– Что это?
– Справка о незаявленных недостачах, о которых мне удалось разузнать в некоторых конторах-грузоподателях, пользующихся линией София-Варна. Они не посчитали их кражами и потому не сообщали о них. Но вы посмотрите, как распределяется по датам! Томов посмотрел на лист.
– Мда-а… Вы считаете, что тут есть связь?
– Думаю, да. Если принять их за кражи, то по числу и по объему это уже нечто значительное. И можно предположить, что на линии София-Варна действует целая группа. Возможно, что крадет только один, другие же только посредники и продавцы краденого. Но сумма, общая сумма не маленькая! По-моему, мы действительно имеем дело с группой.
– Так. И что вы предлагаете?
– Прежде всего я хотел бы представить себе того, кто вскрывает вагоны, товарищ полковник! По крайней мере пытаюсь.
– Ну и как вы себе его представляете?
– Это ловкий человек, знакомый с железнодорожным транспортом. Он постоянно крутится на какой-нибудь станции. Если бы он не был там постоянно, если бы не был местным, он просто взломал бы пломбу, не позаботившись о том, чтобы кража осталась незамеченной на всем пути следования.
– Хорошо. Дальше?
– Многие его знают и его присутствие у вагонов ночью не вызывает подозрений. Следовательно, наиболее вероятно, что он станционный работник.
– Но может и не быть им!
– Может и не быть, – согласился Минковский, – но более вероятно, что он таковым является или хотя бы был им. Теперь вопрос о сбыте краденого. Сам он не может сбыть свой товар. Значит, его соучастники работают в каких-нибудь крупных городах, расположенных вдоль линии. Если исключить Варну и Софию, остаются Шумен, Торговиште, Горна-Оряховица, Плевен. Можно сосредоточить поиски на них.
– Построение неплохое, – усмехнулся Томов, – единственный недостаток, что может быть неверным.
Минковский тоже усмехнулся, и в его карих глазах блеснули лукавые искорки.
– Разрешите продолжать?
– Пейте чай, а то остынет! – сказал Томов. – Кажется, я понимаю, куда вы клоните. Хотите сахару?
Минковский положил сахар в чай, помешал ложечкой и продолжил:
– Вор хорошо знает вагоны, регистрацию грузов и способ пломбирования. Группа совершает кражу и, как говорится, ложится на дно. Недостача груза принимается за случайную ошибку и груз каким-то образом списывают. А может, посчитают, что кража невелика и не стоит поднимать переполох, только создавать себе неприятности. Проходит дней десять и группа решает, что можно снова провернуть дельце. И проворачивает его. Нынешняя кража – как раз под Новый год, когда в ресторанах и ночных заведениях сигареты сбываются запросто. Сплавив товар, они снова будут ждать удобного случая. Но не думаю, что они затаились надолго. Аппетит приходит во время еды, да и январь месяц праздников… самых разных!
– Ты хочешь сказать, время именин?
– Да, именин. Значит, следующей кражи можно ожидать в середине января. И мы должны быть готовы. Надо попросить торговую организацию отгрузить еще один вагон по нашему требованию. С подходящим товаром. А мы внимательно проследим за вагоном по станциям. В тепловозе будет наш работник, переодетый в железнодорожную форму, чтобы не вызывать подозрений…
– Дальше!
– А в самом вагоне, – продолжал осторожно Минковский, – буду я. Буду поддерживать постоянную связь с нашим человеком в тепловозе, а также с оперативными группами на станциях. Если нам повезет, ночная птица попадет в западню!
Минковский замолчал. Томов молча прихлебывал чай. Молчание длилось довольно долго. Наконец, Томов сказал:
– Вы, наверное, увлекаетесь криминальным чтивом. Это где-нибудь описано?
– Да, увлекаюсь, – сознался Минковский. – Но этого нигде не встречал, хотя, наверняка, где-нибудь описано. Ничто не ново под луной. Томов молчал.
– Разрешите добавить, товарищ полковник! В этом нет никакой опасности. Ни для кого. И никто ничего не теряет. Груз будет себе ехать, и мы тоже. В случае чего – есть радиосвязь. Небольшое путешествие и все.
– Мда-а… – прищурился Томов. – Небольшое путешествие! Сорок восемь часов в запертом вагоне, причем опломбированном. И шанс, что вор позарится именно на этот вагон, прямо скажем, один из десяти!
То, что Томов не отказал, ободрило Минковского.
– Мы подготовим вагон, товарищ полковник! – продолжил он. Мы его так подготовим, что он непременно привлечет внимание. Вы же знаете, что железнодорожники приклеивают к вагонам корешки от накладных. Приклеим и мы. Наверняка, вор именно по ним и ориентируется.
Томов поставил стакан на стол.
– Ну и эксперимент! Вам нельзя отказать в живости воображения. Опломбированный вагон, в котором сидит следователь! Это вообще не входит в ваши служебные обязанности. А что с вами может случиться, вы об этом подумали?
