– Побьем татар и до северных князей сызнова доберемся. – Обернулся за спину, к Иртышу – там беглый поп, которого казаки уважительно звали «отче Еремей», вместе с рыжим атамановым стремянным Гришкой Ясырем принимали поднятые со струга Камышника съестные припасы и размещали в амбаре, укладывая что по полкам, а что в глубокий погреб, набитый иртышским льдом, чтобы свежебитая дичь и мороженая рыба хранились подольше и не портились. В амбаре для бережения круп и сухарей от вездесущих мышей день и ночь дежурили стрельцы Ивана Глухова, ночью зажигая не земляном полу небольшой костерок.
– А каковы татары? – спросил Иванка Камышник – боялся, что может вернуться в Кашлык, а там одно пепелище и нет никого в живых! Он приподнялся на носок левой ноги, потому как правая все еще побаливала, раненая татарским копьем в одной из последних стычек с пелымскими манси князя Аблегирима летом прошлого года. – Не пытались взять Кашлык приступом? Пока нас с Ортюхой здесь не было. Ведь и двадцать казаков – сила немалая!
Отшумели весенние дожди, умылась земля, бурно полезла трава, зазеленели окрестные леса, делая их плохо просматриваемыми, наполненными птичьим гомоном, медвежьим ревом и еле слышным шорохом прошлогодних листьев под ногами скрытно идущего человека или зверя, который с наступлением тьмы выходил для тайного подгляда или на еженощную охоту, а атаман Ермак все ждал нужного часа. И вот, в один из дней «пролетья», когда с востока показалась темная туча, обещая если не грозовой дождь, то по крайней мере безлунную ночь, атаман Ермак отвел Матвея Мещеряка к южному валу Кашлыка и здесь, на круче Иртыша, всматриваясь в еле различимые шатры ставки князя Карачи, сказал, то, о чем до головной боли раздумывал не одну бессонную ночь.
– Будучи в Кашлыке, нам злоехидного князя не осилить и не пересидеть. Лето как ни то рыбой прокормимся, а в зиму как? Остальные казаки перемрут, нас проклиная, что худые атаманы не сумели их спасти, а главное – врага наказать и за своих помстить!
Матвей вытянул губы трубочкой, поправил баранью шапку, улыбнулся и внимательно посмотрел в строгие глаза Ермака. Похоже было, он давно ждал какого-то важного решения атамана и, словно угадав его замысел, не то спросил, не то утвердительно сказал:
– Надо рискнуть, Ермак! И ежели сил нет на открытый бой со всем войском Карачи, попробуем перекинуться словечком с самим князем и его славной и храброй свитой!
– Что, известили тебя наши подлазчики? Успел с ними переговорить, покудова я с Иваном Глуховым считал наши остаточные припасы?
– Да вон они оба, Ортюха да Тимоха Приемыш, тебя ждут для оповещения. День в лесу, в подкореньях отсиживались, а как стемнело, бурьяном переползли в Кашлык. – Матвей Мещеряк взмахом руки подозвал десятника Ортюху и Тимоху, усадил на вал рядышком с собой и долго расспрашивал, что видели они, подобравшись почти к самой ставке Карачи. Велика ли охрана? Когда князь уходит спать? Сколько татар остается в карауле, и откуда легче всего незаметными подползти к той ставке?
Посовещавшись, Ермак принял решение:
– Ты прав, Матвей, надобно рискнуть! Как говорят шутейно у нас на Дону: «Давай, брат, перегащиваться меж собой: то я к тебе, то ты меня к себе на угощение зовешь!» Тако и нам теперь с Карачей поступать. Он у нас Ивана Кольцо с казаками в гости выманил, так мы теперь сами наведаемся! Вот что, Матвей, бери полста казаков, вооружись каждый двумя семипядными скорострельными пищалями, пороху и пуль с большим запасом, потому как бог весть, что с вами может случиться на мысу. И береги себя, потому как ты у меня остался последним атаманом – нет Ивана Кольцо, нет Никиты Пана, на Абалаке погиб в бою с Маметкулом Богдан Брязга… И казаков береги – еще одной большой потери нам не вынести, Карача вовсе тогда задушит. Теперь снаряжайтесь, а к полночи я сам осмотрю казаков и провожу вас, и батюшка Еремей молитву прочтет в напутствие.
Казаки умели ходить ночью тихо, под стать дикой кошке, все видя во тьме, без лишнего шума. Как и присоветовал атаман Ермак, из Кашлыка вышли в самую полночь, гуськом след в след пошли за проводником Ортюхой Болдыревым, который минувшей ночью проходил здесь с Тимохой и обследовал под иртышской кручей каждый куст и трещину в обрыве. Туча укрыла небо, было темно, даже вода Иртыша, казалось, остановилась, не плескалась у самой кромки берега, а в нескольких местах, подняв оружие и порох над головой, казаки пробирались под отвесным склоном едва не по пояс в воде.
