В каталоге магазин https://Wodolei.ru
Владимир Иванович Буртовой
Щит земли русской
Издательство выражает благодарность коллекционеру Сергееву Вячеславу Александровичу (г. Иваново) за участие в подготовке издания
Дивно ли, если муж пал на войне?
Умирали так лучшие из предков наших.
Поучение Владимира Мономаха
У края земли русской
Уж я город-то Киев да во полон возьму,
Уж я божьи-ти церкви да все под дым спущу,
Уж я русских богатырей повышиблю,
Да и князя Владимира в полон возьму.
Былина «Алеша и Тугарин в Киеве»
Неожиданно, с криком, жесткими крыльями разметав в стороны густые метелки серебристого ковыля, из-под ног коня взлетел курганник и поднялся в знойное июльское небо. Высоко-высоко, под одиноким, словно застывшим на месте облаком, он закружил в потоке сухого воздуха, разглядывая сверху далекую землю и людей в блестящих доспехах. Там, на могильном кургане, он только что уступил этим людям недоклеванное, в кровавых перьях горячее тело молодой куропатки.
А вдавленный в землю грузом прожитых веков могильный курган глухо стонал под копытами богатырского коня. Грузно переступая, поднялся серый широкогрудый конь на заросшую вершину кургана и устало тряхнул длинной гривой, роняя белую пену с железных удил.
Всадник привстал в стременах, поднес к глазам широкую ладонь и повел взглядом по дикой степи от края и до края. Степь холмилась впереди, широкие и бесшумные волны разнотравья текли по сторонам. Назад обернулся – и за спиной конной русской заставы, насколько хватало глаз, опять же степь, степь. А там, у южного края земли, широкой серебристой рекой марево размывало небо склон. И где-то далеко, за этим маревом, извечный враг Руси – печенежская орда.
Иоанн Торник, василик[1] византийского императора, осто рожно подвел легконогую соловую кобылу к правому стремени всадника и остановился чуть ниже Славича, сотенного русской заставы.
– Дале еду я один, о славный витязь. – Иоанн наклонился в сторону Славича всей своей высокой и худой фигурой в просторном дорожном халате серого цвета.
Славич повернул к Иоанну широкое бородатое лицо. Ни один мускул на нем не дрогнул, когда стал прощаться с византийцем.
– Повеление воеводы Радка я исполнил: проводил тебя за кон[2] земли Русской. – Славич говорил тихо, басом, играя пальцами на рукояти меча. – Долгом же своим почитаю сказать тебе, посол византийский, чтоб остерегался в пути: совсем рядом ходят печенеги. Днями шли гости[3] из южных земель, видели печенежские вежи[4] в четырех днях хода от реки Рось. Могут повстречаться разбойные скопища.
Иоанн, делая вид, что ему нечего бояться, отмахнулся длиннопалой рукой:
– Печенегам нечем у меня поживиться, разве что малоценной пушной кладью, взятой в Киеве. В убыток нынешним летом торговля была. Кланяйся, витязь, князю Владимиру от меня за хлеб и кров в Киеве, жалею, что не видел князя, другому василику пришлось грамоты оставить. Дела важные позвали в Константинополь. Как улажу их, будущим летом снова поднимусь Днепром с богатыми дарами князю и княгине Анне.
Иоанн ткнул кобылу острым кулаком в потную шею и спустился с кургана на южную сторону.
Вспомнил Иоанн ране не предвиденные и потому спешные сборы в дорогу, и кольнуло под сердцем: столько товаров пришлось отдать киевлянам за полцены! Теребили бороды торговые мужи Киева, глядя, как покатили с Горы Кия груженные до верха возы императорского посла Торника. И гадали меж собой, что же стряслось в Константинополе, если так спешно отъехал, не вручив самолично грамоты князю Киевскому? Прошлым летом не отъехал даже тогда, когда получил весть о смерти старого отца. А ныне… Порешили единодушно, что зреют вновь смутные дела в столице Византии и хитрый василик надеется словить более крупную рыбу в мутной воде дворцовых интриг.
