Андрей Молчанов.
Брайтон бич авеню

Повесть
ФРИДМАН-СТАРШИЙ. НЬЮ-ЙОРК. 1989 год.
Семен Фридман ехал в своем "кадиллаке" под эстакадой
сабвея (*1) по Брайтон Бич авеню. Как всегда в этот утренний час,
движение здесь было плотным, машины ползли практически в одном
левом ряду - правый крайний и средний заполонили грузовики,
приехавшие с товаром для магазинов и легковушки нарушавших
правила парковки покупателей, привлеченных дешевыми
распродажами в здешних лавочках, примыкающих одна к другой на
протяжении всей улицы, вернее улочки, - двухэтажной, сумеречной
от широкого навеса подземки, пройти которую из конца в конец -
пятнадцать-двадцать минут; улочки, подобных которой в Нью-Йорке
великое множество по окраинам Бронкса, Куинса, да и того же
Бруклина. Хотя, наверное, только здесь увидишь желтые флажки,
трепещущие на ветру под эстакадой, флажки с надписью "Брайтон
из бэк!" - то есть Брайтон вернулся, возвращен городу,
воскрешен, и флажки возвещают истину: он, Фридман, ставший
жителем русскоязычного еврейского гетто на Брайтоне в начале
семидесятых, великолепно помнит заброшенные трущобы с выбитыми
оконными стеклами, груды мусора, "цветную" шпану, обшарпанные
квартирки в четырехэтажках грубой кирпичной кладки начала века,
оплетенные крашенными битумом пожарными лестницами, с бельевыми
веревками от стены к стене, где над пустынными внутренними
двориками, отгороженными тюремного типа заборчиками из сетки с
козырьками колючей проволоки сушилось исподнее негритянских
семей...
Это уже потом лихая преступная Одесса, мудро выселенная с
благословения милицейских властей, нагрянула сюда из Союза,
обжилась и обстроилась, заселилась в пустующих домах и,
окрепнув, погнала цветных прочь, в глубь Бруклина, отодвинув
их, впрочем, не очень-то и далеко, до параллельной Брайтону
Нептун-авеню, на задворки района, однако несомненно отвоевав
всю его прибрежную часть. Ездили по Брайтону во времена битв
загорелых одесситов и черных аборигенов ребятки на мотоциклах и
прицельно били цепями "мэстных" на тротуарах, и те постепенно
отступали перед беспримерной наглостью и напористостью
пришельцев.
Редко мелькнет ныне на Брайтоне черный, не его это район,
хотя давно уже стал Брайтон лоялен и от расизма далек. А уж
кого вовсе не трогали - корейцев, все овощные лавки как были
их, так их и остались, даже занюханный супермаркет "Met Food"
на углу Оушен-Парк-Вей процветает, но корейцы, во-первых, еще
те мафиози, а во-вторых, здорово в новых условиях обрусели,
кроют матом, мешая его с английским, а русский воспринимают как
должное при общении с покупателями. С кем поведешься...
Семен Фридман отпустил ногу с педали тормоза и тотчас
пришпорил рвущийся вперед "кадиллак", продвинувшись в пробке
едва ли на корпус машины. С лязгом и грохотом, осыпая тротуар
оранжевой россыпью искр, притормозил наверху, на эстакаде поезд
- то ли экспресс "Q", то ли тихоход "D", идущие в Манхэттен.
Сколько раз ездил Фридман этим маршрутом, сколько раз...
Вспомнилось: утренний морозец, пронизывающий февральский
ветер с океана, собачье дерьмо на тротуарах, заплеванная
лестница, ведущая на платформу, давка в старом, грязном вагоне
- не теперешнем серебристом, с кондиционером... И - страх,
разгоняющий утреннюю дремоту, - лишь бы не опоздать на работу,
лишь бы... Сначала в магазин, где работал первые полгода
продавцом рыбы, потом в порнокинотеатрик, в итоге разнесенный
возбужденными зрителями из среды наркоманов, затем в
"Лимузин-сервис"... Лишь бы не опоздать, отышачить за свой
"полтинник", а вечером, без ног, - обратно в подземку, под
низкие своды ее, поддерживаемые швеллером, грубо крашенным
масляной краской. После - закупка жратвы, причем подешевле,
чтобы съэкономить, почтовый ящик с устрашающей бесстрастными
счетами за телефон, жилье, электричество... И - сон.
А перед сном - коротенькая мечта, покуда голова не утонула
в подушке: устроиться бы на нормальную службу... Чтобы
стабильная зарплата, страховки... Но что он может - эмигрант
без языка, без профессии, корней и знакомств...
Боже, ну зачем уехал, за каким иллюзорным счастьем, для
чего? Чтобы попасть в безжалостные челюсти поисков работы,
нахождения ее - жалкой, грошовой - и полного ей служения, не
дающего даже оглянуться вокруг?
