Орудия мира – 9

OCR Busya
«Саки «Омлет по-византийски»»: Азбука-классика; Спб.; 2005
Аннотация
Вниманию читателей предлагается сборник рассказов английского писателя Гектора Хью Манро (1870), более известного под псевдонимом Саки (который на фарси означает «виночерпий», «кравчий» и, по-видимому, заимствован из поэзии Омара Хайяма). Эдвардианская Англия, в которой выпало жить автору, предстает на страницах его прозы в оболочке неуловимо тонкого юмора, то и дело приоткрывающего гротескные, абсурдные, порой даже мистические стороны внешне обыденного и благополучного бытия. Родившийся в Бирме и погибший во время Первой мировой войны во Франции, писатель испытывал особую любовь к России, в которой прожил около трех лет и которая стала местом действия многих его произведений.
Саки
Гиацинт
– Мне по душе эта новая мода брать с собой на выборы детей кандидатов, – сказала миссис Пэнстреппон. – Это несколько смягчает жесткость межпартийной борьбы, да и детям будет что вспомнить спустя годы. И все же, послушай мой совет, Матильда, не бери с собой Гиацинта в Лафбридж.
– Не брать с собой Гиацинта! – воскликнула его мать. – Но почему? Джаттерли привезет с собой троих детей. Они собираются кататься по всему городу в коляске, запряженной парой нубийских осликов, чтобы было видно, что их отец – министр по делам колоний. В своей программе мы делаем ставку на сильный военно-морской флот, и будет весьма кстати, если Гиацинт появится в матросском костюмчике. Он будет смотреться в нем божественно.
– Дело не в том, как он будет смотреться, а как он будет себя вести. Разумеется, это чудесный ребенок, однако в нем есть какая-то необузданная дерзость. Это просто пугает. Ты, наверное, забыла историю с маленькими Гаффинами. А вот я – нет.
– Я тогда была в Индии и смутно помню, что произошло. Знаю только, что он вел себя несносно.
– Он сидел в повозке, в которую запрягли козла, и полным ходом погнал ее на коляску с малышами. Коляска перевернулась, маленького Джеки Гаффина придавило обломками, и, пока няня разбиралась с козлом, Гиацинт яростно хлестал ремнем по ногам Джеки.
– Я его не защищаю, – сказала Матильда, – но они, наверное, сделали что-то такое, что вывело его из себя.
– Ничего подобного, но кто-то, к несчастью, сказал ему, что они наполовину французы – как ты знаешь, фамилия их матери Дюбок, – а у него в то утро был урок истории. Он как раз узнал о поражении англичан при Кале, и его это разозлило. Он сказал, что покажет этим маленьким жабам, как захватывать наши города, но тогда мы и не догадывались, что он имеет в виду Гаффинов. Потом я говорила ему, что между двумя странами давно не существует вражды, да и вообще малыши Гаффины – лишь наполовину французы. На что он сказал, что метил только во французскую половину Джеки, английская же была погребена под обломками. Если уж поражение при Кале возбудило в нем такую ярость, то я с содроганием думаю о том, что может повлечь за собой неудача на выборах.
– Все это случилось, когда ему было восемь лет. Теперь он повзрослел и лучше знает, как себя вести.
– Дети с характером Гиацинта не знают, как лучше вести себя, просто с годами они больше узнают.
– Ерунда. Ему понравится на выборах. В любом случае к тому времени, когда объявят их результаты, он утомится, а новый матросский костюмчик, что я для него сшила, именно того голубого цвета, который мы используем в предвыборной кампании, и прекрасно сочетается с его голубыми глазами. Он будет совершенно замечательно выглядеть в голубом.
– Ради внешнего эффекта ты готова пожертвовать здравым смыслом, – сказала миссис Пэнстреппон. – Если, впрочем, в Лафбридже случится что-то неприятное, не говори потом, что этого не предвидел ни один из членов семейства.
Выборы проходили в остром соперничестве, но вполне благопристойно. Только что назначенный министр по делам колоний пользовался популярностью, тогда как правительство, которое он представлял, явно было непопулярно, и многие ожидали, что большинство в четыреста голосов, полученное им на прошлых выборах, будет сведено на нет. Маленькие Джаттерли торжественно разъезжали взад-вперед на упитанных осликах по главной улице, выставив плакаты, призывавшие голосовать за их отца на том лишь основании, что он их отец, а что касается Гиацинта, то это был ангел, случайно оказавшийся на выборах. Он по собственному почину подошел к маленьким Джаттерли и под восторженными взглядами полудюжины фоторепортеров преподнес детям пакетик ирисок. «Мы не должны быть врагами только потому, что наши отцы принадлежат к разным партиям», – дружелюбно произнес он, и сидевшие в коляске, запряженной осликами, приняли его подношение с торжественной серьезностью. Взрослые представители обоих политических лагерей выразили удовольствие по поводу этого происшествия – за исключением миссис Пэнстреппон, которая содрогнулась.