Откуда было им знать, что спешит посол не в Константинополь, а в земли печенежского кагана Тимаря…
Четыре раза выбирали место под ночлег у тихих степных речушек, в зарослях ивняка, и снова в путь, под нещадным солнцем по ковыльному морю, навстречу неизвестности. Иоанн ехал, предаваясь мыслям о том, как все будет хорошо в его жизни, если замысел брата Харитона свершится. А за исход своего дела он не сомневался: печенежские нравы и отношения князей он изучил за многие годы до тонкости, знает, где и на чем выгоду получить.
– Господин, – раздался рядом хриплый, жаждой перехваченный голос. С Иоанном поравнялся на рыжем коне Алфен, взятый на лето присматривать за товарами. Боязливым оказался на чужой земле этот Алфен, с заячьей душой. А на руку не чист, это успел заметить Иоанн. Но молчал, делал вид, что не замечает воровства – ждал, когда Алфен попадется на крупной краже. Тогда уж ему от клейма раба не уйти! Торник своего не упустит.
Иоанн скосил глаза влево: жирное и потное лицо Алфена – само страдание. Рыжие всклокоченные волосы прядями прилипли к гладкому лбу и впалым вискам, широкий нос и тугие щеки в испарине.
– Смотри вперед, господин! – Алфен вскинул дрожащую руку на юго-запад. – Вон там, под солнцем, пыль!
И тут же из-за высокого увала посыпались конные печенеги. Посыпались густо, как сыплется пшено из дырявой торбы. Печенеги увидели караван, малую охрану при нем и полукругом потекли вниз по склону. Горячая степь задымилась позади всадников сизой пеленой. Иоанн услышал, как за спиной тревожно загалдела посольская стража у возов с подарками императора, вот-вот пустят коней вспять. Он тут же повернулся в седле и прокричал своим:
– Стойте спокойно!
Впереди печенегов, размахивая саблей, летел молодой всадник на белом коне. Длинные черные усы – будто крылья стрижа – вразлет. Парчовый халат поверх тонкой кольчуги выдавал знатное происхождение. Иоанн тут же узнал его, по-детски радостно – судьбе угодно было покровительствовать ему! – вскинул над головой длинные руки и закричал:
– О храбрый князь Анбал! Привет тебе, сказочный витязь степи! Привет тебе, великий внук великого кагана Кури!
Тот, кого он так искренне приветствовал, сдержал коня, осторожно приблизился, опустив занесенную для удара саблю. Потом по его широкоскулому лицу разлилась улыбка, узкие глаза вспыхнули радостным блеском.
– Привет и тебе, греческий посол, – ответил Анбал. Он сделал знак рукой всадникам остановить бег коней, резко и, как показалось Иоанну, с досадой бросил саблю в красивые ножны: сорвалась добыча! Но посол был постоянным гостем кагана. И его, Анбала, одаривал щедро каждый раз, имея какие-то виды на будущее.
– Что за нужда в такую жару пылить одежду по нашим степям? Мы ждали тебя после лета.
– Добрые вести привез я великому кагану, – торжественно, как и подобает послу могущественного императора, заговорил Иоанн. Теперь он будет жить, если конь донес его до места так счастливо. Высокий и морщинистый лоб Иоанна разгладился, тревога из сердца ушла, и желтые лисьи глаза улыбались Анбалу, его резвым всадникам и всей печенеж ской степи. И не зря. Ведь повстречай он незнакомого князя или диких разбойников – скатиться бы посольской голове с плеч в ковыль, под конские копыта. И писанные императором грамоты не спасли бы. В лучшем случае, взяли бы в плен да продали бы в рабство.
– Здоров ли каган Тимарь? Все ли здоровы в его светлой и большой семье?
– Э-э-э, – Анбал сплюнул и небрежно махнул рукой, что озна чало: чем скорее умрет старый Тимарь, тем ближе подступит к заветной цели он, Анбал. Разве не ему, внуку Кури, по праву принадлежит место на красной подушке в шатре каганов? Когда князь киевский Владимир убил Курю, мстя за отца своего, Святослава, он, Анбал, был еще слишком мал, чтобы бороться, но теперь…
– Что за вести привез ты, Иоанн? – снова и уже настойчиво спросил печенежский князь.
– Вести мои, славный витязь, таковы, что можно взять безмерную добычу и без великого труда, – ответил Иоанн. О-о, как заблестели черные глаза молодого хищника! И как нетерпеливы стали движения его сильных рук!