Небоскребы Манхэттена, блеск витрин, мир изобилия, в
котором нет только одного - слова "нет", - что это для него?
Фон. Привычный фон недоступного музея, где также нет таблички
"РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ", но все-таки она есть, есть!
Неужели так было? Неужели когда-то, смотря на сверкающие
"кадиллаки" и "линкольны", неспешно катящие из того же
спального Бруклина в деловой Манхэттен, он подсчитывал, глядя
на них из оконца поезда сабвея: бензин - пятерка, проезд через
туннель - пятерка, а уж цена парковки за весь рабочий день -
едва ли не то, что он за весь этот день зарабатывает...
Затем и сам он сидел за рулем всяких "линкольнов" с
телевизорами, барами и даже банями, но толку? До "линкольнов"
все равно добирался в вагоне подземки, а за бензин и толлы2
платили хозяева машин...
У аптеки на углу Брайтона он свернул на Оушен-Парк-Вей и
прибавил газку. Здесь движение было свободнее, широкая трасса
стрелой уходила в сердце Нью-Йорка, к голубеющим в эту утреннюю
пору коробкам небоскребов-близнецов центра международной
торговли, отчетливо различимых даже из Бруклина.
Поправил заколку на галстуке с крупным, полтора карата,
бриллиантом.
К подобным побрякушкам он относился брезгливо, но сегодня
предстояла ответственная встреча с арабскими бизнесменами, а
они-то побрякушкам внимание уделяют, и скромничать тут - значит
проиграть первый раунд. Восток падок на внешние приметы, как
богатый, так и нищий. А с мудрым Востоком Фридману попросту не
доводилось встречаться. Жизнь его была иной. Собственно, она
уже прожита, жизнь... От бедности - к богатству, от мечты об
этом "кадиллаке", на котором он сегодня едет - лениво и
привычно, до скептических раздумий: купить ли собственный
вертолет? Чтобы летать на нем по выходным в казино Трампа
"Тадж-Махал" в Атлантик-Сити, а на зимние каникулы куда-нибудь
во Флориду... Нет, не стоит, пожалуй... Вертолет - либо прихоть
зажравшихся пижонов, либо транспорт для облета горячих точек би
знеса, либо - инструмент в криминальных крупномасштабных
операциях. Последними он, Фридман, занимается, но его стиль -
не из голливудских сюжетов... Его стиль тих и благочестив -
бумаги, переговоры, банковские операции, перекачка денег из
Америки в Новую Зеландию, оттуда в Таиланд, затем обратно в
Америку, куда они приходят уже как деньги иностранные, не
облагаемые налогом...
Да и какой он преступник? Он бизнесмен. Да, когда-то
приходилось мараться и с наркотиками, и с проституцией на том
же Брайноне, вскоре, правда, заглохшей, ибо морально устойчивые
жены советских эмигрантов незамедлительно сообщали в полицию о
гнездах разврата, оберегая собственные семейные гнездышки, да и
наркотики еврейская община пропускала через себя, как вялый
посредник , от случая к случаю, рвения в таком бизнесе не
проявляя. И он, Семен Фридман, тоже не на этом делал свои
деньги. Иные стези вывели его из-под гнета черного наемного
труда в мир воистину неограниченных возможностей и беспечного
бытия, превратившегося со временем в нескончаемую сытую,
красивую игру, в которую уже можно и не играть, однако тогда
будет попросту нечего делать... А игра же поначалу несла в себе
изрядный риск, хотя без него преодолеть убогий застой
эмигрантского существования было невозможно.
Начал Семен с контрабанды, выкупив на все свои сбережения
и под громадный кредит похищенное с военной базы оружие,
отправленное через знакомого пуэрториканца в какую-то из
латиноамериканских республик. После занялся мошенничеством с
бриллиантами, через подставных лиц предлагая покупателю
настоящий камень, а в итоге всучая подделку... Далее
пошло-поехало: заказы на партии оружия укрупнялись, наладились
связи с Большой Мафией, откуда деньги поступали Фридману
авансом, на полном доверии, появились свои судовладельцы,
перекупщики и доставалы, а главное - организовался канал связи
и контрабанды с Советским Союзом через Германию, где интересы
Фридмана представлял родной дядя, постоянно проживающий в
Дюссельдорфе. В Союзе же действовал брат Валера - парень не
промах. От Валеры прибывали иконки, картины, камушки, валюта,
изделия подлинного и лже-Фаберже.
Канал стабильно функционировал в течение трех лет, после
чего наступила долгая пауза: в Союзе начались аресты многих
исполнителей, методично рушились все цепи, и, казалось бы,
наступил конец, однако, парадоксальным образом новый толчок
бизнесу дала перестройка.
