– Правда?
– Дай нам недельку или чуть побольше, – сказал Эрни.
– Сколько? – спросил Минский, нащупывая бумажник.
Мы снова переглянулись, и я сказал:
– Три месяца без арендной платы.
– По рукам! – воскликнул Минский.
– И еще два бесплатных визита в стоматологический кабинет, – добавил Эрни. – Мне нужно поставить коронки на левые нижние зубы, ну и возможно, обновить мост.
Внезапно Минский спрыгнул с дивана и вразвалочку пошел к моему столу. Без особых усилий он запрыгнул на него, по дороге свалил на пол несколько бумажек, навис над Эрни, который послушно открыл рот и отдался в маленькие опытные руки доктора. Минский заурчал, обнаружив в пасти Эрни износившиеся коронки.
– Я вставлю тебе коронки фирмы «Импресарио», – сообщил он. – Отличная вставная челюсть. Модель «Джордж Гамильтон». Без проблем.
Внезапно внимание Минского обратилось на меня, и он с сопением пошлепал по столу, в ходе своего решительного наступления сбрасывая на пол все больше бумаг.
Я отпрянул.
– Спасибо, но… спасибо, мне и так хорошо.
– Ну же, Винсент, поддержание ротовой полости в порядке должно у тебя стоять на следующем месте после походов в церковь, – заявил Минский, потянувшись толстенькими ручками к моим стиснутым челюстям.
– В этом смысле я зубной атеист. Так что отвали, шмакодявка.
Минский пожал плечами и спрыгнул со стола.
– Я ценю то, что вы делаете для меня, парни.
– Но нам понадобится информация, – сказал Эрни.
Я нацарапал на задней стороне конверта список того, что нам понадобится:
– Полное имя, дата рождения, откуда родом, ну если есть возможность, парочку фоток.
– Откровенных? – спросил Минский.
– Подойдут и обычные.
После этого Минский отчалил. Я стал приводить в порядок свой стол, поднимать бумаги с пола, а Эрни снял пальто и повесил его на металлический крюк, прибитый на дверь.
– Ты веришь этому парню? – спросил он.
– Несчастный сукин сын.
– Раз в полгода он тут как тут с очередной слезливой историей о своей новой даме сердца.
– Некоторые мужики… – начал я. – Некоторые мужики просто не могут совладать с собой. Они не понимают, где та грань, через которую не стоит переходить.
– Я тебе скажу, в чем причина. Он считает, что его ответ жизни заключен в бабах. Минский думает, что он не будет самим собой, пока он не с бабой.
– Ну нельзя же так жить.
– Но нормальный мужик может существовать сам по себе, – настаивал мой напарник. – И даже должен.
– Ты прав, Эрн. Ты прав.
Мы молча прибрались в офисе и пожелали друг другу спокойной ночи. Я прошел по коридору и умылся в туалете, потом вернулся. Мое лицо все еще было влажным, капельки воды скатывались с фальшивого латексного носа и образовывали на полу маленькие лужицы. А Эрни тем временем, свернувшись калачиком, спал на диване. Ботинки валялись на полу рядом. Кусачее шерстяное одеяло натянуто до подбородка. Обеими руками Эрни крепко обхватил маленькую диванную подушку, и с его толстых губ срывался легкий храп.
И я поехал домой в гордом одиночестве.
2
Утром я опоздал на работу, а все из-за митинга в поддержку легализации марихуаны, проходившего перед монолитным зданием правительственных учреждений, которое возвышается над бульваром Уилшир неподалеку от Калифорнийского университета. Движение автотранспорта было заблокировано во всех направлениях на несколько миль. Для Лос-Анджелеса пробки – обычное дело, но поскольку мой кондиционер не работал в полную силу, то мне приходилось все время держать окна открытыми, чтобы хоть какой-то свежий воздух проникал внутрь. Постоянно играла какая-то фольклорная музыка, и раздавался сильный запах травки, которую покуривали митингующие. Довольно быстро у меня совершенно испортилось настроение.
Эрни не оказалось на месте. Одеяло было сложено и убрано. Диван приведен в надлежащий вид. Уже как минимум полгода Эрни ночует в офисе, и я больше не пристаю к нему по этому поводу.
Если потертая обстановка нового холостяцкого логова в Голливуде мешает ему хорошо выспаться, то разве я имею право лезть со своими советами и настаивать, что это не так?
На моем столе меня ждала записка. Крупные, но аккуратные буквы поперек желтого листа бумаги. «Ушел к зубному.» Но я не думаю, что Эрни пошел на осмотр к Минскому по их вчерашней договоренности. Скорее всего, он сейчас осматривает офис клиента, возможно, его дом, или то любовное гнездышко, где Минский кувыркался со своей юной подружкой-аллозаврихой. На это у него уйдет как минимум час или даже больше. Значит, у меня есть время, чтобы сразу перейти к бумажной работе, которая нарастает, словно снежный ком, и грозит обрушиться на меня лавиной и окончательно похоронить мой стол под грудой исков и свидетельских показаний.
В приоткрытую дверь постучали. Я повернулся и увидел знакомое лицо (на самом деле я видел его не далее как вчера), заглядывающее из коридора.