– Наверно, ты знаешь о чужом торговом караване, который идет к каменным завалам на Днепре? – Анбал быстро скользнул языком по сухим губам. – Если хватит для набега моих нукеров, то добычу разделим по чести, – тут же предложил печенежский князь.
– Нет, славный витязь. Я хочу подарить вашему кагану не караван с товарами. Я хочу подарить кагану… всю Русь!
Анбал подпрыгнул в седле так, что белый конь присел на задние ноги и зло повел глазами на всадника.
– Как? – вскрикнул князь, не опасаясь вызвать неудовольствие византийского василика своим недоверием. – Ты хочешь подарить Русь этому хромоногому Тарантулу и его зажиревшему брату – кагану, которым давно пора вспороть… – он вдруг замолк, словно на полном скаку задохнулся встречным ветром, оглянулся: нукеры ехали в полусотне шагов, занятые своими разговорами, а Иоанн отметил про себя: «Хоть и храбришься ты, князек, а все же кагана побаиваешься. Молодо еще вино, кисло, со временем перебродит…»
Незаметно за разговорами поднялись на вершину увала. Внизу, в просторной долине на берегу реки, расположились печенежские вежи. В центре, на невысоком возвышении речного берега близ группы степных ветел красовался величественный, белого шелка шатер кагана Тимаря и стража видна вокруг. Набирал охрану родной брат кагана, хромоногий князь Уржа. Это о нем с опаской говорили печенежские князья, подвластные кагану, что не Тимарь правит ими, а беспощадный и длиннорукий калека – старик Тарантул.
Прозрачный сизо-синий дым, мешаясь с серой пылью, сплошным пологом накрывал долину, застилая очертания гористого на востоке среза земли: туда тянул над долиной слабый ветер. Иоанну никогда раньше не приходилось видеть такой силы степняков, собранной воедино. И мелькнула тревожная мысль: а не проведал ли уже Тимарь о том, что он только собирается сказать ему? Не уйдет ли из рук верная и не малая прибыль, которую можно без лишних хлопот положить в свою кису[5]? Но ведь никто раньше его из Киева в степь еще не выезжал, другие гости еще держат торг на киевской Горе[6]. Иоанн успокаивал себя и смотрел на долину, на печенежское войско. Приметил, как у самой близкой и бедной кибитки – передний край ее был изрядно потрепан – пожилая седая женщина, присев на корточки, доила рыжую флегматичную кобылу.
– Не счесть мне, сколь велико войско кагана! – вырвалось невольно у Иоанна Торника.
– Хорошему стаду нужен резвоногий пастух, иначе волки и барсы растащат скот по суходолам, – откликнулся князь Анбал, а потом, пытливо заглянув в зелено-желтые глаза Торника, сказал: – Хотел бы и я знать, о чем будет речь в Белом Шатре и на какое время назначит каган поход на Русь. Собрать бы родственников своих по такому поводу воедино. Вдруг да удобный случай представится… – Анбал не уточнил, о каком случае помышляет, но Иоанн и без того понял молодого князя.
– Обо всем поведаю тебе, славный витязь, не сомневайся в моей дружбе, – не задумываясь, пообещал Иоанн. Он щедро одарил Анбала шкурами куницы и горностая, спустился в долину, к Белому Шатру и черной страже возле него. Едва успел спрыгнуть с коня, размять затекшие ноги и сделать по вытоптанной траве два-три шага, как из-за сумрачных нукеров с копьями, припадая на левую ногу, вышел низкорослый и сгорбленный старик. Седые усы его свисали до подбородка, смешиваясь с редкой и тоже седой бородой. Широкие скулы выдавались в стороны, словно старик постоянно втягивал в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Конец кривого меча в ножнах волочился по траве.
Иоанн поймал на себе немигающий взгляд старика и, вдруг ощутив вялость в ногах, вторично в этот день испугался за свою жизнь. Подумал: «Что-то случилось в печенежском стане, если Тарантул так встречает, словно врага заведомого».
Не в силах стряхнуть с себя оцепенение от тяжелого взгляда Уржи, Иоанн все же переборол набежавшую к горлу мерзкую тошноту, склонил голову как можно почтительнее и приветливо сказал:
– Не узнаешь меня, о славный страж великого кагана Тимаря?
