Однако Марта отнюдь не собиралась быть «синим чулком».
Поэтому Галина отвергла ее и с тех пор уже не обзаводилась подругами, опасаясь потенциального предательства. Она успешно продвигалась по этому самому «тернистому пути», но с годами одиночество стало все больше тяготить. К тому же, будучи «человеком идеи», Галина Касьянова считала, что не реализовала себя до конца. Да, кое-чего она достигла, обзавелась научной степенью и к тому же стала книжным червем. Она – практик. И практик именно в такой непростой науке, как психиатрия.
В свое время среди множества медицинских отраслей она выбрала психиатрию, считая, что именно эта наука – передний край медицины. Столкнувшись на практике с реальным положением дел, очень скоро поняла, что это вовсе не передний край, а задворки, по крайней мере в нашей стране. Поначалу это привело ее в отчаяние, но вскоре она решила, что в силах бороться с обстоятельствами хотя бы на своем месте. И верно служила этой идее.
На личную жизнь при таком служении не оставалось времени. Но все чаще задерживала Галина взгляд на чужих детях, понимая, что по собственной воле обделила себя чуть ли не самым важным, что только существует в жизни. Эта тоска становилась все сильней, и Галина начала всерьез подумывать о том, чтобы родить ребенка. Кто будет отцом, ей, в общем-то, было наплевать – был бы здоров. Решимость эта крепла с каждым днем. И сейчас, увидев на пороге своего кабинета Марту с дочерью, она тут же влюбилась в красивую светловолосую девочку.
«Ведь и у меня могла быть такая прелесть», – тоскливо подумала она, умиленно разглядывая Машу.
Маше почему-то тоже с первого взгляда понравилась тетя Галя, про которую так много рассказывала мама по дороге в больницу. Она разглядывала даму в белом халате и шапочке и мысленно прикидывала, как бы сама выглядела в подобном обличии. Выходило, что неплохо. Маша очень редко видела мать в рабочей обстановке и не проявляла интереса к ее профессии, тем более что часто слышала от отца насмешливые реплики по поводу маминой работы. А тут все было так интересно. Например, этот странный блестящий молоточек, лежащий на столе. И еще более странные рисунки, развешанные по стенам. Один из них особенно привлек ее внимание. На нем была изображена голая женщина, бегущая от преследующего ее не то человека, не то чудовища. Рисунок был выполнен довольно небрежно, в торопливой скачущей манере, но тем не менее производил сильное впечатление.
Галина слегка покраснела, увидев, с каким вниманием рассматривает девочка картинку.
Она кашлянула и смущенно посмотрела на Марту.
– Ничего страшного, – отозвалась та, поняв причину конфуза. – Она и не такое смотрит по видику. Хотя картинка, конечно, довольно странная. Кто рисовал? Уж не ты ли?
– Ну что ты, – Галина чуть растерянно улыбалась, – я одно время собирала образцы творчества душевнобольных. Так и висят…
– Странное, однако, творчество, – хмыкнула Марта, – уж не сам ли автор гонится за этой дамой?
– Кто знает, – неопределенно отозвалась Галина, – правда, эту картину нарисовала женщина.
– Тогда все понятно, – усмехнулась Марта, – нереализованное сексуальное чувство…
Галина еще больше покраснела и показала глазами на девочку, которая продолжала изучать рисунки.
– Маша, – строго сказала Марта, – не отвлекайся, мы сюда не картины смотреть пришли.
Маша неохотно вернулась к столу.
– Галина Васильевна должна посмотреть тебя.
– Ну почему же Галина Васильевна? – Касьянова поморщилась. – Просто тетя Галя. Договорились, Машенька?
Девочка вежливо кивнула.
Осмотр продолжался долго. К концу Маша даже начала зевать. Сначала было довольно интересно: перед ее носом водили тем самым блестящим молоточком, заставляли закрывать и открывать глаза и дотрагиваться пальцем до кончика носа, мерили давление, для чего надевали на руку тугую резиновую манжетку и накачивали ее воздухом… Но вот вопросы ставили девочку в тупик, хотя Маша без колебаний отвечала на них. Зачем, скажем, нужно было считать до ста, к чему было спрашивать, какой сейчас год и месяц? Неужели симпатичная тетя Галя сама этого не знает? Наконец Касьянова закончила процедуру и посмотрела на Марту, напряженно следившую за выражением ее лица. Она ждала заключения.
– Послушай, Маша, – сказала Галина, обращаясь к девочке, – давай-ка я отведу тебя в соседнюю комнату, там рисунков еще больше. – Маша охотно согласилась.
– Ну и?! – спросила Марта, когда хозяйка кабинета вернулась.
– Никаких видимых отклонений я не нашла.
Марта облегченно и одновременно разочарованно вздохнула.
– А что ты хочешь, – чуть раздраженно сказала Галина, правильно истолковав характер этого вздоха, – внешне ребенок нормален. Да и к тому же я только познакомилась с ней, даже самое выдающееся светило в такой ситуации вряд ли смогло бы сказать больше. Человеческий мозг – механизм тончайший. Это тебе не эрозию шейки матки вычислить.