– А Эрни здесь?
В кабинет проник запах теплой овсянки и сирени. На мгновение мой мозг оцепенел, и верх взяли инстинкты. Внезапно я обнаружил, что качаю головой, присев при этом на краешек стола, а руки сами по себе скрестились на груди.
– Его нет.
– Ох. Рада тебя видеть, Винсент, – она зашла в кабинет. На ее плече болталась сумочка а la «коллекция Шанель». Морщинки в положенных местах по-прежнему отсутствовали.
– И я рад тебя видеть, Луиза.
Мы натянуто улыбнулись друг другу.
– Как твой новый муж? Терренс, его так, кажется, зовут?
– Террелл.
– Ой, прости. Террелл. Ну и как у него дела?
– Ну, учитывая сложившиеся обстоятельства, дела у него неплохо. Вот только с дыханием проблемы.
– У ти-рексов частенько такое бывает.
– Да, к сожалению, мы этим страдаем, – кивнула она.
На минуту воцарилось молчание, и я пытался понять, не нарушаем ли мы какие-то нормы поведения или моральные установки, просто находясь в одной комнате в отсутствие Эрни.
Луиза первой прервала тишину.
– Мы ведь… то есть ты ведь…
– Не сержусь ли я на тебя?
– Да. Ты ведь не сердишься на меня?
– Нет-нет, что ты, конечно, нет, – я широко улыбнулся в подтверждение собственной искренности. По крайней мере, я надеялся, что она примет мои слова за чистую монету.
– Спасибо. Может быть, ты хочешь…
– Нет. Это только ваше дело. Я имею в виду твой развод с Эрни. Я здесь ни при чем.
Казалось, Луизу удовлетворил мой ответ, и отсутствие негатива с моей стороны послужило сигналом к дальнейшему проникновению в наш кабинет. Через минуту она уже уселась на диван, поерзала и вдруг засунула себе руку под ягодицы, словно собиралась почесать их, хотя дамам такое поведение определенно не свойственно, и выудила ночную маску, обеспечивающую спящему комфортную темноту.
– Похоже, это маска Эрни.
– Похоже, да.
– Он что… Он здесь ночует?
– Ну, раз или два в месяц. Когда задерживается на работе допоздна.
Этот разговор мог бы продолжаться вечность. Луиза сидела бы на диване, а я – на краешке стола, и мы говорили бы об Эрни, или, скорее, молчали бы о нем несколько дней, тренируя те участки мозга, которые отвечают за пустую светскую болтовню. Но мне еще нужно было быстренько перекусить и заняться бумажной работой, так что я выдал стандартный вопрос, от которого посетители либо поспешно заходят внутрь, либо так же поспешно уходят прочь.
– Луиза, чем я могу тебе помочь?
Из уголка ее левого глаза потек ручеек слез, заполняя узенькую полоску, где настоящая чешуйчатая кожа соприкасалась с полистироловой маской. Если бы я не знал Луизу так хорошо – мы знакомы уже восемь, нет, девять лет – то решил бы, что она по-настоящему плачет. Возможно, из-за того, что она расстроена, или же по той причине, которая привела ее ко мне, или из-за их с Эрни отношений. Но Луиза – одна из тех несчастных особей динозавров, у которых до сих пор слезные железы вырабатывают больше слез, чем требуется, хотя остальные наши сородичи за миллионы лет эволюции избавились от этого дефекта. Это всего лишь иллюстрация к известному выражению «крокодиловы слезы», практически в буквальном смысле, за годы нашего знакомства я столько раз протягивал этой женщине носовой платок, и могу распознать, что это вовсе не проявление печали, а просто соленая водичка.
– Прости, – сказала Луиза, промокая салфеточкой уголок глаза. – Иногда я такая рёва.
– Знаю. Ты хочешь дождаться Эрни? Он должен вернуться…
– Нет, – резко сказала она. – Я бы предпочла поговорить с тобой наедине. Только ты и я. А потом ты передал бы Эрни содержание нашей беседы, хорошо?
Я кивнул и уселся за стол, пытаясь собрать все бумаги в некое подобие стопки.
– Начни с самого начала, Луиза. Это лучший совет, который я могу тебе дать.
Луиза сделала глубокий вдох, плечи быстро поднялись, а затем опустились обратно. Теперь она была готова изложить суть дела.
– Вчера вечером кто-то вломился в наш дом.
Ага, а то я не знаю. Потребовалось особое усилие и тактика, которую с успехом применяют сержанты-инструкторы, чтобы убедить мышцы лица сохранять нейтральное положение.
– Мне очень жаль, – сказал я совершенно спокойно. – Взломщики что-нибудь украли?
Луиза покачала головой.
– Насколько я понимаю, нет. Они раскурочили охранную сигнализацию, обшарили нашу спальню и оставили после себя ужасный беспорядок на кухне.
Вообще-то я думал, что на кухне после меня было относительно чисто, если не считать бараньей ноги, забытой на столе, но я всегда был чуть более неряшливым, чем мои сородичи.
– Вас, значит, не было дома.
