«Эксмо»
«Холодный человек»: Эксмо; М.; 2010
ISBN 978-5-699-39628-3
Аннотация
Готическая атмосфера старого кладбища соткана из кошмарных тайн, которые уносят с собой в преисподнюю мертвецы. Но иногда эти тайны могут пригодиться и живым. Однажды ночью молодая девушка Вера, посвященная в секреты вызова духов умерших, читает заклинание. И оно срабатывает – теперь ей будет служить дух баронессы Амалии фон Торн. Вера очень хочет выйти замуж, и баронесса обещает ей помочь. Но стоит ли прибегать к помощи покойницы, да еще и в «час мертвецов», когда зло властвует безраздельно?..
Алексей Григорьевич Атеев
Холодный человек
Глава 1
Дом возле кладбища
и его обитательница
Густая, беспросветная тьма нависла над городом. Она казалась липкой, словно молочный кисель, густой и скользкой, как картофельная патока. При движении она расступалась, но тут же смыкалась позади с еле слышным хлюпаньем. Возможно, это впечатление возникало от унылой мороси, которая струилась с мертвых небес. Слабый, но непрекращающийся дождь шел уже которые сутки. Все вокруг – ветхие домишки, искривленные стволы деревьев, чахлые кусты – точно пропиталось влагой. Мир стал похож на губку. Ткни пальцем, и засочится гнилая вода.
Город спал. Мрак поглотил его, и создавалось впечатление: мрак никогда не рассеется. Редкие тусклые фонари только усиливали это впечатление. Пронизанный струями дождя свет ядовито-желтыми столбами падал на мокрый асфальт и тьму не только не рассеивал, но делал ее еще более густой и вязкой. Все словно вымерло. Возможно, где-то на центральных улицах и была жизнь. Там, разбрызгивая лужи, мчались автомобили, спешили, мечтая поскорее укрыться под теплым кровом, редкие прохожие, но здесь, на окраине, царила мертвенная тишина.
Неожиданно забили городские куранты. Их далекий, но отчетливый, слегка надтреснутый звук только усиливал ощущение тоски и неведомой опасности. И еще он словно подавал некую команду ночной нежити, гнездящейся в потаенных углах, в щелях и трущобах.
…Восемь, девять, десять… Удары курантов, как огромные гвозди, вколачивались в печальное безмолвие. Замер дребезг последнего, и вновь на окрестности опустилась тоскливая тишина. Но все вокруг тотчас ожило, наполнилось едва различимым движением, странными звуками, бледными тенями. В конусе фонарного света мелькнуло нечто бесплотное, словно мазок акварели, раздался едва слышный звук – не то треск сломанного сучка, не то щелканье чьих-то мертвых челюстей. С расположенного неподалеку старого кладбища поползли по вязкой почве клочья тумана. Где-то неподалеку протяжно завыла бродячая собака…
Реальность на глазах превращалась в кошмар. Или это только казалось воспаленному воображению?
Девушка беспокойно ворочалась в своей узкой кроватке. Она никак не могла заснуть. Часы уже пробили двенадцать, а сон все не шел. Несколько раз она поднималась, бродила в потемках по своей довольно тесной квартирке или стояла возле окна, всматривалась во тьму, сквозь потеки воды пытаясь разглядеть, что делается снаружи. Однако там ничего не происходило. По-прежнему шел унылый дождь. Налетавший время от времени ветер тряс росшее во дворе дерево, стучал его ветвями по внешней стороне стены, бросал в оконные рамы пригоршни мокрых листьев. Фонарь словно освещал дно заросшего тиной аквариума.
Девушка снова легла. Мысли вяло шевелились в ее головке. Неожиданно вспомнились не раз слышанные в детстве истории про заложных покойников, которые в такие вот ненастные ночи поднимаются из своих могил и бродят в потемках в поисках жертв, чаще всего таких, на которых нет креста.
Давным-давно заброшенное кладбище находилось совсем рядом, через дорогу, и потому окрестные ребятишки в теплое время года частенько лазали меж древних покосившихся от времени памятников и черных крестов. Все вокруг густо заросло сиренью, акацией и шиповником. В июне, да и позже, здесь стоял столь сильный аромат цветущих кустов и трав, что у иных кружилась голова и им становилось дурно. Но ребятишки объясняли это состояние вовсе не действием цветочных флюидов, а происками нечистой силы, старающейся усыпить человека, а затем увлечь несчастного в царство мертвых. Однако несмотря на некоторые опасения детей все же влекло сюда. Возможно, именно по причине причудливого сочетания могучих жизненных сил, выражавшихся в буйном цветении, и одновременно в осязаемом присутствии смерти.