«Никогда поцелуй Клитемнестры не был слаще, чем в ту ночь, когда она собралась убить меня», – процитировала она, но цитату произнесла про себя.
Последний час голосования был очень напряженным для обеих сторон. По общим оценкам, кандидатов разделяло не более дюжины голосов, и ими прилагались всяческие усилия, чтобы привлечь на свою сторону упорно колебавшихся избирателей. Когда пробил час завершения выборов, все облегченно вздохнули. Раздались восторженные крики, и из бутылок полетели пробки.
«Что ж, если мы и не победили, то сделали все, что смогли». – «Борьба была честная, справедливая, и никакой вражды». – «Дети были просто украшением выборов, разве не так?»
Дети? Неожиданно все обратили внимание на то, что детей в последний час никто не видел. Куда подевались трое маленьких Джаттерли и их коляска, запряженная осликами, и, кстати, куда подевался Гиацинт? Между соответствующими партийными штабами и залами заседаний комитетов торопливо забегали озабоченные посланцы, но где искать детей, никто не знал. Все были слишком заняты в последние минуты, чтобы хотя бы вспомнить о них. И тут в зале заседаний женского комитета профсоюзов раздался телефонный звонок и послышался голос Гиацинта, осведомившегося, когда объявят результаты голосования.
– Откуда ты говоришь и где все Джаттерли? – спросила его мать.
– Из кондитерской. Я только что плотно поужинал, – был ответ, – и мне позволили позвонить. Я съел яйцо всмятку, булочку с колбасой и четыре меренги.
– Тебе будет плохо. Маленькие Джаттерли с тобой?
– Не совсем. Они в свинарнике.
– В свинарнике? Почему? В каком свинарнике?
– Недалеко от Кроли-роуд. Я встретил их, когда они ехали по проселочной дороге. Я сказал, что они должны выпить со мной чаю, и загнал их ослов в знакомый двор. Потом повел их смотреть свинью, которая родила десять поросят. Я выманил свинью из загона, предложив ей несколько кусочков хлеба, а Джаттерли в это время зашли туда, чтобы посмотреть на поросят, тогда я запер дверь и оставил их там.
– Негодный мальчишка, не хочешь ли ты сказать, что оставил бедных детей одних в свинарнике?
– Они не одни, с ними десять поросят. Они окружены целой толпой животных. Они очень разозлились, когда я их запер, но не так, как свинья, которую отлучили от маленьких. Если она вернется к ним, пока они там, то сделает из них фарш. Я могу их вызволить, если спущу лестницу через верхнее окно, и именно это я собираюсь сделать, если мы победим. Если пройдет их противный папаша, то просто открою дверь и позволю свинье сделать все, что она захочет. Вот почему я желаю знать, когда объявят результаты выборов.
И с этими словами он повесил трубку. Тотчас началось безумное движение; были посланы гонцы. Почти все те, кто помогал кандидатам, исчезли в различных клубных помещениях и питейных заведениях, дожидаясь объявления результатов голосования. Однако удалось добыть достаточно информации из местных источников, чтобы установить место подвига Гиацинта. У мистера Джона Болла был конюшенный двор недалеко от Кроли-роуд, если ехать короткой дорогой, и было известно, что его свинья дала десять поросят в одном помете. Туда поспешно отправились оба кандидата, мать Гиацинта, его тетушка (миссис Пэнстреппон) и двое-трое оказавшихся под рукой друзей. Когда они вбежали во двор, взорам их предстали два нубийских ослика, умиротворенно пережевывавших пучки сена. Хриплое яростное хрюканье взбешенного животного и пронзительный визг тринадцати молодых голосов, из которых три были человеческими, привели их к свинарнику, во дворе которого огромная, свирепого вида свинья йоркширской породы несла неустанный патруль перед запертой дверью. На широком подоконнике, откуда можно было дотянуться до засова и открыть дверь, развалившись, лежал Гиацинт. Его голубой матросский костюмчик несколько поистрепался, а ангельская улыбка уступила место выражению дьявольской решимости.