– Терпите, братки, – шептал еле слышно Матвей Мещеряк, сам провожая казаков у каждой такой заводи. – Зато татары не чают нашего нападения отсюда! Тихонько идите, не плещите, словно вспугнутые из-под коряги аршинные сомы! Друг дружку поддерживайте, чтобы ноги по глинистому дну не скользили!
Недалеко было до Саусканского мыса, да подкрадываться со всяким бережением пришлось почти два часа. Казаки вжались в обрыв, молча ждали, что предпримет походный атаман, как им теперь подняться на кручу и грянуть на ставку Карачи? А если татарские дозоры каким-то образом приметили казаков у иртышской воды, и теперь затаились наверху, сабли да луки изготовили…
– Ну, Ортюха, с богом! Давай первым, – прошептал Матвей, обнял верного друга, потом перекрестил. – Вяжи канат за дерево понадежнее, чтобы не сорваться кому-нибудь. Шум поднимется, татары всех побьют стрелами, как глухарей на току!
Ортюха Болдырев отдал свои пищали Тимохе Приемышу, обвязал вокруг пояса канат, проверил, на месте ли сабля и засапожный нож, и только после этого бережно стал подниматься тесной расщелиной вверх, перед этим прошептал атаману почти в ухо:
– Да простит меня Господь за прошлое, да и напередки тоже! Неужто отсекут мне татары голову, и не увижу я более благозрачной девы, да такой, чтоб бесы в глазах плясали, а?
– Бог не без милости, казак не без счастья, – в тон ему пошутил Матвей. – Верю, Ортюха, что наши с тобой девы не за дальними горами живут… Берегись там, наверху!
Ортюха, стараясь выбирать место для ноги так, чтобы затвердевшая на солнце глина не осыпалась, медленно поднимался по круче. В некоторых местах он доставал засапожный нож и осторожно вырубал в земле место для ступни, делая нечто вроде будущей лесенки. Вот уже и верх обрыва рядом, десятник на минуту затаился, левой рукой ухватился за корневище дерева, которое росло в пяти шагах от кручи. Прислушался – легкий ветер с востока шелестел в кронах деревьев, долетал запах дыма сторожевых костров, лишь в отдалении чуть слышны голоса караульных.
«Спит клятый Карача, густые слюни по атласной подушке ручьем текут, – со злостью подумал Ортюха, осторожно поднялся на обрыв, лег в густую траву, чтобы оглядеться. До ближних шатров, а их было десятка полтора, не более шестидесяти шагов, до крайнего слева костра – и того меньше. – Слава тебе, господи, что послал ты ветер от татар на нас, любой шорох не так слышен будет!» – Ортюха сноровисто обвязал канат вокруг ствола дуба, надежно затянул узел и несколько раз дернул, давая знак атаману, чтобы казаки поднимались, пользуясь канатом и ступеньками, которые он вырезал в откосе.
Первым, закинув за спину четыре пищали, осторожно поднялся походный атаман. Ортюха снял с него оружие бережно, чтобы не звякнули стволами, а когда Матвей Мещеряк улегся рядом, прошептал:
– Спят карачата, по сто чертей каждому в печенки, чтоб и далее весело спалось! Караульные у костров сидят, стерегут стан со стороны степи. Морду берегут, а о затылке им и заботы нет! Ну что же, злая совесть стоит палача! Не так ли, атаман Матвей?
– Так, Ортюха, истинно так! Их беспечность – нам в подмогу, – порадовался Матвей, оглянулся к обрыву – поднимался Тимоха Приемыш. – Тише! Ползи сюда, к дереву. Пищали изготовьте к стрельбе, ненароком не нагрянули бы еще караульные, которые делают обход с проверкой тех, кто сидит у костров.
И словно в воду глядел атаман – едва на обрыв взобрались десятка три казаков и по слову Матвея Мешеряка распластались в траве по самой кромке, слева от расщелины показались трое дозорных татар верхом на конях. Конский топот и пофыркиванье упредили казаков, и они затаились, боясь даже нежданным чихом выдать свое присутствие. Переговариваясь, всадники проехали буквально в двадцати шагах от берега, счастье было на стороне ермаковцев, что ветер дул к Иртышу и чуткие кони не уловили запах вспотевших при подъеме обвешанных оружием казаков.
Переждали, пока всадники отъедут по ту сторону ставки, и дали знак остальным товарищам подниматься. Через полчаса вся полусотня лежала над обрывом. Поделив отряд на пятерки со старшими, Матвей наметил каждому конкретные цели.
– Перво-наперво сбить на землю караульных у костров, а после как учинится сполох, стреляйте в тех, кто будет выскакивать из шатров. Да стреляйте поодиночке, чтобы всем скопом по одному татарину не пальнули! Нам в ночи сабельная схватка ни к чему, беречь себя надобно. Этих побьем, от Кашлыка всем туменом навалятся – вот тогда и будет по-настоящему тесно старому деду на раскаленной печке, только успевай поворачиваться! Ну, а теперь с богом, казаки! Помстим за наших братьев, обманом погубленных! Удастся Карачу живьем ухватить – было бы славно, ну а нет – башку ему с плеч!
