– Требуху показать не могу, но тоже не в лучшем виде. Так что, зятек, и заговаривать об этом не стоит.
– О чем толкуете? – поинтересовалась вошедшая с очередной тарелкой сестра.
– Ты садись, – потянул ее за руку Валек, – хватит бегать взад-вперед.
– А вот скажите, – спросил Володя, переводя взгляд то на брата, то на сестру, – почему вы такие разные, ведь близнецы же? Валентин вон чернявый, смуглолицый, глаза темные, а Катя у меня словно из сметанного теста вылеплена. Близнецы должны быть похожи друг на друга как две капли воды.
– Мы не близнецы, а двойняшки, – пояснила Катя. – Близнецы – это когда однополые, то есть однояйцовые, а мы…
– Да брось, – перебил ее Валек, – давай лучше за отца с матерью выпьем. А то совсем про них забыли.
Сестра горестно потупилась, потом проговорила:
– В прошлом году вызвали меня в КГБ. Справки вручили и на папу, и на маму. Мол, реабилитированы посмертно… Ни в чем не виноваты, значит…
– Ах, суки! – невольно вырвалось у Валька.
– Ты помнишь, как их забрали? – спросила Катя.
– Вроде ночью? – в сомнении произнес Валек. – Кажись, весна была… или зима?
– В марте… Считай, ровно десять лет назад. Сразу после праздника – Международного женского дня. – Она невесело усмехнулась. – Пришли, точно, ночью. Все перерыли. Отец, помню, все повторял: «Это ошибка… Это ошибка…»
– Ага, – сказал Валек, – это и я помню. Интересно, за что их прихватили?
– Может, донес кто? – высказал предположение Володя. – У нас в цеху работает один, раньше в органах служил, потом уволили… Так он рассказывал: все на доносах построено было. Одного хватали, он на второго стучал, а тот на третьего… так и раскручивали дела, а потом докладывали о раскрытии шпионско-террористической группы. Вот и ваших, должно быть.
– Отец в исполкоме работал, мать в гороно. Какие они шпионы-террористы?
– Э, брат, – перебил Валька зять, – тебе ли рассказывать, какие шпионы там сидят. Сам небось знаешь…
– А ведь хорошо жили, – вздохнул Валек, – все было. Всегда одеты-обуты… Хаванина… еда то есть, – поправился он. – И если бы их не забрали, разве б я стал вором? Ах ты!.. – он залпом выпил рюмку.
– Спасибо тетке, – сказала молчавшая Катя, – не бросила в трудный час. – Царство ей небесное, Аглае. Ты вон быстро от рук отбился, дома и то не всегда ночевал, а мы с ней… И как выжили? Только благодаря Аглае десять классов сумела окончить. Ей и еще одному старичку.
– Какому старичку? – не понял Валек.
– Так, одному, – замялась Катя. – Помогал нам, деньги переводил, хотя сам бедствовал. И ей царствие небесное. Ладно, чего уж вспоминать… – она тяжело вздохнула. – Давайте помянем тех, кто не оставил в трудный час.
– А я, значит, оставил? – неожиданно взъерепенился Валек.
– Валентин! – укоризненно произнес зять.
– Оставил не оставил, – спокойно констатировала Катя, – а если бы со шпаной не связался и не сел, я думаю, нам бы полегче было. Ты, собственно, выбрал самый легкий путь, покатился под гору.
– Да я… да я!!! – выкрикнул Валек. – Я там… здоровье… на лесоповале…
– Это все потом было, – отрешенно сказала сестра, – а в самый трудный час ты нас бросил.
Валек хотел закричать еще что-то злое и жалостливое одновременно, но задохнулся и замолчал. Сестра была права. Он предал.
Над столом повисло тягостное молчание.
– Если бы я мог поправить… – наконец произнес Валек через силу.
– А ведь я знаю, кто на родителей донес, – неожиданно сказала Катя.
