Я включил подачу сжатого воздуха к винтам, и винты начали послушно раскручиваться. Затем я отыскал зажигание. Правый мотор вдруг заработал так громко, что у меня сразу заложило уши. Все вокруг окутало вонючим дымом, и самолет тряхнуло. Я подумал, что меня уже начали обстреливать, но вскоре понял, в чем дело. Оказывается, немцы установили на двигателях слишком мощные карбюраторы, и те давали в цилиндры очень богатую смесь. Вот вам и весь секрет скорости! Оставалось понять, куда же они впихивали необходимые запасы горючего, но над этим я уже не думал. Я быстро включил второй мотор, и кабина заходила ходуном. Краем глаза я заметил, что немцы наконец опомнились и пустили в дело тяжелый пулемет.
Это было скверно. Мне приходилось поторапливаться. Я имел сейчас все шансы провалить такую сложную операцию. О собственной жизни я уже не думал, потому что в тот момент это было малосущественно. Я пригнулся, отпустил наконец тормоза, "мессер" неожиданно прыгнул вперед, но его тотчас занесло в сторону. В другой момент я бы испугался, но сейчас было не до испуга. Меня взяла страшная злость на этот непонятный и капризный самолет, и я даже заехал кулаком по приборному щитку. Но самолет начал слушаться меня и без этого. Он наконец тронулся, я с горем пополам вырулил на взлетную полосу, быстро огляделся и дал газ до отказа.
... Ярко светила полная луна. Вся взлетная полоса была передо мной как на ладони. Если бы не этот грохот... Вы не можете представить себе, друзья мои, какой в кабине стоял грохот от двигателей! Он был ужасен, и мне тогда показалось, что это крупнокалиберные пули бьют в борт самолета и вспарывают его топливные баки. Мысленно я уже похоронил себя, и действовал скорее не как человек, а как механическая кукла. Моторы вдруг перешли на оглушительный вой, и я подумал, что их вот-вот разнесет вдребезги и пополам. "Мессершмитт" несся так, словно его выбросило из катапульты, и только я выбрал ориентир для взлета, как тут мне прямо в глаза ударил неестественно яркий сноп света.
Я так и обмер. Немцы включили мощный прожектор, и это чуть не привело к катастрофе. В панике я потянул ручку управления на себя, нос самолета высоко задрался, покрыв собою линию горизонта, но скорость была еще недостаточно высокой для взлета истребителя с такими короткими крыльями, и самолет плюхнулся обратно на землю. Невзирая на вой двигателей, я почувствовал, как трагически затрещали стрингеры, но амортизаторы выдержали, иначе мне точно настал каюк. Моторы, казалось, взвыли еще громче, они прямо-таки звенели от чудовищного напряжения, и я взлетел на самом краю полосы, когда для разбега не оставалось уже ни одного ярда в запасе.
Итак, я все-таки взлетел. Я не оглядывался, но чувствовал, что бой за спиной происходит жаркий. Если уж немцы проморгали самолет, то наших лазутчиков за здорово живешь они уж не выпустят, это точно. Я несся почти над самыми холмами, наращивая скорость, и все ждал посланного вдогонку снаряда зенитной установки, но отлетев от аэродрома миль на тридцать, свечой взмыл в небо, тщательно осмотрелся и стал осваиваться в управлении. Моторы перешли на номинальный режим работы и так уж сильно не гремели. Они работали великолепно. Я поиграл рулями и убедился в том, что в полете машина слушается меня идеально. Я снова огляделся вокруг. Небо было такое звездное, каким я в жизни его никогда не видел. Далеко впереди уже искрилось отражениями звезд море. Я ощупал за пазухой пакет и наконец вздохнул с облегчением. Первая часть задания была выполнена.
Но, как только я представил себе предстоящую посадку на палубу, меня опять охватила тихая паника. Полет проходил на удивление гладко (я опять пошевелил рулями и сделал вираж, чтобы убедиться в этом). Но если вы хоть раз летали на самолетах, друзья мои, то вам должно быть известно, что взлет это ничто по сравнению с посадкой, тем более с посадкой на такую мизерную площадку, какой является палуба авианосца, пусть даже и такого огромного, как мой "Салташ". Теперь взлететь на этом "оборотне" я смог бы и сто раз, и все сто раз с закрытыми глазами. Но кто бы мог мне подсказать, КАК он поведет себя при посадке? Ей-богу, эта неизвестность не вселяла сейчас в меня никаких надежд.
И я вдруг впервые за всю эту проклятую ночь почувствовал, что нервы мои начинают сдавать.
Да... Нервишки мои начали сдавать со страшной скоростью, а это было просто ужасно. Более того, это было подозрительно. Летчику палубной авиации испорченные нервы не могут сулить ничего хорошего.