– Слава Богу, не было. Не могу даже представить, что эти чудовища сделали бы с нами.
– Да в мире полно всяких отморозков, – сказал я, кивая в надежде, что это будет расценено как смирение, как-никак, мне ведь тоже приходится жить в этом страшном мире. – Вы вызвали полицию?
– Разумеется, – сказала она, и у меня все внутри оборвалось. – Но они не нашли ничего полезного. Это были динозавры, как мы думаем, по-видимому, их маски не оставляют отчетливых отпечатков.
– Понятно. Но чем же мы можем тебе помочь? Ты хочешь, чтобы мы взглянули на ваш дом, попробовали учуять какие-то запахи и понять, не сможем ли мы выяснить, кто это сделал?
– Мне кажется, мы и так знаем, кто это сделал, – сказала Луиза, и мне вдруг подумалось, что идея иметь в офисе дефибриллятор не была такой уж плохой. А что если цель ее визита и разговора с глазу на глаз – припереть меня к стенке и заставить признаться в преступлении? Обычно я не испытываю угрызений совести по поводу взломов, несанкционированных проникновений, «одалживаний» улик и прочих противозаконных деяний, с которыми я познакомился благодаря Эрни, но в данном случае меня бесило, что я предал нашу с Луизой дружбу, пусть и прошлую.
– И как же вы узнали? – спросил я, невольно отодвигаясь от стола. – Если полиция ничего не нашла…
Луиза помрачнела и посмотрела мне прямо в глаза.
– Я знаю, потому что… Просто знаю и все.
Я выдержал этот взгляд, не дрогнув. Что ж, будем играть до конца.
– Почему бы тебе не сказать мне? – предложил я в надежде, что она сделает обратное – вскочит и уйдет из офиса. – Скажи мне, кто же влез в ваш дом.
– Прогрессисты, – ответила Луиза, и моя кровь снова побежала по жилам.
– Прогрессисты?
– Ну… это секта. Как я понимаю, культ.
– Зато я не понимаю. Что еще за культ?
– Толком не знаю. Все члены этой организации – динозавры. Это культ динозавров.
– А зачем им было лезть в твой дом?
– Может, за деньгами?
– Но ведь воры не взяли денег!
– Потому что я не храню их дома. Вероятно, поэтому в доме такой разгром.
– Но зачем им вламываться именно в твой дом? Почему они не проникли ко мне? Или к Эрни?
– Потому что я их знаю. Вернее они меня знают. Руперт – один из них. Он – прогрессист.
– Твой брат? Луиза кивнула.
– Уже около двух лет. Я никому не рассказывала, когда он во все это втянулся, частично из-за того, что сама боялась, но… Честно говоря, я надеялась, что у него это пройдет.
– Типа переходного этапа?
– Да. У него уже столько было этих этапов. Помнишь, как он учился управлять дельтапланом?
Я не смог сдержать смех и был рад, что и Луиза засмеялась тоже.
– Разумеется, помню. А еще прыжки с «тарзанки», путешествие в Индию, вступление в «Корпус мира», спелеология. Руперт – хороший парень, но он не совсем знает, чего хочет от жизни.
– Пару лет назад он начал распродавать все, что у него осталось – велосипед, его долю в мамином доме. Он и у меня просил денег, но не говорил зачем. А теперь ему кажется, что он нашел себя, – сказала Луиза. – По его словам, он узнал, что такое прогресс.
– И что это значит?
– Без понятия. Мне тоже хотелось бы знать, – Луиза порылась в своей волшебной сумочке (я никогда не понимал, как в такое маленькое отделение влезает что-то, кроме тюбика губной помады) и вытащила сложенный листок бумага. – Две недели назад я получила вот это письмо и с тех пор сама не своя.
Она протянула мне письмо, я развернул листок и взглянул на него.
Почерк решительный, твердый. В письме говорилось следующее:
Дорогая сестра!
В ходе нашего существования некоторым из семьи Рааля было необходимо избрать иное место средь всех существ, живущих на земле, чем было доселе, а именно то, что завещали нам отцы наши и отцы отцов наших. В последнее время мнение динозавров учитывается все меньше, и пора нам заявить о причинах, которые подтолкнули нас избрать эту дорогу.
Я почитаю само собой разумеющимися следующие истины: я не такой, как все остальные существа на планете; я обладаю естественной красотой, присущей всем в семье Рааля; у меня есть моральные и кровные обязательства перед своими предками; я способен осознать мое подлинное «я».
Придет наше время, остались какие-то недели, и мы вернем наше наследство, утерянное в толще времен. Я нашел Прогресс, и Прогресс нашел меня. Моя кровь очищается по мере того, как я впитываю в себя мудрость рода Рааля и наших великих предков. И пока ты не осознаешь, что ты – лишь семя от семени предков наших, мы не увидимся.
С любовью, твой брат Гранаах.
– Гранаах? – спросил я.
– Я тоже не поняла, о чем это. Предки, кровные обязательства, какой-то непонятный Рааль, и этот пассаж про возвращение наследства – мне совершенно непонятно, о чем речь.
1 2 3 4 5 6 7