– Я узнал тебя, византиец. – Уржа сунул скрюченные годами и хворями пальцы за пояс темного шелкового халата. – Узнал я и того, кто отъехал от тебя с подарками. О чем вели речь всю эту долгую дорогу до шатра кагана?
Иоанн содрогнулся от холодного голоса Уржи – старик не назвал посла даже по имени! – и торопливо заговорил, стараясь упредить новый, быть может, роковой для себя вопрос:
– О недремлющий страж божественного кагана! Я одарил молодого князя несколькими шкурами за то, что он указал мне кратчайший путь по степи к Белому Шатру. Подарок, который я привез пресветлому кагану, не имеет себе цены и во много раз дороже подарков могущественного императора Византии. Проси, о светлый князь, дозволения встать перед повелителем степи, вручить грамоту и молвить слово приветствия.
Уржа внимательным взглядом окинул высокие возы, запыленную стражу около них, сделав Иоанну знак следовать за собой, без слов повернулся и захромал к шатру. Иоанн торопливо отстегнул от пояса меч и протянул его бледному Алфену. Перекрестился.
– Войди, византийский посол, – снова проскрипел горлом Уржа и сузил до предела злые, холодные глаза. – Великий каган примет тебя и щедрые дары твоего императора, – и сам вошел в шатер послушать, о чем будет говорить византиец.
Высокому Иоанну пришлось чуть ли не вдвое согнуться: всякий входящий уже на пороге склонял голову перед хозяином Белого Шатра. Не разгибаясь, Иоанн опустился на ковер нежной и теплой шерсти.
– О великий каган, – сказал он, – важное дело вынудило меня, не дождавшись встречи с князем Владимиром, оставить Киев и поспешить на встречу с тобой.
Тимарь сидел на высокой круглой подушке из красного бархата. Широкое расплывшееся лицо, длинные с проседью усы, короткая, вся в складках, шея. Одет каган в кафтан зеленого цвета и черные шелковые шаровары, которые не могли скрыть полноту коротких ног. Тимарь сделал нетерпеливый жест рукой, подзывая Иоанна ближе.
1 2 3 4 5 6 7
Щит земли русской
Издательство выражает благодарность коллекционеру Сергееву Вячеславу Александровичу (г. Иваново) за участие в подготовке издания
Дивно ли, если муж пал на войне?
Умирали так лучшие из предков наших.
Поучение Владимира Мономаха
У края земли русской
Уж я город-то Киев да во полон возьму,
Уж я божьи-ти церкви да все под дым спущу,
Уж я русских богатырей повышиблю,
Да и князя Владимира в полон возьму.
Былина «Алеша и Тугарин в Киеве»
Неожиданно, с криком, жесткими крыльями разметав в стороны густые метелки серебристого ковыля, из-под ног коня взлетел курганник и поднялся в знойное июльское небо. Высоко-высоко, под одиноким, словно застывшим на месте облаком, он закружил в потоке сухого воздуха, разглядывая сверху далекую землю и людей в блестящих доспехах. Там, на могильном кургане, он только что уступил этим людям недоклеванное, в кровавых перьях горячее тело молодой куропатки.
А вдавленный в землю грузом прожитых веков могильный курган глухо стонал под копытами богатырского коня. Грузно переступая, поднялся серый широкогрудый конь на заросшую вершину кургана и устало тряхнул длинной гривой, роняя белую пену с железных удил.
Всадник привстал в стременах, поднес к глазам широкую ладонь и повел взглядом по дикой степи от края и до края. Степь холмилась впереди, широкие и бесшумные волны разнотравья текли по сторонам. Назад обернулся – и за спиной конной русской заставы, насколько хватало глаз, опять же степь, степь. А там, у южного края земли, широкой серебристой рекой марево размывало небо склон. И где-то далеко, за этим маревом, извечный враг Руси – печенежская орда.
Иоанн Торник, василик[1] византийского императора, осто рожно подвел легконогую соловую кобылу к правому стремени всадника и остановился чуть ниже Славича, сотенного русской заставы.
– Дале еду я один, о славный витязь. – Иоанн наклонился в сторону Славича всей своей высокой и худой фигурой в просторном дорожном халате серого цвета.