В глубине кладбища, среди прочих, стоял склеп, кирпичные стены которого были обложены плитами черного мрамора. Чугунные двери склепа наглухо запечатывали огромные ржавые замки, но и без них обычным путем внутрь, казалось, невозможно попасть, поскольку двери были не то заварены, не то заклепаны. На одной из наружных стен имелась плита, на которой потускневшими золотыми буквами было выбито, что здесь покоятся члены семейства баронов фон Торн. Всего имен имелось десятка два. Среди фон Торнов присутствовали действительные статские советники, полковники и даже некий адмирал, но ребят больше всего привлекало одно имя, и отнюдь не мужское. Где-то в середине списка усопших можно было прочитать:
«Девица Амалия фон Торн
Мир ее праху».
Судя по дате смерти, выходило, что девица Амалия погребена в данной усыпальнице в первой половине девятнадцатого века. Когда же конкретно, оставалось неведомым, поскольку последняя цифра в дате была почему-то тщательно сбита. Вот про эту-то фон Торниху и рассказывали всякие ужасы. Говорили, будто бы она была ведьмой, по ночам выбиралась из родового замка, бродила по улицам, нападала на запоздалых прохожих, а то забиралась в дома, где имелись маленькие дети, и пила кровь младенцев. Родители несчастных малюток спали при этом непробудным сном и не могли прийти на помощь своим чадам. По другим, более правдоподобным сообщениям зловредная Амалия ведьмой вовсе не являлась, а была отравительницей, из зависти умертвившей по очереди двух своих старших сестер ради красавца-жениха, к Амалии же никто не сватался по причине ее мерзкого характера и сильной близорукости. Как бы там ни было, девица фон Торн тоже скончалась неестественной смертью. Не то ее придушили собственные родственники, не то прикончил из пистолета потрясенный отец.
– Вот она-то и есть заложная, – объясняла подружкам самая сведущая девочка Катя Бурдымагина. – Заложная – это не отпетая попом. Лежит она нетленная в могилке, и нет ей покоя. Ни в рай, ни в ад не пускают. Вот она по ночам и шляется… А кто желает на нее посмотреть, может запросто это сделать. Вон, под стеной, лаз прорыт… – И она указывала на едва видневшуюся среди буйных зарослей шиповника дыру под одной из стен. – Только не советую. Лежит она в хрустальном гробу, который на цепях подвешен к потолку, как живая, но стоит глянуть на нее, как она той же ночью сама к тебе придет. А уж тогда…
Что произойдет «тогда», Катя не поясняла, но и так все было ясно.
Девочки с ужасом таращились на склеп. Внутри у них все замирало, сердце проваливалось в желудок, а коленки сами собой подгибались. И все равно их тянуло сюда.
Но происходило это давным-давно, в детстве. С тех пор она на старом кладбище не бывала. Проходила сотни раз мимо, но и только. По правде говоря, и думать о нем забыла…
Сон так и не приходил. Вместо него ее охватило некое оцепенение, тревожное и одновременно томное, даже сладкое. Девушка лежала с открытыми глазами, но старалась не смотреть в сторону окна, за которым, как чудилось, находилась неопределенная, но вполне реальная угроза. Ей казалось, стекла вовсе не помеха для проникновения в комнату некой ужасной силы, имени у которой не было. И эта самая сила постепенно, незаметно, но настойчиво просачивалась внутрь.
Дом возле кладбища был двухэтажным, деревянным и довольно старым. Некогда он принадлежал какому-то купцу, но за годы советской власти, не меняя внешнего облика, внутри неоднократно перестраивался. Результатом этих перестроек явилась небольшая двухкомнатная квартирка без горячей воды, но зато с собственной уборной. В настоящее время ее занимала девица, которую звали…
Девицу звали Вера Карловна Воропаева, а проживало сие небесное создание в городе Сорочинске. Отстоял Сорочинск не очень далеко от Первопрестольной, являлся центром небольшой среднерусской области и нес в себе черты (в архитектуре, конечно) александровского классицизма, николаевского деспотизма и сталинского имперского социализма. Присутствовали тут и хрущевские «типовухи», брежневские «улучшенки» и… И все! Новые правители пока что не оставили значительного следа в градостроении. Кроме вышеперечисленных стилей, в Сорочинске, как и в большинстве старинных городов, имелись постройки совсем уж неопределенных типов.
Уже упоминалось, что Вера проживала в бывшем купеческом доме, однако, кроме старорежимных, вокруг располагалось множество и более поздних построек. По своему внешнему виду местность напоминала картину Поленова «Московский дворик» – даже купола допотопной церквухи голубели над окрестностями.
В целом район мог бы быть обозначен как трущоба, однако таковой не являлся, поскольку контингент населения, проживающего здесь, подходил под определение «средний класс». Это сегодня он стал средним, а раньше именовался вначале пролетарским, потом – рабочим классом, правда, с вкраплениями разного рода совслужащих. Помимо трудящихся близлежащих заводов и фабрик, здесь обитали инженеры тех же предприятий, учителя, врачи и даже дирижер Сорочинского театра оперы и балета. Имелись в райончике, со стародавних пор известном как Кладбищенская застава, и представители люмпен-пролетариата, по-нынешнему «маргиналы».