В суматохе возрастающих связей с Западом, тысяч сделок,
появления свежеиспеченных дельцов, вылезших подобно комарам из
личинок по весне, карательный аппарат, ранее четко, как паук на
шевеление паутины, реагировавший на любое несанкционированное
движение, растерялся, да и прибавилось ему хлопот, аппарату:
политические партии, уличная преступность, всякие группировки,
в том числе армейского толка, великолепно вооруженные и
беспредельно агрессивные... Куда же уследить за железными
ветеранами теневой экономики, зарабатывавшими миллионы еще в те
времена, когда и не снились они новоявленным бизнесменам, даже
и не подозревающим, как сейчас их "влегкую", с усмешечкой
использует старая гвардия, к которой, в частности, принадлежали
и Фридман-старший, благодаря эмиграции избежавший уголовного
преследования, и Фридман-младший, в прошлом - выпускник
Физтеха, отказник, а ныне - человек с разрешением на выезд на
постоянное местожительство в США...
Младшего брата Фридман-старший ожидал обнять в зале
аэропорта в самое ближайшее время. Ожидал с нетерпением.
Во-первых, был Валера единственным родным человеком: мать
умерла давно, отец, не выдержав эмиграции, погиб здесь, в
Нью-Йорке... Выбросился из окна. Странный был человек... Ходил
в комитет ветеранов войны, организованный в общине на Брайтоне,
неимоверно скучал о России, которой отдал десять лет в лагерях
и пять на войне... Ругал, клял тамошние уже порядки и нравы, а
все равно тосковал и... дотосковался. Вот и говори, что нет
ностальгии у евреев. Может, внуки бы его спасли... Но детям
старика на женщин не везло, все попадались не те, и очередной
брак сменялся очередным разводом, что в Союзе, что в Америке,
где, как Семен Фридман был уверен, нормальных баб и вовсе нет -
либо лесбиянки, либо те, кто использует мужика для
заколачивания себе денег, не более. А эмиграция, полагал он,
для женщины все равно что тюрьма, извращающая все женское,
стимулирующая все корыстное и бездуховное. Причем стимулирующая
изощренно, планомерно, необратимо. С эмигрантками из России он
даже не путался, их дорога известна: либо прозябание при
прежнем муже, сумевшем более-менее встать на ноги, либо
сближение с состоятельным американцем. Иное - крайне редко.
Итак, ехал Семен Фридман на своем "кадиллаке" на встречу с
арабами. Цель встречи была проста. Брат Валера договорился в
далеком Советском Союзе о продаже арабам через какое-то
совместное предприятие множества ящиков из-под овощей. Тарной
дощечки. Арабы официально выплачивали предприятию одну сумму, а
сумму иную, дабы сделка состоялась, переводили на счет Семена.
В чеке причина выплаты формулировалась как "коммерческая
консультация". Таких операций за последнее время Семену
довелось провести уйму. Валера зарабатывал там, в нищей стране,
столько, сколько Семену не доводилось в самые удачные периоды в
богатейшей Америке. Однако сколь долго продлится такое? В
последнем письме брат сообщил, что заработанного ему хватит,
чтобы жить на проценты, он честно оплатил все счета наперед,
замену себе подготовил и вскоре выезжает. В сентябре
Фридман-старший заказал ему билет: "Москва - Нью-Йорк", первый
класс, "Люфтганза". Самый дорогой. Однако - на конец января. До
января планировалось осуществить самую крупную контрабанду из
Союза.
Операция "Бриллиантовая галактика" - так обозвал
задуманное мероприятие Фридман-старший. И вся эта "галактика"
покуда покоилась в Советском Союзе и переместиться западнее
никоим образом не могла - однозначно безопасных путей для этого
братья еще не нашли.
...Уловив, что движение по трассе, ведущей к Бруклинскому
мосту, приемлемое и пробок не предвидится, Семен принял вправо.
Проезд по Бруклинскому мосту в Манхэттен в отличие от
подводного туннеля бесплатный, и пятерку на таком маршруте
Фридман очевидно экономил.
"Эх, Брайтон-Бич... - подумал он с усмешкой над самим же
собой. - Ты остался там, за спиной, старина Брайтон, мелочный и
сварливый, обывательски-настороженный и
разухабисто-опрометчивый... Да, ныне Семен Фридман - обитатель
соседнего престижного Манхэттен-Бич, где два особняка с
гаражами и лужайками, "мерседес" и "кадиллак", мебель
восемнадцатого века... Но ты остался у меня в крови, Брайтон;
остался твой рабский страх перед Большой Жизнью и Черным Днем,
твоя плебейская разумность и расчетливость и весь я в твоем
дерьме, и никогда мне от него не отмыться, ни в каких золотых
ваннах..."
ИЗ ЖИЗНИ АДОЛЬФА БЕРНАЦКОГО
Адольф Бернацкий, именовавшийся в кругу друзей Аликом,
эмигрировал из Страны Советов в начале семидесятых, в возрасте
тридцати пяти лет.
1 2 3 4