- И отойдите к двери, иначе нам придется повторить все сначала. Мне не хотелось бы, чтобы нам мешали спецназовцы или кто-то еще, кто захочет влезть вместо вас в квартиру.
Револьвер в его руке качнулся, однако, направлен он был не в меня, а в него самого. Я покорно отступил на исходную позицию.
- Теперь продолжим, - оружие он опустил. - Я не назвал вам дату, капитан, что ж, теперь я сделаю это с большей охотой. Но прежде, - быстрый взгляд в окно. К дому подъезжала машина муниципальных стражей порядка; мне лишь было слышно ее появление под вой сирены. Внезапно звук оборвался, послышались резкие голоса, отдающие приказы освободить площадку перед домом. - Прежде я хотел напомнить вам кое-что.
Он снова замолчал, но на сей раз, не стал выглядывать. Новый, резко оборвавшийся вой, видимо, приехала карета "скорой". Буханье дверей, чей-то голос, произнесший мою фамилию и сообщивший, что "он еще там". Хлопнула входная дверь "меблирашки", с лестницы едва слышно доносились шарканье многочисленных поднимавшихся ног. Все затихло на нашем этаже. Но на улице возня еще продолжалась, судя по выкрикам, перед окном растягивали брезент.
Молодой человек присел на краешек подоконника и сообщил мне:
- Быстро добрались. Чтож, придется говорить в их присутствии. Надеюсь, своей возней они не помешают нашей беседе.
Кажется, он совсем забыл о своих первоначальных намерениях. Повернувшись ко мне, молодой человек произнес, задумчиво помахивая револьвером:
- Знаете, перед тем, как я назову вам время и место, я хотел бы сделать вот еще что. Я напомню вам кое-что из вашей жизни, и после мы оба бросим наш металлический хлам вон в тот угол, - он указал дулом в сторону узкой кровати. Я было дернулся, но револьвер оказался тотчас же направленным на меня. - Так как, капитан?
Не представляю, откуда ему стало известно о револьвере. Если не предположить только, что он слышал мой с патрульным разговор на лестнице. И все же ощущение на редкость неприятное, точно он видел меня насквозь. Я помолчал, но произнес:
- Извольте.
Нет, одним из моих "знакомых" по работе он вряд ли был. Если только не пластическая операция. Но лицо узнать совершенно невозможно.
- Очень хорошо. Отравимся в прошлое. Недалеко, всего-то на тридцать шесть лет. И ходить-то далеко не надо, все случившееся произошло в этом городке, в доме номер шесть по Аптекарскому переулку, в квартире... может, номер квартиры вы скажете сами?
Я молчал.
- Не хотите, как хотите. Номер сорок три, это на последнем, пятом этаже дома. Подле входной двери в квартиру - лестница на чердак. Обычно люк был лишен замка, и потому долгое время чердак был тайным убежищем вашего старшего брата, а, затем, и вашей тайной. Вам тогда было семь лет, нет, еще шесть, когда вы впервые побывали в его "апартаментах", уж так получилось, что вместе с матерью: она догадалась о месте пребывания вашего старшего брата....
Молодой человек снова замолчал, затем заговорщицки улыбнулся и, посматривая то в окно, то на меня, продолжил:
- Конечно, речь у нас пойдет не об этом случае. Я использую его лишь для того, чтобы вы мне поверили, прониклись доверием к последующим моим словам. Впрочем, по вашему лицу я вижу, что вы не собираетесь мне возражать.
Я с трудом взял себя в руки.
- Не собираюсь. Хотел бы я только знать, от кого вам все это стало известно.
- От вас, разумеется, - небрежно, как бы отмахиваясь, произнес он, и, не дав мне и слова вымолвить, продолжил: - Теперь непосредственно о случае, прелюдия к которому, только что прозвучала. Оставим же ее в стороне, это не слишком приятная тема для беседы. Ссора с матерью, предательство брата, вернее, наоборот, но результат один - разлад в семье.... Какое сейчас имеет значение, что за чем последовало? Вот именно, слушайте дальше, - он явно наслаждался выбранной для себя ролью, мне же невыносимо захотелось заткнуть ему хотя бы на мгновение рот и уйти, хлопнув со всей силы дверью. - Так или иначе, но вы почувствовали себя несчастным, всеми брошенным ребенком, до которого никому и никогда не будет дела. Ну и так далее... - он уже обращался не ко мне, а к некоей воображаемой аудитории, точно адвокат в зале суда. - Ведь что вам было, всего-то без двух месяцев семь. Короче, вы стащили из темной комнаты коробку спичек, соскребли головки в стакан и, залив водой, выпили.... Мне думается, это случилось не без влияния Гарина-Михайловского, "Детство Тёмы", если не ошибаюсь.
- Я тогда не умел читать, - холодно ответствовал я молодому человеку. Это его явно разочаровало.
- Ну что ж, можно представить, что ваш почин был совершенно самостоятельным. После этого были, конечно, ахи-охи, вызвали доктора, он прописал вам некое успокоительное, поскольку вся эта гадость так и осталась на дне стакана. На прощание сей Гиппократ заметил, что вы просто излишне возбуждены и, вообще, являете собой пример чрезвычайно нервного и издерганного ребенка. Ну, да и понятно, с отцом вам не повезло...