– Ну, знаешь, – сердито произнесла Марта, недовольная тем, что в который раз задели ее профессиональную гордость. – Обычная история: гинекологов и за людей не считают. Конечно, у нас работенка грязноватая, не то что молоточком перед носом вертеть.
– Не злись, – засмеялась Касьянова, – давай не будем насчет грязной работы. Я бы хотела, – серьезно продолжала она, – поизучать Машу, так сказать, в домашней обстановке, пообщаться с ней один на один, без посторонних.
– Это я-то посторонняя? – снова обиделась Марта.
– С девочкой у меня уже, кажется, контакт установлен, – сказала Галина, не обращая внимания на реакцию подруги, – необходимо его развить.
– Да приходи к нам в любое время, – отозвалась Марта.
– Я, конечно, приду, – Галина задумчиво вертела в руке молоточек, – но было бы неплохо, если бы мы общались вне дома, скажем, погуляли бы в парке. Я бы смогла осторожно ее расспросить, а дома, знаешь ли, не та обстановка.
– Я не возражаю, но умеешь ли ты ладить с детьми, ведь своих, насколько я знаю, у тебя нет?
Галина промолчала, но по тому, как лицо подруги внезапно стало напряженным, Марта поняла, что сморозила бестактность.
– Извини, Галка, – тихо произнесла она, – я просто дура и очень волнуюсь.
– А пока сдайте анализы, – суховато сказала Касьянова, – сейчас выпишу направление.
В этот момент вернулась Маша, чувствовалось, что ей надоело пребывание среди странных рисунков.
– Мама, скоро мы домой пойдем? – нетерпеливо спросила она.
– Ты не возражаешь, если мы с тобой еще увидимся? – спросила у девочки Галина.
– Здесь?
– Нет, я к вам в гости приду.
– Приходите, – сказала Маша без особого восторга, – я вам своих кукол покажу.
– Интересны ей твои куклы, – фыркнула Марта, забирая направления.
Они распрощались и покинули кабинет, а Галина долго еще сидела, уставившись в одну точку. Перед глазами стояла Маша: точеная фигурка, капризное кукольное личико. Острая тоска захлестнула сердце.
«Какая же я идиотка, – грустно думала она, – это меня надо было вовремя лечить от глупости и самомнения. Ну чем я хуже этой Марты?! Но у нее есть дочь, а у меня нет. Вот и живу, как сухая ветка. Скриплю потихоньку, а что толку?»
Она вскочила, сорвала со стены рисунок с голой женщиной и стала яростно его рвать. Однако через минуту рассудок взял верх.
«Что-то ты, мать, распускаться стала, – сказала она себе. – Нервишки сдают. Опасное состояние».
Некоторое время она стояла среди обрывков бумаги, устилающих пол, потом медленно начала их собирать.
Почему-то она все не решалась зайти к своей новой пациентке, хотя Марта оставила адрес. Что было причиной? Нежелание бередить свои раны или некоторое отчуждение, снова возникшее между ней и Мартой? Но через три дня мать и дочь Глиномесовы появились снова.
Едва Галина увидела девочку, как волна острой болезненной нежности накатила на нее. Она и сама не ожидала от себя такой реакции.
– Вот наши анализы, – сказала Марта и достала из сумочки кучу бумажек.
Маша между тем по-хозяйски огляделась и, увидев, что на стене не хватает одного рисунка, вопросительно посмотрела на доктора.
– А куда делась картина с чудовищем? – поинтересовалась она.
– Выбросила, – отозвалась Галина, – мне неприятно, что ты на нее смотрела.
– Не-при-ят-но? – по слогам, нараспев произнесла девочка. – А почему неприятно?
Марта тоже с удивлением воззрилась на подругу, но ничего не сказала. Вообще она держалась сдержаннее, чем в прошлый раз, видимо инстинктивно почувствовав, что Галину обуревают какие-то сложные чувства.
– А почему неприятно? – не отставала девочка.
– Картину эту нарисовал больной человек, – строго произнесла Галина, – и детям ее разглядывать вредно.
– А почему другим не вредно?
Галина даже не нашлась, что ответить.
Она бегло просмотрела анализы. Они были в норме.
– А где же электроэнцефалограмма? – поинтересовалась она. – Не успели?..
– Сломался энцефалограф, – объяснила Марта, – починят только через неделю. Так, во всяком случае, нам объяснили.
– Ага, – задумчиво произнесла Галина. – Завтра мне надо быть в лечебнице, – неожиданно сказала она. – Маша может поехать со мной, там и сделаем энцефалограмму. Поедешь, Маша?
– На «скорой помощи»? – с любопытством спросила девочка.
– Нет, на «Запорожце».
– У тебя есть машина? – поинтересовалась Марта.
– Если можно назвать эту железяку машиной, но бегает пока неплохо.
– А я так и не научилась. Павел одно время заставлял, потом рукой махнул.