– Кто?! – Валек так и подскочил на стуле. Он был готов прямо сейчас бежать и мстить. – Говори, Катька!
– Помнишь, старуха с нами в коммуналке на Щорса жила?
Валек напряг память.
– Нас четверо соседей было. Беловы многодетные. Один еще вместе с тобой ошивался. Как вас посадили, за ум взялся. Сейчас на стройке работает бригадиром. Вчера только в магазине видела.
– Ну?
– Потом Кацы. Абрам Львович и Маргарита Владиславовна. Двое детей у них было: Марик и Люся. Абрама Львовича в пятьдесят втором забрали, но быстро выпустили. Тебе Люся нравилась? Потом Екатерина Павловна, одинокая, в театре работала костюмершей. Такая, вечно с поджатыми губами. Лицо худое и бледное. Она, видать, не из простых была. Все из себя аристократку корчила… Вот она на них и донесла.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю.
– Откуда, Катя? – вмешался Володя. – Может, напраслину на человека возводишь.
– Откуда знаю, говорить не буду. Но на родителей писала точно она. Мол, скрывают свое истинное происхождение. Космополиты, ну и все такое…
– Какое происхождение? Что ты такое несешь? – вытаращил глаза Валек.
– А такое! Ты никогда не задумывался над происхождением нашей фамилии? И встречал ли однофамильцев?
– Да как-то не очень. Десантовы и Десантовы. Мне даже кликуху хотели прицепить – Десант, но не прижилась. Наверное, какой-нибудь предок в десанте служил в царское время…
– В десанте! – хмыкнула Катя. – Не было тогда десантников. Наш предок носил фамилию де Санти и приехал в Россию при Павле Первом.
– Ну ты даешь, сеструха. Так мы что, выходит, французы?
Катя хотела что-то сказать, но замолчала и посмотрела на мужа.
– Ты мне никогда этого не рассказывала, – удивился тот.
– А о чем рассказывать? Это случилось сто пятьдесят лет назад. За это время мы давно обрусели. Правда, еще дед считался итальянским подданным.
– Значит, я – итальянец! – весело воскликнул Валек.
– Вот Екатерина Павловна на этом факте и решила сыграть, – не обращая внимания на реплику брата, продолжала Катя. – Настучала писульку и послала в КГБ. Там, конечно, не замедлили проверить этот примечательный факт, и точно: внук подданного итальянского королевства.
– А откуда соседка узнала? – недоверчиво спросил Валек.
– Мало ли… Земля слухом полнится.
– А где найти эту старую козу?
– Адрес я тебе дам, – сказала Катя.
– А почему ты сама не прижала эту стерву?
– А прижимать, братец, по твоей части, – спокойно ответила Катя, и на лице ее мелькнула мгновенная злобная гримаска. Мелькнула и тут же пропала.
– Ладно! – зловеще произнес Валек. – Я ее навещу.
– И что ты будешь делать? – в сомнении спросил Володя.
– Разберемся, – резко произнес Валек, – будь спок!
Прошло несколько дней. Валек жил у сестры, спал на раскладушке в комнате, где в деревянной кроватке обитал годовалый племянник Костя. Иногда по ночам ребенок просыпался и плакал, а вместе с ним просыпался и Валек. Первое время он никак не мог отделаться от ощущения, что все еще кантуется на нарах. Но скоро детский лепет стал странно волновать его, будя давно забытые ощущения домашнего тепла и уюта. Ему вдруг пришло в голову: а не это ли главное в жизни? Гуканье малыша, сладкий запах женского тела, идущий от склонившейся над кроваткой сестры, то состояние покоя, которого ему всегда не хватало. А что он хорошего видел? Лагеря, нары, обжигающий мороз на делянке, грохот падающих деревьев, шлепанье грязных засаленных стирок, вяжущая горечь чифиря. И ведь для него это была привычная жизнь, он даже не помышлял, что существует другая, вот такая спокойная и размеренная.