Минковский кивнул головой.
– Подумал. По-моему, ничего опасного. Вентиляция есть, водой и едой запасусь, позабочусь обо всем, что может понадобиться за два дня пути. А наш сотрудник в тепловозе будет страховать меня. – Немного помолчав, Минковский спросил: Так мне включить этот следственный эксперимент в оперативный план, товарищ полковник?
– Какой следственный эксперимент? – нахмурился Томов. – Этот вовсе не следственный эксперимент! Это лотерея, вот что!
Он откинулся на спинку стула.
– Я не говорю „нет". Может… и стоит попробовать… но только как исключение в нашей практике. Во всяком случае, вы разработайте все как надо. До мельчайших подробностей. Тогда и поговорим.
Планом предусматривалось действительно все, что можно было предусмотреть, включая теплую обувь, тулуп и дублирование радиостанции. И все же Минковский рассчитывал на оттепель, которые нередки в январе.
Томов пока не дал своего согласия. Долго раздумывал, однажды вернул план, сказав, что есть недоделки. Наверное, так оно и было, и через пару дней Минковский представил план с новыми идеями относительно того, как привлечь внимание вора.
В конце концов, 10 января машина была запущена. Точнее, завертелись колеса вагона-мышеловки.
День был выбран не случайно. Если у вора были соучастники, которые сбывали товар, то пятница самый идеальный день для кражи, потому что в субботу и воскресенье удобно толкнуть добычу. Только вот погода начала портиться, хотя было сравнительно тепло – моросил мелкий противный дождик, но без снега.
На варненской станции вагон загрузили ящиками с сигаретами, вином, грузчики захлопнули дверь и ушли. Двое железнодорожников, посвященных в операцию, позаботились об остальном.
Наступила ночь. Минковский лежал в углу между ящиками, завернувшись в толстый тулуп, и прислушивался к мерному перестуку колес. Уверенность в успехе, с которой он защищал свой план перед Томовым, понемногу оставляла его.
„Шанс один из десяти, что вор позарится именно на этот вагон, – всплыли в памяти слова полковника. – Пусть не один к десяти, но все равно не больше одного к четырем".
Колеса стучали.
„В сущности, мы ничего не теряем. Не получится, так не получится. Ну, померзну здесь пару ночей, зато буду знать, что лично проверил эту возможность!"
Он посмотрел на светящийся циферблат часов. Половина первого ночи. Пока поезд идет, ничего не случится. Можно поспать. Недавно проехали Шумен. Еще ехать и ехать. Завтра утром вагон бог знает сколько будет стоять в Горна-Оряховице, и только через день на рассвете прибудет в Софию.
Раздался зуммер радиостанции.
– Восьмой, здесь Десятый! – услышал он знакомый голос. Это был его помощник по операции, молоденький старшина. Он сидел в кабине машиниста. – У вас все в порядке?
– Здесь Восьмой, – отозвался Минковский. – Все в порядке. Можете вздремнуть. Если что, вызову вас!
Все же чертовски холодно. Минковский приподнялся, взял одеяло, которое он сначала подложил себе под голову, и набросил его на ноги.
Состав сбавил скорость, завизжали тормоза и поезд остановился на каком-то полустанке, огни которого едва-едва пробивались сквозь щели в полу и на стенах. Сколько придется здесь простоять? Нужно быть начеку. А вдруг вагоны обворовывают именно на этом полустанке!
Нет, ничего. Прошло минут десять или пятнадцать, где-то вдалеке послышались мужские голоса, приближавшиеся издали шаги, но вскоре они прошли мимо и затихли где-то на другом конце поезда. Потом с оглушительным грохотом мимо пронесся экспресс. Короткий свисток локомотива, перестук колес ударил в уши, в щелях промигнул свет его огней. И снова наступила тишина. Немного погодя короткими толчками, как-то нерешительно тронулся товарный поезд.
„Пожалуй, надо вздремнуть!" – подумал Минковский.
И тут он услышал шорох. Тихий, осторожно скользящий шорох, будто кто-то крался по крыше вагона, отыскивая ногами боковую лестницу.
Минковский насторожился, целиком обратившись в слух. Да, кто-то осторожно спускался вниз по лестнице.
Это было неожиданно. Значит, не на станции, а в движении! На что вор рассчитывает? Минковский мигом сообразил. Поезд не набирает скорость, значит, дорога идет вверх. Очевидно, все хорошо спланировано. Видимо, вор опытный: знает, где безопасно ступить, может открыть вагон в движении, сбросить несколько ящиков и спокойно спуститься на следующей станции. А соучастник подберет ящики!
Минковский нажал на кнопку зуммера.
– Десятый, здесь Восьмой! – зашептал он. – Ты меня слышишь?
– Так точно! – отозвался далекий голос.
– Кто-то спустился по лестнице с крыши вагона. Теперь он перед дверью. Будь готов!
– Может, остановить поезд? – предложил Десятый.
