Лесничиха отворила дверь и прислушалась. Заметив осторожно двигавшуюся тень, она испуганно вскрикнула Но это был ее отец.
— Они послали меня вперед, чтобы узнать, нет ли чего новенького, — сказал он.
— Нет, ничего.
Лесничий прорезал ночную тьму долгим, пронзительным свистом. И вскоре под деревьями стало явственно видно что-то темное, медленно приближавшееся: то был авангард из десяти человек.
— Не ходите перед отдушиной, — то и дело повторял Верзила.
И шедшие впереди показывали тем, кто шел за ними, на опасную отдушину.
Наконец показались основные силы отряда — все двести человек, у каждого из которых было по двести патронов.
Лавинь, дрожа от волнения, расставил своих людей так, чтобы дом был оцеплен со всех сторон; широкое свободное пространство оставалось лишь перед маленьким черным отверстием вровень с землей: через него в погреб проникал воздух.
Отдав распоряжения, Лавинь вошел в жилище лесника и осведомился о численности и расположении неприятеля, а неприятель между тем примолк, так что можно было подумать, что он исчез, испарился, улетучился через отдушину. Лавинь топнул ногой по крышке люка и крикнул:
— Господин офицер! Немец не отвечал.
— Господин офицер! — повторил комендант.
Ответа снова не последовало. В течение двадцати минут он уговаривал молчаливого офицера сдаться вместе с оружием и снаряжением, обещая сохранить жизнь ему и его солдатам и воздать им воинские почести, но не обнаружил никаких признаков ни мирных, ни враждебных намерений. Положение становилось затруднительным.
Добровольцы топтались на снегу, изо всех сил хлопали себя руками по плечам, как это делают кучера, когда хотят согреться, смотрели на отдушину, и у них возрастало детски озорное желание пробежать мимо нее.
Наконец солдат по имени Потдевен, проворный малый, рискнул. Он промчался мимо отдушины, как олень. Попытка удалась. Пленники, казалось, умерли.
— Да там никого нет! — раздался чей-то голос. Еще один солдат пробежал перед грозным отверстием. Это превратилось в игру. То и дело какой-нибудь солдат сломя голову мчался от одной группы людей к другой, — так дети бегают наперегонки, — и до того быстро перебирал ногами, что из-под них летели снежные комья. Чтобы согреться, ополченцы развели большие костры из валежника, и при перебежке из одного лагеря в другой фигура бегущего освещалась пламенем.
— Малуазон, твой черед! — крикнул кто-то.
Малуазон был толстяк булочник, над пузом которого вечно потешались товарищи.
Толстяк заколебался. Посыпались шуточки. Тогда он набрался храбрости и, пыхтя, затрусил мелкой и ровной рысцой, от которой трясся его объемистый живот.
Весь отряд хохотал до слез.
— Браво, браво, Малуазон! — кричали ополченцы, чтобы придать ему духу.
Он пробежал почти две трети своего пути» как вдруг из отдушины вымахнул длинный красный язык пламени. Раздался выстрел, и тучный булочник с диким криком упал лицом в снег.
Никто не бросился к нему на помощь. Он полз по снегу на четвереньках и стонал; миновав страшное место, он потерял сознание.
Пуля засела у него в нижней мясистой части тела.
Прошли первые минуты растерянности и страха, и снова поднялся смех.
На пороге сторожки показался комендант Лавинь. Он уже разработал план атаки.
— Лудильщик Планшю и его подручные! — звонко выкрикнул он.
Три человека подошли к нему.
— Снимите с дома водосточные трубы.
Через четверть часа перед комендантом лежало двадцать метров водосточных труб.
Он приказал осторожно провертеть небольшую круглую дырку у края люка и, когда к этому отверстию насосом подвели воду, весело объявил:
— Сейчас мы дадим господам немцам водички. Громовое, восторженное ура, радостные крики и взрывы неудержимого хохота были ему ответом. Комендант разбил отряд на рабочие группы, которые должны были сменять одна другую каждые пять минут, и скомандовал:
— Качайте.
Железное коромысло заработало, в трубах послышалось журчание и побежало вниз по ступенькам в погреб, напоминая плеск фонтана, плеск в бассейне с золотыми рыбками.
Прошел час, другой, третий.
Комендант в бешенстве шагал по кухне; время от времени он ложился на пол и прислушивался, стараясь понять, что делает неприятель, и спрашивая себя, скоро ли он капитулирует.
Наконец неприятель зашевелился. Было слышно, как он передвигает бочки, переговаривается, плещется в воде.
И вот около восьми утра через отдушину донесся голос:
— Я хотель кафарить каспадин французский официр.
Стараясь особенно не высовываться, Лавинь спросил:
— Сдаетесь?
— Здаюс.
— В таком случае выбросьте оружие во двор. И тут все увидели, как из дыры вылетела и упала на снег винтовка, за ней другая, третья — все шесть винтовок. Тот же голос крикнул:
— Польше нэт! Побистрее: мой тонуль.
Комендант скомандовал:
— Отставить!
Рычаг насоса опустился и замер.
Когда кухню заполнили ополченцы, ожидавшие, что будет дальше, и державшие ружья наизготовку, комендант поднял дубовую крышку люка.
Сперва показались четыре мокрые головы, четыре белобрысые головы с длинными бесцветными волосами, и, наконец, из погреба, один за другим, вылезли шестеро дрожащих, мокрых, растерянных немцев.
Их схватили и связали. Затем, опасаясь какого-нибудь сюрприза, все тотчас же отправились в обратный путь, разбившись на две группы: одна сопровождала пленников, другая — Малуазона, которою уложили на тюфяк, а тюфяк — на жерди.
В Ретель вернулись с торжеством.
Лавинь был награжден орденом за взятие в плен прусского авангарда, а толстяк булочник получил медаль за ранение в бою с неприятелем.

1 2