Но я ненадолго тогда об этом задумался. Мне было не до того. Мною овладела страшная неуверенность, и терпеть дальше такую муку предстоящей неизвестности я был не в силах. Я потянул рычаг управления на себя, задрав нос самолета к звездам, и стал газовать до тех пор, пока не выжал из моторов все, на что они были способны, и летел теперь с максимальной скоростью и на большой высоте. Приборы действовали нормально, я загляделся на них, сверяя показания, и не сразу заметил, что звезды вдруг исчезли, словно небо затянуло тучами. В эфире приемника раздался страшный треск, и самолет тряхнуло так, что я прикусил язык. Я подумал еще тогда: неужели начался ураган? Но никакого урагана в это время в этом месте не намечалось - мы с инструктором тщательно изучили и этот вопрос. Самолет с каждой секундой трясло все сильней и сильней, а радио пискнуло и замолкло.
Я испуганно огляделся, но вокруг воцарилась такая кромешная темнота, что если бы не приборы, то я бы подумал, что падаю в море... Внезапно небосвод озарился ярким бесформенным пламенем, резанувшим по глазам, и я сильно зажмурился.
Мне стало жутко, сердце словно сдавило невидимой рукой. Я машинально стал ощупывать лямки парашюта. Все предыдущие страхи в этот момент показались глупыми пустяками, и тут произошло нечто, отчего я испугался уже ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Мне почудилось, что я отключился, мои руки не в силах пошевелиться, а самолет неуправляем и на полной скорости несется вниз к морю. Я в панике заметался по кабине, но собрался с силами и потянул ручку управления на себя. Меня с силой вжало в сиденье. Самолет хоть трясло, но на курсе он, кажется, держался. Я приготовился к самому худшему, но сияние вдруг исчезло также внезапно, как и появилось... Я наконец смог открыть глаза.
Самолет перестало трясти, но звезды на небе так и не появились. Впрочем, пару штук я все же разглядел, но это было ничто в сравнении с подевавшейся куда-то за пять минут до этого картиной. Я увидел также сбоку и луну, но такую неестественно багровую и зловещую, что мне снова стало жутко. В этот момент радио ожило.
- Майор Моран! - услышал я незнакомый голос. - Немедленно отвечайте!
Потрясенный только что произошедшим, я пробормотал в ответ что-то невразумительное. Услышанный голос я сначала не узнал, но подсознательно был уверен, что когда-то хорошо знал человека, которому он принадлежал. Это не был офицер, руководивший полетами, это не был ни командир корабля, ни один из знакомых мне офицеров, но тем не менее я слышал его ТЫСЯЧУ РАЗ...
Впрочем, времени на раздумья не было, ведь меня вызывал "Салташ", и я должен был откликнуться. Мне передали пеленг на корабль и расчетные данные для захода на палубу. Через минуту он показался сам.
В кромешной темноте, которую не в силах была рассеять даже эта изменившаяся так странно луна, я вряд ли смог бы его увидеть, но как только я подлетел к авианосцу на достаточное расстояние, его посадочная палуба осветилась волнами яркого света корабельных прожекторов.
Теперь предстояло самое сложное. Я должен был мобилизовать сейчас все свои силы. Корабль на полном ходу несся навстречу зимнему средиземноморскому ветру, и я должен был на минимальных оборотах двигателя заходить на него с кормы. На палубе я не увидел ни одного самолета, впрочем, в этом случае так и должно было быть. Я заметил густой ряд металлических сетей-ловушек, расставленных на носу для того, чтобы я не свалился в море после длинного пробега - палубные аэрофинишеры были бесполезны, потому что на моем "мессершмитте" не было посадочного крюка. Вдоль бортов стояли матросы с огнетушителями и баграми, палуба была очищена от всех посторонних предметов. К моему прилету экипаж "Салташа" приготовился идеально. Остальное сейчас зависело исключительно от моего мастерства и от состояния моих нервов.
А нервы пошаливали.
... Я крепко вцепился в рычаг управления, но руки дрожали не менее, чем до того трясся самолет. Причем волновался я не в ожидании опасной посадки - еще чего! Но мне вдруг показалось, что все это происходит в каком-то полусне, в наркотическом забытьи, и что передо мною не палуба авианосца, а черная морская бездна... Я вдруг подумал, что у меня началась лихорадка, и с силой потер лоб вспотевшей ладонью, чтобы хоть как-то взбодриться и вырваться из этой непонятной нирваны.
- "Салташ"! - вдруг заорал я, сообразив, что не в силах выпутаться самостоятельно. - Эй, "Салташ"! Что у вас тут происходит?!