Славич повернул к Иоанну широкое бородатое лицо. Ни один мускул на нем не дрогнул, когда стал прощаться с византийцем.
– Повеление воеводы Радка я исполнил: проводил тебя за кон[2] земли Русской. – Славич говорил тихо, басом, играя пальцами на рукояти меча. – Долгом же своим почитаю сказать тебе, посол византийский, чтоб остерегался в пути: совсем рядом ходят печенеги. Днями шли гости[3] из южных земель, видели печенежские вежи[4] в четырех днях хода от реки Рось. Могут повстречаться разбойные скопища.
Иоанн, делая вид, что ему нечего бояться, отмахнулся длиннопалой рукой:
– Печенегам нечем у меня поживиться, разве что малоценной пушной кладью, взятой в Киеве. В убыток нынешним летом торговля была. Кланяйся, витязь, князю Владимиру от меня за хлеб и кров в Киеве, жалею, что не видел князя, другому василику пришлось грамоты оставить. Дела важные позвали в Константинополь. Как улажу их, будущим летом снова поднимусь Днепром с богатыми дарами князю и княгине Анне.
Иоанн ткнул кобылу острым кулаком в потную шею и спустился с кургана на южную сторону.
Вспомнил Иоанн ране не предвиденные и потому спешные сборы в дорогу, и кольнуло под сердцем: столько товаров пришлось отдать киевлянам за полцены! Теребили бороды торговые мужи Киева, глядя, как покатили с Горы Кия груженные до верха возы императорского посла Торника. И гадали меж собой, что же стряслось в Константинополе, если так спешно отъехал, не вручив самолично грамоты князю Киевскому? Прошлым летом не отъехал даже тогда, когда получил весть о смерти старого отца. А ныне… Порешили единодушно, что зреют вновь смутные дела в столице Византии и хитрый василик надеется словить более крупную рыбу в мутной воде дворцовых интриг.
Откуда было им знать, что спешит посол не в Константинополь, а в земли печенежского кагана Тимаря…
Четыре раза выбирали место под ночлег у тихих степных речушек, в зарослях ивняка, и снова в путь, под нещадным солнцем по ковыльному морю, навстречу неизвестности. Иоанн ехал, предаваясь мыслям о том, как все будет хорошо в его жизни, если замысел брата Харитона свершится. А за исход своего дела он не сомневался: печенежские нравы и отношения князей он изучил за многие годы до тонкости, знает, где и на чем выгоду получить.
– Господин, – раздался рядом хриплый, жаждой перехваченный голос. С Иоанном поравнялся на рыжем коне Алфен, взятый на лето присматривать за товарами. Боязливым оказался на чужой земле этот Алфен, с заячьей душой. А на руку не чист, это успел заметить Иоанн. Но молчал, делал вид, что не замечает воровства – ждал, когда Алфен попадется на крупной краже. Тогда уж ему от клейма раба не уйти! Торник своего не упустит.
Иоанн скосил глаза влево: жирное и потное лицо Алфена – само страдание. Рыжие всклокоченные волосы прядями прилипли к гладкому лбу и впалым вискам, широкий нос и тугие щеки в испарине.
– Смотри вперед, господин! – Алфен вскинул дрожащую руку на юго-запад. – Вон там, под солнцем, пыль!
И тут же из-за высокого увала посыпались конные печенеги. Посыпались густо, как сыплется пшено из дырявой торбы. Печенеги увидели караван, малую охрану при нем и полукругом потекли вниз по склону. Горячая степь задымилась позади всадников сизой пеленой. Иоанн услышал, как за спиной тревожно загалдела посольская стража у возов с подарками императора, вот-вот пустят коней вспять. Он тут же повернулся в седле и прокричал своим:
– Стойте спокойно!
Впереди печенегов, размахивая саблей, летел молодой всадник на белом коне. Длинные черные усы – будто крылья стрижа – вразлет. Парчовый халат поверх тонкой кольчуги выдавал знатное происхождение. Иоанн тут же узнал его, по-детски радостно – судьбе угодно было покровительствовать ему! – вскинул над головой длинные руки и закричал:
– О храбрый князь Анбал! Привет тебе, сказочный витязь степи! Привет тебе, великий внук великого кагана Кури!
