящий душу вой…
Джон Карлайл очнулся от воспоминаний, улыбнулся и задумчиво провел пальцем по белому шраму, наискось пересекавшему его широкую смуглую грудь. Как давно это было! Был жив отец…
Джон Карлайл валялся на траве и блаженно жмурился.
Воистину прекрасный день. Собственно, здесь всегда такие дни. Не нужны чайники и кастрюли, а о паровом отоплении думаешь, как о геенне огненной. Яйца можно отлично сварить и в стаканчике с водой, если выставить его на солнцепек.
Какого черта этих горожан несет на природу? Почему они считают, что сафари в сельве можно сравнивать с прогулкой по зоологическому саду? И что это за привычка – трогать руками все, что попадается на глаза, да еще приговаривать: ой, какая хорошенькая змейка… То, что хорошенькая змейка ярарака убивает человека за семь секунд, их не колышет, потому что они об этом не знают. Они и не обязаны об этом знать. Это – его головная боль.
Джону Карлайлу довольно часто приходилось повторять самому себе эти слова. Раньше их говорил его отец, Ричард Карлайл. И тоже довольно часто.
Потом Ричарда Карлайла тяпнула за ногу гремучая змея, и через несколько часов Джон осиротел окончательно. Это было давно. Так давно, что Джон почти примирился с этим.
Теперь Джону исполнилось тридцать пять лет. Столько же, сколько было его отцу, когда погибла мама.
Высокий, смуглый, широкоплечий, Джон был очень похож на отца, только вот волосы были не русыми, а черными, словно вороново крыло. В синих глазах поблескивал странный огонек – Каседас была уверена, что это последствие битвы с ягуаром, хотя женщины, знавшие Джона, уверяли, что это всего лишь затаенная грусть по неведомой возлюбленной… бла-бла-бла, что еще могут напридумывать женщины… Сердце Джона было свободно и спокойно. Как любят выражаться те же женщины, не принадлежало это сердце никому.
Разве что Дому На Сваях. Впрочем, теперь его не узнать. Настоящее родовое поместье. Старый дом Джон перестраивать не стал, а просто продолжил его до самого берега. Теперь над мутными водами Великой Реки возвышался небольшой сказочный замок, белый и ажурный, с высокими черепичными крышами, террасой вокруг всего дома, пышным садом – владением Каседас – одним словом, красота!
Скажем прямо, на свои деньги Джон мог построить даже небоскреб, но не стал этого делать, как не стал и прокладывать по сельве объездную дорогу для машин. Сельва останется нетронутой, так он поклялся самому себе, а попасть в Дом На Сваях можно и на катере. Великая Река всегда оставалась достаточно полноводной.
Джон слегка нахмурился. Каседас нелегко приходится здесь одной. Она любит сельву и не любит цивилизацию, а большой дом нуждается в хозяйке. В такой, как, скажем, Тюра, Тюра Макфарлан. Зеленоглазая платиновая блондинка с ногами от шеи и самомнением до небес. Эту хоть хозяйкой Букингемского дворца делай – она и глазом не моргнет. Валькирия, одно слово.
Джон бежал бы от этой валькирии на край света, кабы она не была подружкой его детских игр и их не связывала нежная и совершенно платоническая – как он искренне полагал – дружба. Впрочем, Джон ничуть не сомневался, что, сделай он первый шаг, платоническим отношениям немедленно настанет конец. Тюра была невероятно сексуальна и не считала нужным держать свои инстинкты в узде. Собственно, в постели Джона она не побывала только по одной причине – знала, что на эту удочку его не взять.
Женщины… Их было достаточно, чтобы он не стремился к браку, и более чем достаточно, чтобы он смог хорошо их узнать. Красивые, яркие, эффектные, они окружали его всегда, добиваясь расположения, а потом и чего-то большего, но неизменно оставались разочарованными. Сердце Джона Карлайла всегда принадлежало только ему одному.
Джон поднялся на ноги, отряхнул джинсы и свистнул Шайтану – вороному арабскому жеребцу, пасшемуся неподалеку. Шайтан покорно затрусил следом за хозяином.
Джон Карлайл в свои неполные тридцать пять вполне мог позволить себе вообще ничего не делать до конца жизни, но здесь, в сельве, он по-прежнему работал проводником для глупых гринго и относился к этому крайне серьезно. Так же, как и его отец.
Подходя к дому, он вновь задумался о хозяйке. Почему-то в голове неотступно крутился некий образ – темноволосая, кудрявая, с точеной фигуркой девушка. Невысокая, серо-глазая, улыбчивая, но тихая. Джон не мог сказать наверняка, видел ли он подобную девушку в жизни или это было только видение. Вероятно, это тот самый тип женщины, который его привлекает…
Каседас ждала его на террасе. Впрочем, не слишком-то и ждала, как выяснилось. Она играла с двумя черными как смоль щенками, Юноной и Юпитером. При виде своей молодой мачехи Джон невольно улыбнулся. Худенькая, невысокая, черноволосая и черноглазая, Каседас, видимо, была обречена до самой старости выглядеть подростком. Видавшие виды джинсовые шорты, растянутая футболка цвета хаки, волосы небрежно схвачены в хвост, худые загорелые руки покрыты царапинами, и на коленке свежая ссадина. Девчонка!
– Что ты здесь делаешь, матушка Каседас?
– Ой, напугал! Ты очень тихо ходишь… сын мой. Налей себе сока. Я только что выжала. Лед в ведерке под столом.
Джон кивнул, наполнил большой стакан соком и сел в шезлонг, с наслаждением вытянув босые ноги на прохладных каменных плитах пола.
– Что у нас произошло за утро? Я увлекся скачкой. Шайтан в отличной форме.
– Ты тоже. Пожалуй, ничего особенного не произошло. Звонила Мерседес…
Мерседес была двоюродной сестрой Джона, а ее мужем был однокурсник Джона по Оксфорду.
– Как она?
– Она-то ничего, а вот Лон попал в больницу.
– Ой господи! Я ей позвоню. Вероятно, это связано с нервами. Он в последнее время работал на износ.
– Никогда я не понимала, как политики ухитряются работать на износ. Язык у них стирается, что ли? Впрочем, Лон мне нравится, и мне его жаль. Приятный парень. И с Мерседес они друг другу подходят.
– Что ж, бывают и удачные браки, надо это признать.
– Джон, я вот что думаю… Мерседес теперь приехать не сможет, так что, может быть… ты попросишь Тюру?
1 2 3