Понимаете, мне вдруг показалось, что вся эта ЗАРАЗА исходит ИМЕННО ОТ МОЕГО КОРАБЛЯ! У меня в глазах начало двоиться, троиться, проскакивали какие-то молнии, и я никак не мог сосредоточиться. Мне до ужаса хотелось наконец расслабиться, но я прекрасно понимал, что как только я расслаблюсь или хотя бы сделаю такую попытку, то меня мгновенно постигнет смерть. Я пялился и пялился во все глаза на палубу авианосца, расстилавшуюся передо мной, словно футбольное поле, и никак не мог понять механизм тех изменений, что во мне происходили. Со мной творилось что-то невообразимое. На корабле вдруг встревожились, там увидали, наконец, что со мною не все в порядке, потому что, оказывается, я собирался садиться на палубу с невыпущенными шасси ... По радио мне настойчиво рекомендовали восполнить этот недостаток. Я нехотя потянулся к нужному тумблеру и с усилием упер в него палец, но мне становилось все хуже и хуже, и потому я даже не помню, довел ли я это движение до конца...
Впрочем, довел, иначе не было бы всей этой истории.
Итак, меня продолжало лихорадить, но долго, конечно, так продолжаться не могло. Я должен был или садиться, или падать в море. После неожиданно резкой матерщины, раздавшейся по радио в мой адрес, во мне словно что-то щелкнуло, пелена упала наконец с глаз, и я решился на посадку.
... Посадка прошла на удивление гладко, хотя я заходил на нее с виража - обзору из кабины сильно мешал мощный оружейный отсек в носу самолета. У "оборотня" неожиданно оказалась первоклассная посадочная механизация, я вовсю манипулировал закрылками, и тяжелый самолет опустился на палубу так мягко, словно это был геликоптер. Он не докатился даже до сетевого ограждения - это был просто чудо-самолет! Я вскользь подумал о том, что из него мог бы получиться прекрасный морской штурмовик - первый в истории войны двухмоторный палубный самолет. Я снова расслабился, но сил все же хватило, чтобы выключить моторы. Я откинул фонарь и выглянул из кабины. И то, что я вдруг увидел, повергло меня в такой ужас, что я дернулся назад к рычагу управления и попытался снова включить зажигание. Но слабость наконец меня одолела совсем, и я вырубился.
Впрочем кажется я вырубился ненадолго... Когда я очнулся, то почувствовал, как меня заботливо вынимают из кабины. Я дико огляделся, напрягая зрение, и в притушенном свете палубной лампы увидел лица сгрудившихся вокруг самолета людей. И я понял, что меня поразило в них больше всего.
ЭТО БЫЛИ ЛИЦА НЕ ЖИВЫХ ЛЮДЕЙ.
Вернее, НЕ СОВСЕМ живых людей. А это было еще страшнее.
Я не берусь описать вам, друзья мои, эти лица, хотя они стоят у меня перед глазами даже сейчас. Несколько человек тянули меня из кабины "мессершмитта", но эти движения были какими-то зловеще-неторопливыми, словно это были не люди, а зомби. Мне вдруг показалось, что вокруг меня одни только призраки.
- Спокойно, майор! - вдруг произнес один из "призраков", когда я попытался сопротивляться, и я узнал его! Я УЗНАЛ ЕГО! Это был человек, с которым я служил когда-то...
Короче, я вдруг понял все. Я понял, чей голос я слышал по радио, и кто управлял моей посадкой. Я вдруг понял, чем меня поразила палуба авианосца, когда я никак не мог решиться на посадку. Я снова огляделся, а разглядев, что хотел - застонал.
Я произвел посадку вовсе не на "Салташ", понимаете? Это был однотипный авианосец. Но это был НЕ МОЙ КОРАБЛЬ.
Короче, это был корабль, который к тому времени уже полгода как покоился на морском дне возле Гибралтара.
Это был "ЗАЩИТНИК".
Вот так, друзья мои. Я умудрился посадить свой самолет на самый настоящий корабль-призрак, на эдакий ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ королевского военно-морского флота Великобритании. "Защитник" погиб летом тысяча девятьсот сорок второго года - его торпедировала немецкая подводная лодка, когда он сопровождал караван из двадцати торговых кораблей с грузами и продовольствием для осажденной Мальты. "Защитник" взорвался и стал тонуть. Это была героическая гибель, но ужасная. На авианосец тотчас, как шакалы на раненого льва, набросились немецкие самолеты и итальянские торпедные катера, вызванные по радио подводной лодкой, и этому не могли помешать даже эсминцы охранения. Фрицы никак не желали упускать такой лакомый кусок с сотней попавших в ловушку самолетов на борту. "Защитник" держался до последнего. Его палуба превратилась в решето от бронебойных бомб, сыпавшихся с неба настоящим ливнем, все самолеты стали пылающим ярким пламенем ломом. Лишенный хода, тонущий, он отстреливался до последнего снаряда, до последнего патрона. Но врагов было так много...
Из экипажа не спасся никто, никто не попытался сбежать с погибающего корабля без приказа капитана. Да, это была геройская смерть, хоть и нелепая. Нелепая потому, что в этом виноват был только капитан - он не выпустил вовремя в воздух ни одного разведчика против подлодок врага, а это в те времена и в тех водах было равносильно самому настоящему самоубийству. Геройская же потому, что все погибли на боевом посту.
... Незадолго до этого я служил на "Защитнике".
1 2 3 4 5 6