– Ни в коем случае! Только по моему приказанию!
Не успеет поезд остановиться, как тот, у двери, просто спрыгнет и скроется в темноте. Они же сейчас в невыгодном положении – один заперт в вагоне, другой – далеко в голове состава. Да и какие у них доказательства, что этот человек собирался совершить ограбление? Нет, надо, чтобы злоумышленник вскрыл вагон, вошел внутрь…
Прошло еще две-три минуты. Поезд карабкался в гору, тот, что снаружи, вскрыл пломбу, причем довольно быстро. Потом одним толчком немного приоткрыл дверь. Из сумрачного прямоугольника пахнуло холодным воздухом. Человек забрался внутрь вагона. Он был низкий, плечистый, движения ловкие, быстрые. Больше ничего в сумраке рассмотреть было невозможно.
Минковский приподнялся в своем убежище.
Вошедший стоял на одном месте, легонько покачиваясь в такт с движением поезда. Потом сделал один шаг. Послышалось щелканье зажигалки, потом еще раз, но огонек не появился.
– Стой, не двигайся! – крикнул Минковский и выскочил из-за ящиков, на ходу включая фонарь.
Поток яркого света залил лицо и грудь вошедшего. Он был и в самом деле коренастый, но хорошо сложенный мужчина в потертой куртке железнодорожника с широким смуглым лицом и черными, как смоль, волосами. На какое-то мгновение он застыл, вытянув вперед, словно защищаясь от света, руки.
И тут случилось неожиданное. Мужик вывернулся, как кошка, молниеносно схватился за ручку вагона, оттолкнулся и, сжавшись в комок, выпрыгнул из вагона. Это был невероятный, акробатический прыжок! Если бы только это! От резкого толчка дверь скользнула по желобу, сумрачный прямоугольник начал уменьшаться и совсем исчез.
– Десятый, останови поезд! – крикнул Минковский. В два прыжка он очутился у двери, ухватился за ручку и оттолкнул дверь. Несколько секунд были потеряны.
В лицо бил холодный встречный ветер. Рядом с вагоном бежали навстречу черные силуэты деревьев придорожного леса. Поезд карабкался вверх, скорость была небольшая, но не зная местности прыгать на ходу было нельзя.
Завизжали тормоза, вагоны тряхнуло. Минковский посветил на ступеньку, – она была довольно низко и чуть левее двери – ухватился за ручку, и, повернувшись, встал на подножку. Выбрав место, как ему показалось, поровнее, он сконцентрировался и бросился вперед в направлении движения поезда.
Прыгнул удачно, он сразу это почувствовал, но когда он катился кубарем с откоса, фонарь, прикрепленный ремешком к плечу, больно ударил его в грудь. Минковский вскрикнул, ухватился за ударенное ребро. Было больно, но терпимо.
„Все на месте, ничего не сломал!" – пронеслось у него в голове. Поезд остановился немного дальше, метрах в пятидесяти от него. Светились сигнальные огни последнего вагона, отчетливо слышалось глухое ворчание дизеля. Свет фар бил в сторону. Яркие и нереальные, как в театральной декорации, выскочили белые стволы оголенных берез с низким густым подлеском. Немного поодаль возвышался холм, на котором виднелись полосы нерастаявшего снега. Было пустынно и неприятно.
Послышались шаги человека, бегущего по гравию обочины, приближался свет еще одного фонаря.
– Сюда, сюда! – крикнул Минковский.
Вдоль березовой рощи вилась тропинка. Куда она вела, нельзя было разобрать, но куда-то все же вела, и вор, вероятно по ней и убежал.
Светя перед собой фонарем, Минковский побежал по тропинке. Светлый круг заплясал перед ним. С каждым шагом ребро болело все сильнее, он мысленно проклинал его, но, стиснув зубы, заставлял себя бежать дальше. Его душила не только боль, но и злость. Черт его дернул спешить! Думал, что ворюга у него в руках, что ему не спрыгнуть с поезда. А оно вон как вышло.
„Чтоб тебе неладно было, гадина!" – проклинал его Минковский. Такой прыжок! Да после такого сальто-мортале он должен лежать переломанный где-нибудь здесь, на тропинке или, стеная от боли, прятаться в придорожных кустах.
Но вокруг никого не было. Злость сменилась гневом, а потом, когда воздуха в груди уже не доставало и он был вынужден остановиться от боли, она сменилась разочарованием.
Минковский остановился. Посветил фонарем справа и слева от дорожки, она стала совсем узкой, уходя круто вверх по холму. Ветер швырял бурые листья. Не было никакого следа, похоже, ни один человек не проходил здесь. Слева, по другую сторону линии простирались поля, на которых давно была убрана кукуруза и только кое-где торчали сломанные стебли. Надо быть сумасшедшим, чтобы броситься в темноту через раскисшее поле, полное острых кукурузных стеблей. А впрочем, кто его знает, может, он решился и на это!
1 2 3 4