– Если кто-то сделает еще хоть один шаг, – вскричал он, – свинья мигом будет внутри!
Со стороны сбитой с толку спасательной партии последовала волна угроз, увещеваний, страстных просьб, но на Гиацинта все это произвело не большее впечатление, чем визги, бушевавшие в свинарнике.
– Если Джаттерли победят, то я впущу свинью. Я покажу этим наглецам, как побеждать нас на выборах.
– Он это серьезно, – сказала миссис Пэнстреппон. – Я ожидала худшего с того момента, когда произошел этот инцидент с ирисками.
– Все в порядке, мой мальчик, – сказал Джаттерли, прибегнув к лицемерию, до которого даже министр по делам колоний может иногда снисходить. – Избран твой отец с подавляющим большинством голосов.
– Лжец! – резко прореагировал Гиацинт с прямотой, которая не только простительна, но почти обязательна среди тех, кто профессионально занимается политикой. – Голоса еще не подсчитаны. Да и с результатами выборов вы меня не обманете. Один мой приятель выстрелит из ружья, когда объявят результаты голосования: два выстрела – если мы победили, один – если нет.
Положение становилось критическим.
– Надо усыпить свинью, – прошептал отец Гиацинта.
Кто-то отправился в автомобиле в ближайшую аптеку и скоро возвратился с двумя большими кусками хлеба, щедро начиненными наркотиком. Хлеб ловко и незаметно подбросили в свинарник, но Гиацинт проследил за этим маневром. Он пронзительно взвизгнул, как, наверное, визжит поросенок, попавший в ад, и разъяренная свинья заметалась по двору. Куски хлеба были втоптаны в грязь.
С минуты на минуту могли объявить результаты голосования. Джаттерли полетел обратно в городскую ратушу, где уже заканчивался подсчет голосов. Там его встретили с обнадеживающей улыбкой.
– Вы впереди на одиннадцать голосов, осталось проверить что-то около восьмидесяти бюллетеней. Считайте, что победа за вами.
– Я не должен быть избран, – прохрипел Джаттерли. – Опротестуйте все бюллетени, вызывающие хоть малейшее сомнение. У меня не должно быть большинства голосов.
Именно тогда впервые увидели, как представители своей же партии отбирали бюллетени с придирчивостью, на которую не отважились бы даже их противники. Один или два бюллетеня, которые наверняка прошли бы при обычных обстоятельствах, были отвергнуты, но у Джаттерли было на шесть голосов больше, а осталось подсчитать тридцать.
Для наблюдателей у свинарника минуты тянулись невыносимо медленно. Наконец решились на последнее средство – послали за ружьем, из которого задумали убить свинью, хотя Гиацинт, скорее всего, отодвинет засов в ту минуту, когда это оружие принесут во двор. Из-за выборов почти никого из мужчин не оказалось дома, и посланник, видимо, зашел далеко в своих поисках. До объявления результатов голосования оставались считаные минуты.
Со стороны городской ратуши неожиданно послышались восторженные крики. Отец Гиацинта схватил вилы и приготовился ринуться в свинарник, питая слабую надежду успеть что-то сделать.
В вечернем воздухе грянул выстрел. Гиацинт свесился с подоконника и положил руку на засов. Свинья в ярости навалилась на дверь.
– Бах! – раздался еще один выстрел.
Гиацинт ползком пробрался назад и спустил короткую лестницу в окно свинарника.
– Можете выходить, вы, неумытые неряхи, – пропел он. – Победил мой отец, а не ваш. Поторапливайтесь, я больше не могу заставлять свинью ждать. И никогда больше не суйтесь на выборы, когда я ими занимаюсь.
В первое время после освобождения недавние противоборствующие кандидаты, их жены и помощники позволили себе обменяться горячими взаимными упреками. Потребовали было пересчета голосов, но не удалось найти подтверждения тому факту, что министр по делам колоний получил большинство. В целом выборы у всех, за исключением Гиацинта, оставили тяжкое впечатление.
– Больше я его с собой никогда не возьму, – решительно заявила мать.
– Думаю, ты впадаешь в крайность, – сказала миссис Пэнстреппон. – Если всеобщие выборы будут проводиться, скажем, в Мексике, то туда, полагаю, ты можешь спокойно его отпустить, но я сомневаюсь, чтобы ангельского ребенка, предпочитающего игру не по правилам, устроила английская избирательная система.

1