Тот, кого он так искренне приветствовал, сдержал коня, осторожно приблизился, опустив занесенную для удара саблю. Потом по его широкоскулому лицу разлилась улыбка, узкие глаза вспыхнули радостным блеском.
– Привет и тебе, греческий посол, – ответил Анбал. Он сделал знак рукой всадникам остановить бег коней, резко и, как показалось Иоанну, с досадой бросил саблю в красивые ножны: сорвалась добыча! Но посол был постоянным гостем кагана. И его, Анбала, одаривал щедро каждый раз, имея какие-то виды на будущее.
– Что за нужда в такую жару пылить одежду по нашим степям? Мы ждали тебя после лета.
– Добрые вести привез я великому кагану, – торжественно, как и подобает послу могущественного императора, заговорил Иоанн. Теперь он будет жить, если конь донес его до места так счастливо. Высокий и морщинистый лоб Иоанна разгладился, тревога из сердца ушла, и желтые лисьи глаза улыбались Анбалу, его резвым всадникам и всей печенеж ской степи. И не зря. Ведь повстречай он незнакомого князя или диких разбойников – скатиться бы посольской голове с плеч в ковыль, под конские копыта. И писанные императором грамоты не спасли бы. В лучшем случае, взяли бы в плен да продали бы в рабство.
– Здоров ли каган Тимарь? Все ли здоровы в его светлой и большой семье?
– Э-э-э, – Анбал сплюнул и небрежно махнул рукой, что озна чало: чем скорее умрет старый Тимарь, тем ближе подступит к заветной цели он, Анбал. Разве не ему, внуку Кури, по праву принадлежит место на красной подушке в шатре каганов? Когда князь киевский Владимир убил Курю, мстя за отца своего, Святослава, он, Анбал, был еще слишком мал, чтобы бороться, но теперь…
– Что за вести привез ты, Иоанн? – снова и уже настойчиво спросил печенежский князь.
– Вести мои, славный витязь, таковы, что можно взять безмерную добычу и без великого труда, – ответил Иоанн. О-о, как заблестели черные глаза молодого хищника! И как нетерпеливы стали движения его сильных рук!
– Наверно, ты знаешь о чужом торговом караване, который идет к каменным завалам на Днепре? – Анбал быстро скользнул языком по сухим губам. – Если хватит для набега моих нукеров, то добычу разделим по чести, – тут же предложил печенежский князь.
– Нет, славный витязь. Я хочу подарить вашему кагану не караван с товарами. Я хочу подарить кагану… всю Русь!
Анбал подпрыгнул в седле так, что белый конь присел на задние ноги и зло повел глазами на всадника.
– Как? – вскрикнул князь, не опасаясь вызвать неудовольствие византийского василика своим недоверием. – Ты хочешь подарить Русь этому хромоногому Тарантулу и его зажиревшему брату – кагану, которым давно пора вспороть… – он вдруг замолк, словно на полном скаку задохнулся встречным ветром, оглянулся: нукеры ехали в полусотне шагов, занятые своими разговорами, а Иоанн отметил про себя: «Хоть и храбришься ты, князек, а все же кагана побаиваешься. Молодо еще вино, кисло, со временем перебродит…»
Незаметно за разговорами поднялись на вершину увала. Внизу, в просторной долине на берегу реки, расположились печенежские вежи. В центре, на невысоком возвышении речного берега близ группы степных ветел красовался величественный, белого шелка шатер кагана Тимаря и стража видна вокруг. Набирал охрану родной брат кагана, хромоногий князь Уржа. Это о нем с опаской говорили печенежские князья, подвластные кагану, что не Тимарь правит ими, а беспощадный и длиннорукий калека – старик Тарантул.
Прозрачный сизо-синий дым, мешаясь с серой пылью, сплошным пологом накрывал долину, застилая очертания гористого на востоке среза земли: туда тянул над долиной слабый ветер. Иоанну никогда раньше не приходилось видеть такой силы степняков, собранной воедино. И мелькнула тревожная мысль: а не проведал ли уже Тимарь о том, что он только собирается сказать ему? Не уйдет ли из рук верная и не малая прибыль, которую можно без лишних хлопот положить в свою кису[5]? Но ведь никто раньше его из Киева в степь еще не выезжал, другие гости еще держат торг на киевской Горе[6]. Иоанн успокаивал себя и смотрел на долину, на печенежское войско. Приметил, как у самой близкой и бедной кибитки – передний край ее был изрядно потрепан – пожилая седая женщина, присев на корточки, доила рыжую флегматичную кобылу.