– Никогда не ездила на «Запорожце», – с сомнением произнесла Маша, – это что, такая маленькая машинка?
– Поедет, конечно, – ответила за дочь Марта, – лечебница ведь довольно далеко от города?
– Можно, конечно, и на электричке, но на машине удобней. К тому же места там живописные, сосновый бор, есть речка…
– А в бору дятлы? – неожиданно спросила Маша.
– Дятлы есть, – подтвердила Галина.
– И ежи?
– Наверное, и ежи водятся.
– Тогда поеду, – согласилась девочка, – я ни разу в жизни не видела ежа.
На следующий день часов в десять утра Галина подкатила на своем «Запорожце» к дому Глиномесовых. Ее уже ждали. На тротуаре возле подъезда стояла Маша, а рядом с ней высокий крупный мужчина с приличным брюшком. Галина с трудом узнала в этом человеке Павла. Правда, и раньше она видела его всего несколько раз. Но в молодости он был стройным, подтянутым парнем с романтической внешностью, сейчас же перед ней стоял обыкновенный обрюзгший мужик.
«Так ему и надо, – с неожиданной мстительностью подумала Галина, но тут же одернула себя. – Что, собственно, он тебе сделал?» Но, как видно, что-то все же сделал, иначе откуда эта мгновенная враждебность?
Павел с улыбкой поздоровался с Галиной, и улыбка была по-прежнему обаятельной, словно на миг к нему вернулась молодость.
– Много слышал о вас, – вежливо сказал он. – Марта на работе, вот поручила мне проводить, – он кивнул на девочку. Та неловко переминалась на месте и, казалось, стеснялась.
Павел мельком взглянул на «Запорожец», едва заметная усмешка скользнула по его губам. И снова Галина испытала неприязнь к этому человеку.
Ни слова не говоря, Маша уселась в машину, и они тронулись.
Некоторое время их путь пролегал по городским улицам, движение было интенсивным, и Галина внимательно следила за дорогой. Одновременно она напряженно думала, как же поскорее установить с девочкой контакт.
Еще в момент первой встречи она поняла, что Маша – ребенок очень непростой. Сейчас, когда умиление хорошенькой, как кукла, девочкой уступило место чему-то похожему на привязанность, Галина решила не форсировать события, не лезть, что называется, ребенку в душу.
Она чувствовала, что нравится девочке, но в то же время Маша смотрит на нее с некоторым превосходством. Видимо, определила такое отношение неброская внешность да, пожалуй, и «Запорожец». Галина вспомнила плохо скрытую насмешку на лице Павла.
Некоторое время Маша молчала, поглядывая в окно.
– А у нас «Жигули» – «девяткa», – неожиданно сказала она, – папа говорит, что скоро купит еще иномарку.
– Мне тоже недавно предлагали сменить «Запорожец» на иномарку, – произнесла в ответ Галина, – но я отказалась.
– Отказались? – удивилась Маша. – Почему?
– Зачем мне иномарка?
– Вы шутите, – Маша недоверчиво посмотрела на нее.
– Совершенно серьезно.
– А на какую марку?
– Марка отличная – «Зингер».
– Что-то я не слышала про такие машины, а она чья, из какой страны?
– Американская.
– Американская? – с уважением повторила Маша. – И вы не согласились?
– Может, и сглупила, но я вовсе не умею шить.
– Шить?! – изумилась Маша.
– Ну да. «Зингер» – это швейная машина.
Девочка громко захохотала.
– На швейную машинку я бы тоже не сменялась, – сообщила она. Рассмеялась и Галина.
– Я, честно говоря, никогда не думала, что буду водить машину, – через минуту сказала она. – Но умер папа, и «Запорожец» перешел ко мне. По наследству. Сначала я хотела продать, но потом подумала: дай-ка попробую. Пошла на курсы. Получила права. И вот уже три года за рулем. Ничего, привыкла. Сейчас даже нравится.
– И она у вас ни разу не ломалась?
– Конечно, мелкие неполадки бывают, но папа обращался с ней очень аккуратно, и я стараюсь делать так же, может быть, поэтому машина меня любит, не капризничает.
– А разве машина может любить человека?
– А почему нет?
– Опять шутите?
– Вовсе не шучу.
Девочка на некоторое время замолчала, видимо, что-то обдумывала.
– Когда я вырасту, то тоже буду водить машину, – сообщила она. – Мама вот не умеет, а как было бы хорошо, если бы умела. Тогда бы мы часто ездили за город, в лес, на озеро… Вот вы водите хорошо, – уважительно произнесла она.
Город закончился, по сторонам шоссе замелькали одноэтажные домики, огороды, а скоро и первые перелески. Стоял конец мая, солнце светило с неистовой силой. Еще не запыленная листва играла всеми оттенками изумруда.
– Долго нам ехать? – спросила Маша.
– Примерно час.
– А эта самая электро… – Девочка запнулась.
– Электроэнцефалограмма?
– Да. Это больно?
– Ну что ты! Ничего страшного.
1 2 3 4 5 6