Вместе с зятем он сходил на завод, посмотрел, как работает подкрановый. Дело, что и говорить, нехитрое. Зацепил груз стропами, махнул рукой крановщику, мол, «вирай» – и порядок. Что ж, нужно прибиваться к какому-то берегу.
О визите к старухе, которая якобы заложила родителей, он поначалу забыл. Потом вдруг вспомнил и никак не мог отвязаться от мысли об этом. И что он ей скажет? Ты, мол, бабка, написала телегу на батю? «Нет, – ответит она. – Ничего я не писала, ничего не ведаю. И вообще, молодой человек, на каком основании вторглись в частное владение? С какой стати требуете от меня невесть чего?» Но как ни гнал он от себя неприятные мысли, они непрестанно портили настроение. Казалось, кто-то незримый вдалбливает в голову: «Иди. Разберись. Иди, разберись». Последнюю ночь перед визитом к бабке он даже плохо спал, то и дело просыпаясь с одной мыслью о Екатерине Павловне, которую он помнил весьма смутно. И вот наконец собрался и пошел.
Что из этого вышло – читатель уже знает.
Странное дело – когда Валек пришел к сестре домой, он почти забыл, что с ним произошло. О случившемся он просто перестал размышлять. Все ушло куда-то в сторону, словно увиденное на экране кинотеатра.
Кто убил старуху, за что и куда делась бритва? Все эти вопросы просто перестали волновать его.
Вместо отчаяния на душе ощущалась приятная легкая пустота, словно он выполнил какое-то нелегкое поручение. Выполнил удачно, и теперь можно расслабиться и отдохнуть.
Через пару дней Валек вышел на работу и неожиданно почувствовал интерес к своему новому занятию. Кто бы мог подумать, но ему хотелось вставать ни свет ни заря, ехать в трамвае до проходной, вливаться в поток рабочих, переодеваться в душевой, сидеть на сменно-встречном, а потом «вирать» и «майнать» – поднимать и опускать важные народнохозяйственные грузы. Чувствовалась в пареньке рабочая косточка, которую не смогли переломить ни лагеря, ни нары.
Прошел месяц. Настал день, когда молодой рабочий первый раз в жизни получил честно заработанные деньги. Это событие вызвало некое веселое изумление: он – и получка! Сумма была не особенно велика, но Валек то и дело ощупывал карман. Точно ли деньги находятся там? Но деньги были на месте, заработанные им деньги!
«Половину отдам сеструхе, – размышлял он, – а на остальные куплю какую-нибудь одежку. Хватит ходить в обносках».
– Валентин, может, по кружечке? – предложил крановщик Васька, с которым он работал в паре.
– А чего, – поддержали товарищи по бригаде, – чать, честно заработали, имеем полное пролетарское право.
– «Класс, он тоже выпить не дурак», – процитировал Васька.
– Какой класс? – не понял Валек.
– Рабочий, балда. Это Маяковский сказал.
– Ну раз Маяковский… – Валька распирал смех. Перспектива выпить на честно заработанное обещала новые доселе невиданные ощущения. Может, водка, оплаченная трудовым потом, окажется слаще, чем обычно.
– Идем к Мане, – загалдели работяги. К Мане – значит, в пивную, где командовала здоровенная розовощекая буфетчица. Она, словно дирижер большого симфонического оркестра, управляла толпой разномастных возбужденных мужиков. С тем добродушно пошутит, другого нарочито грубо обругает, а иному и увесистую затрещину отпустит. Хозяйка, одним словом. Кружки с пивом, украшенным густой пеной, и стаканчик, которым она отмеривала порции водки, мелькали в ее руках, словно реквизит фокусника.
Для начала заказали по кружке и по сотке каждый. Взяли соленых сухариков, какой-то подозрительной колбасы под названием «Армавирская». От водки Валек отказался, но с удовольствием отхлебнул пивка, на его глаз, в кружку явно недолитого. Но никто не выражал по этому поводу недовольства. Всем было весело и хорошо.