– Не счесть мне, сколь велико войско кагана! – вырвалось невольно у Иоанна Торника.
– Хорошему стаду нужен резвоногий пастух, иначе волки и барсы растащат скот по суходолам, – откликнулся князь Анбал, а потом, пытливо заглянув в зелено-желтые глаза Торника, сказал: – Хотел бы и я знать, о чем будет речь в Белом Шатре и на какое время назначит каган поход на Русь. Собрать бы родственников своих по такому поводу воедино. Вдруг да удобный случай представится… – Анбал не уточнил, о каком случае помышляет, но Иоанн и без того понял молодого князя.
– Обо всем поведаю тебе, славный витязь, не сомневайся в моей дружбе, – не задумываясь, пообещал Иоанн. Он щедро одарил Анбала шкурами куницы и горностая, спустился в долину, к Белому Шатру и черной страже возле него. Едва успел спрыгнуть с коня, размять затекшие ноги и сделать по вытоптанной траве два-три шага, как из-за сумрачных нукеров с копьями, припадая на левую ногу, вышел низкорослый и сгорбленный старик. Седые усы его свисали до подбородка, смешиваясь с редкой и тоже седой бородой. Широкие скулы выдавались в стороны, словно старик постоянно втягивал в себя воздух сквозь стиснутые зубы. Конец кривого меча в ножнах волочился по траве.
Иоанн поймал на себе немигающий взгляд старика и, вдруг ощутив вялость в ногах, вторично в этот день испугался за свою жизнь. Подумал: «Что-то случилось в печенежском стане, если Тарантул так встречает, словно врага заведомого».
Не в силах стряхнуть с себя оцепенение от тяжелого взгляда Уржи, Иоанн все же переборол набежавшую к горлу мерзкую тошноту, склонил голову как можно почтительнее и приветливо сказал:
– Не узнаешь меня, о славный страж великого кагана Тимаря?
– Я узнал тебя, византиец. – Уржа сунул скрюченные годами и хворями пальцы за пояс темного шелкового халата. – Узнал я и того, кто отъехал от тебя с подарками. О чем вели речь всю эту долгую дорогу до шатра кагана?
Иоанн содрогнулся от холодного голоса Уржи – старик не назвал посла даже по имени! – и торопливо заговорил, стараясь упредить новый, быть может, роковой для себя вопрос:
– О недремлющий страж божественного кагана! Я одарил молодого князя несколькими шкурами за то, что он указал мне кратчайший путь по степи к Белому Шатру. Подарок, который я привез пресветлому кагану, не имеет себе цены и во много раз дороже подарков могущественного императора Византии. Проси, о светлый князь, дозволения встать перед повелителем степи, вручить грамоту и молвить слово приветствия.
Уржа внимательным взглядом окинул высокие возы, запыленную стражу около них, сделав Иоанну знак следовать за собой, без слов повернулся и захромал к шатру. Иоанн торопливо отстегнул от пояса меч и протянул его бледному Алфену. Перекрестился.
– Войди, византийский посол, – снова проскрипел горлом Уржа и сузил до предела злые, холодные глаза. – Великий каган примет тебя и щедрые дары твоего императора, – и сам вошел в шатер послушать, о чем будет говорить византиец.
Высокому Иоанну пришлось чуть ли не вдвое согнуться: всякий входящий уже на пороге склонял голову перед хозяином Белого Шатра. Не разгибаясь, Иоанн опустился на ковер нежной и теплой шерсти.
– О великий каган, – сказал он, – важное дело вынудило меня, не дождавшись встречи с князем Владимиром, оставить Киев и поспешить на встречу с тобой.
Тимарь сидел на высокой круглой подушке из красного бархата. Широкое расплывшееся лицо, длинные с проседью усы, короткая, вся в складках, шея. Одет каган в кафтан зеленого цвета и черные шелковые шаровары, которые не могли скрыть полноту коротких ног. Тимарь сделал нетерпеливый жест рукой, подзывая Иоанна ближе.
1 2 3 4 5 6 7