Ползком, стараясь не издавать лишнего шума, с двумя пищалями за спиной, казаки одновременно поползли каждый к своей цели. И внезапное нападение удалось – до шатра князя Карачи оставалось несколько шагов, когда слева от сторожевых костров почти разом бабахнуло выстрелов пять или шесть, послышались отчаянные крики, звон схлестнувшихся сабель.
– Круши-и нехристей!
– За смерть наших братков-кольцовцев!
– Вали-и дружно! Слава! Слава!
Шквал яростных криков и выстрелов мгновенно разорвал безмятежную тишину раннего предрассвета, ударился в густую стену окрестного леса и, отразившись, покатился над иртышской гладью, покрытой плотным пологом тумана.
– Первый! – выкрикнул Матвей Мещеряк и почти в упор выстрелил в грудь рослого татарина, который откинул ковер у входа большого княжеского шатра и с обнаженной саблей бросился навстречу атаману.
– Второй! – отозвался рядом Тимошка Приемыш, и еще один телохранитель упал, не отбежав от входа в шатер и трех шагов. В большом, коврами увешанном даже снаружи шатре послышались перепуганные крики, стражники саблями начали резать боковые стенки, чтобы вырваться наружу в разные стороны, но едва чья-либо голова показывалась из прорези, раздавался выстрел из пищали или с криком возмездия: «За Ивана Кольцо!» резко взлетала серебристая сталь, и обезглавленное тело тяжело валилось внутрь шатра, оросив кровью разноцветные рисунки ковра.
– Карача, выходи! – зычно крикнул Матвей Мещеряк, и его голос на секунду утонул в дружных пищальных выстрелах около других шатров – застигнутые внезапным нападением, татары либо падали под пулями, либо бросали оружие и покидали ненадежное убежище.
– Карача, выходи! – снова прокричал Матвей. – Не выйдешь – прикажу шатер зажечь! Твой труп волки и в жареном виде сожрут!
Из шатра неслись непонятные, вопли, словно кто-то своей волей заканчивал жизнь собственным кинжалом, слышны были перезвоны обнаженных сабель. Матвей догадался, что стража встала кругом, готовая биться насмерть с теми, кто попытается ворваться в просторный шатер князя Карачи.
Мещеряк дал знак охватить шатер полукругом – задняя часть его примыкала к иртышскому берегу почти вплотную, не далее двух-трех шагов.
– Ложись! – скомандовал атаман, и когда казаки залегли около шатра, отдал второй приказ: —.Слева по одному – пали!
Выстрелы, крики и стоны, шум падающих тел, еще трое охранников князя сделали попытку выскочить из дверного проема и умереть с честью, в открытом бою, но казацкие пули оборвали их храбрый порыв на пороге. По вражескому стану еще кое-где раздавались разрозненные выстрелы, а потом наступила какая-то настороженная тишина в полумраке предрассветного часа.
– Вскрыть шатер! Да бережно, может, там кто еще затаился! – предупредил Матвей Мещеряк. – Рубите веревки, стаскивайте покров в сторону!
Федотка Цыбуля и его дружок Митяй быстро обрубили крепкие веревки и сволокли покров. На коврах в разных позах лежало восемь трупов, двое еще были живы.
– Ищите Карачу! Он должен быть здесь! – заволновался Матвей, и казаки, переворачивая убитых, рассматривали лица.
– Во-о! – неожиданно воскликнул восторженно Тимоха Приемыш. – Знакомая рожица!
– Кто, Карача? – тут же отозвался Матвей, перешагнул через несколько тел убитых, подошел поближе.
– Карачу я не лицезрел воочию, – отозвался Тимоха. – Это княжич! Тот, что к атаману Ермаку с посольством приходил, казаков в подмогу Караче звал и на татарской книге святой клялся в честном намерении! Гляди, атаман, наша пуля ему красивую голову насквозь прошибла!
– Княжич Бекбулат? – удивился Матвей. – Посмотрел, в смуглое усатое лицо, залитое, кровью и искаженное предсмертным ужасом. – Вот как Господь покарал клятвопреступника! А самого князя, похоже, среди них нет. Тимоха, потряси раненых, может, скажут, где их князь Карача ночевал в этот раз. Будут молчать, прикажу до костра тащить и голым задом на угли посадить! Это им за Ивана Кольцо и его братов! Трясца их матери, чтоб весело жилось!
И тут один из раненых довольно сносно заговорил на русском языке. Он лежал у самого края шатра, зажимая рукой простреленное левое бедро, а из-под пальцев заметно сочилась густая кровь, и чуть приметный пар был виден в предутренней прохладе.
– Не нада костер, не нада! Нет Карача, бежал Карача! Урус-казак стрелял, Карача нора бежал!
Матвей Мещеряк подскочил к заговорившему татарину, ухватил за плечо и повернул лицом к себе. И глаза раскрыл от удивления – он признал того самого толмача, который приходил с княжичем Бекбулатом – то же морщинистое лицо без бороды и с седыми космами, растрепанными по плечам, только глаза без злого испуга, а как у загнанного в угол серого волка, робкие и умоляющие о пощаде.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12