Жили, в общем-то, не то чтобы дружно, но в основном без скандалов, поскольку были спаяны, вернее, споены многолетним знакомством. В последние годы на территории Кладбищенской заставы появилось несколько строений в средневековом замковом стиле, принадлежавших новым русским купчинам. Тем не менее и это обстоятельство не поколебало патриархальных нравов. Хотя когда владелец одного из замков колбасник Петюнин попытался самовольно прирезать к своей и без того солидной латифундии еще десяток соток за счет детской площадки, ночью спалили его любимый джип. И хотя у колбасника имелся еще один внедорожник, попытки расширить поместье он благоразумно оставил. Но хватит об аборигенах. Поговорим лучше о Вере Карловне Воропаевой.
Вере недавно стукнуло двадцать три года. Она являла собой тип длинноногой, довольно привлекательной, хотя и несколько бесцветной блондинки, после окончания местного педвуза работала в местной многотиражной газетке «Путь наверх» (бывшей «Путь к коммунизму») и больше всего на свете хотела выйти замуж. Вера проживала одна в двухкомнатной квартире, поскольку ее матушка отдала Богу душу два года назад, а батюшка лет пятнадцать как покинул семейство, якобы завербовавшись «на севера», и с тех пор сгинул, оставив Вере в наследство опасную бритву фирмы «Золинген» с костяной ручкой и фотоаппарат «ФЭД». Ни бритвой, ни «фэдом» Вера никогда не пользовалась, а об отце у нее остались весьма смутные воспоминания. Ей помнились колючий подбородок, взлохмаченная шевелюра и исходивший изо рта специфический запах.
Квартирка, в которой жила наша героиня, была, как уже сказано, маленькой, без особых удобств, но весьма уютной. После всех перестроек в доме, как ни удивительно, сохранилась печь-голландка, гревшая еще дореволюционного богатея, который любил прислоняться задницей к ее кафелям. А кафель, которым было облицовано это чудо печного искусства, был ей под стать, тоже голландский, бело-голубой, разрисованный парусными кораблями и молочницами в высоченных чепцах. Сему памятнику дельфтского фаянсового промысла цены не было. К Вере уже наведывались шустрые молодчики, предлагали хорошие деньги за плитки и обещали «совершенно бесплатно» облицевать печь новыми изразцами, но Вера неизменно отказывалась. Она не без оснований считала, что именно бело-голубые плитки придают квартире ее неповторимый облик. Кроме печки, в парадной и одновременно жилой комнате высился древний диван с валиками, высокой спинкой и полкой, с которой только после смерти матери Вера убрала семь мраморных слоников, якобы приносивших счастье; под потолком розовый абажур из синтетического шелка, темно-красный ковер на стене и пузатый комод, на котором, обрамляя овальное зеркало, громоздились многочисленные фарфоровые безделушки. Все в помещении дышало покоем и патриархальным бытом. Соседняя комнатушка, вдвое меньше первой, метров эдак в десять, служила Вере спаленкой. Голубенькие занавески, розовое покрывало на кроватке, на полу вытертый коврик бордовых цветов, на стене вырезанные из журналов картинки, изображающие группы «На-На» и «Премьер-Министр», певцов Глызина и Маршала и каких-то знойных юношей неизвестного происхождения, сидящих на мотоциклах. Еще в спаленке, занимая почти все оставшееся место, присутствовал здоровенный агрегат фирмы «Тошиба», являвшийся одновременно магнитофоном и приемником. Несмотря на изрядные размеры агрегат имел статус переносного, хотя и был почти неподъемен. Вера не чаяла души в этой самой «Тошибе», стряхивала с него каждую пылинку, а когда не пользовалась, заботливо укрывала электронного монстра вышитой салфеткой величиной с детское одеяльце.
Если говорить откровенно, Вера бывала в своей уютненькой квартирке не так часто. Большая часть ее девичьей жизни проходила в редакции газетки «Путь наверх», которая находилась на другом конце Сорочинска, и до нее приходилось добираться не менее часа вначале на «маршрутке», а потом пешком. Дома скучно, даже тоскливо, а в редакции – веселее не бывает. Здесь жизнь, что называется, бьет ключом.
Постоянное оживление, даже сутолока в небольшом помещении редакции держали «в тонусе» довольно ограниченный штат сотрудников, состоявший из редактора, именовавшегося «главным», ответственного секретаря (он же «выпускающий»), трех журналистов, редактора по рекламе, корректора, оператора компьютерного набора, охранника и технички.
1 2 3 4 5 6