Валек уже почти допил свое пиво, когда сквозь шум услышал, как его кто-то окликает. Он обернулся и увидел… Ушастого. Настроение мгновенно испортилось. Пиво показалось кислым и теплым, а пивная из храма мужской дружбы и рабочей солидарности вдруг превратилась в заплеванную забегаловку.
– Старого кореша не узнаешь? – шепеляво проговорил Ушастый.
– Почему же? Здорово, Михалыч.
– Так двигай ко мне. Или… – он кивнул на парней из бригады, – новый друг лучше старых двух?
– Извините, ребята, – сказал Валек, обращаясь к товарищам, – потолковать нужно.
– Значит, работягой заделался? – не скрывая насмешки, спросил Ушастый. – Ну и как платят?
– Ничего, хватает, – отрезал Валек, пресекая последующие выпады.
– И правильно, – сказал Ушастый серьезно. – Ты, парень, еще молодой, тебе жить нужно, а воровская доля, она не для всякого годится.
– Точно, – подтвердил Валек. – Рад, что ты меня понял.
– Понял-то понял, и все же…
– Больше на кичу не желаю!
– Да при чем тут кича. Чего ты лепишь или кислятины опился? Никто про тюрьму не говорит. С умом если…
– С умом! У тебя сколько ходок? Семь или восемь? А годков тебе сколько? Чуть больше пятидесяти. Вся жизнь прошла на нарах.
– Ты прямо как «кум» балакаешь. Перевоспитал тебя рабочий класс. Что-то больно быстро.
– А-а, нет, Михалыч, никто меня не перевоспитывал, ты же знаешь, я всегда сам по себе.
– Может, и так, – после некоторого молчания отозвался Ушастый. – Ладно, не будем базары разводить. Выпей лучше. – Он достал из кармана пиджака чекушку и хотел плеснуть водку в кружку Валька.
– Я и сам могу купить, – сказал Валек, прикрывая кружку ладонью.
– Обижаешь! За старую дружбу! Че ты, в натуре?
Валек и сам устыдился своего поведения. Что это с ним? Вроде как скурвился?
– Ладно, наливай! – пробурчал он.
– Другой базар!
– Валентин, ты идешь? – позвали с соседнего столика товарищи по бригаде.
Валек замялся:
– Нет, ребята. Я, пожалуй, останусь. Вот друга старого встретил…
– Молодец, – тихо сказал Ушастый. – А потолковать нам и вправду нужно.
Валек залпом выпил водку, запил ее пивом, сплюнул на пол. Он уже понял, что разговор будет не из приятных.
– Сейчас, конечно, масть сменилась, – осторожно начал Ушастый, – многие урки отходят от закона. Я вот тоже подумываю.
– Ты?! – удивился Валек. – На понт берешь?
– Сука буду. – Ушастый исполнил характерный жест, чиркнув себя большим пальцем правой руки по горлу, а потом зацепил ногтем зубы. – Ты вот правильно сказал: восемь ходок, даже девять. А что я имею? Туберкулез и язву! Но, в отличие от тебя, я уже не молод. Что же мне, на завод идти? «Вира-майна» кричать?
«И это знает, – без особого удивления подумал Валек, – видать, давно пас, а не случайно здесь столкнулись».
– Так вот, – продолжил свои излияния Ушастый, – я подумал: пора и на покой. Ну сколько я еще протяну? Лет семь-десять. В лучшем случае, пятнашку. А на какие шиши? «Гоп со смыком – это буду я…» – вдруг пропел он. – Нет, Валек! Побираться не буду! Лучше в петлю!
Валек в упор взглянул в глаза Ушастого. Глаза были холодные и серьезные, и, хотя в голосе старого вора звучал надрыв, в них читалась не слезливая пустота, а упрямая сила.
– И что же ты надумал? – с интересом спросил Валек.
– Последний скачок сделаю – и на покой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9