- Может быть, хватит, - я скорее не произнес, выкрикнул эти слова. Молодой человек несколько смутился, замолчал, однако, через секунду-другую его замешательство прошло, и он снова улыбнулся, демонстрируя мне молочно-белые зубы и разглядывая, не без некоторого удовольствия, мое потемневшее от плохо сдерживаемого гнева лицо.
- Вы совсем не в форме, капитан, - ровным голосом произнес он. Раньше вы были куда как сдержаннее и уравновешеннее. Право же, тогда столь же легко подцепить вас было просто невозможно. Я как чувствовал, что настала пора освободиться от начиненных взрывчатыми веществами железок, особенно от той, что у вас за спиною.
Я столь явственно вздрогнул, что молодой человек пришел в истинное веселье и хлопнул себя по колену свободной рукой.
- Да, годы уже не те. Неприятности подкосили вас, капитан. Жаль, что все так получилось, право же, мне искренне жаль. Нет, я не о вашем далеком прошлом говорю, а о совсем недавнем. Ну, хорошо-хорошо, не буду.
Он поднял левую руку, пустой ладонью повернутую ко мне, как бы подтверждая отсутствие у него дурных намерений. Я продолжал молча смотреть за его действиями. Молодой человек отвел глаза и, бросив мимолетный взгляд за окно, уселся поудобнее на подоконнике и положил ногу за ногу. Шум внизу постепенно начал стихать, должно быть, собравшиеся зеваки узрели спину самоубийцы и посчитали это дурным знаком, знаменующим неизбежный провал моих переговоров. Чей-то голос, точно в подтверждение этой мысли, заполнив тишину, произнес:
- Тяни брезент, дубина. Не видишь, что ли... - и тут же замолк.
- Итак, капитан, - молодой человек вновь смотрел на меня. - Возьмите, пожалуйста, свою "пушку" двумя пальцами за ствол, спусковым крючком к себе. Вот так... - он показал мне. Я послушно последовал его примеру, понимая, что разоружение будет только мне на пользу. - Вытяните руку... убедившись, что я выполнил все, как он сказал, молодой человек проделал то же самое. Ясно, он не блефует. Из такого положения весьма непросто сразу же воспользоваться оружием. - Вторую руку за спину. Так. Теперь по счету "три" бросайте оружие вон в тот угол. Разумеется, я сделаю это одновременно с вами.
Я кивнул, выражая согласие. Молодой человек начал считать, и, едва произнес "три", как оба револьвера, сверкнув на солнце, полетели вправо и с грохотом ударившись вначале в стену, - никто из нас не рассчитал силы броска, упали на пол. На улице же наступило кратковременное замешательство, ропот пролетел по рядам зрителей, и, видимо, органов правопорядка и служителей Асклепия. За стеной так же послышался приглушенный шум, непонятно было, отчего он происходит, но, чтобы избежать возможной свалки с группой захвата, молодой человек подал голос, и, одновременно с ним, я спросил:
- Что дальше?
- Все в порядке, капитан... Дальше? Как, вы забыли? Я обещал назвать дату.
- Да, - я кивнул. - Дату. Я слушаю.
- Учтите, капитан, она будет двоякой.
- Не понимаю, - молодой человек тянул время намеренно, это уже больше раздражало, чем заинтриговывало.
- Сейчас объясню, разумеется, на примере. Просто вы узнали об этой дате восемь лет назад почти день в день с сегодняшним, как вам еще одно совпадение? - нет, не узнали, я неверно выразился. Или вспомнили или ощутили потребность заглянуть в туманную даль прошлого именно тогда, но на самом деле... на самом деле.... Все началось куда как раньше, если быть точным, - он снова выдержал долгую паузу, пристально оглядывая меня, точно анализируя мое нынешнее состояние, а, когда закончил анализ, произнес: - в начале лета тысячу девятьсот двенадцатого года от Рождества Христова.
Я ожидал услышать нечто более разумное и в ответ попросту расхохотался. Напряжение внезапно спало, мне стало легко и спокойно, все волнения, связанные с таинственной способностью молодого человека угадывать факты моей биографии, мигом улетучились; я даже допустил пару вариантов, где и при каких обстоятельствах он мог почерпнуть такие сведения. Чтож, вполне возможно, что я прав, процентов девяносто могу дать, осталось лишь сообщить ему об этом, сбить с толку, ошеломить, и тогда уже - взять голыми руками. Не уверен, что он попытается после этого сопротивляться.
Молодой человек был смущен и несколько ошарашен моей реакцией, но всего лишь несколько мгновений. Лицо его скривилось, рот дернулся. Но более никаких иных эмоций я прочитать не смог, оно вновь стало бесстрастно-флегматичным, и такая же отстраненная улыбка вновь сморщила щеки молодого человека. Он сидел на подоконнике, привалившись к раме распахнутой половинки окна, отчего лицо его освещалось ослепительными солнечными лучами лишь наполовину, погружая вторую в непроницаемый мрак. Кажется, он чувствовал эту удивительную черно-белую симметрию своего лица. Посидев в таком положении около минуты без движения - мой смех умер сам собой - он обернулся ко мне - тени разом стали мягче.
- Вы совершенно напрасно смеетесь, капитан.
- Вот как? Может, вы потрудитесь объяснить, отчего же.
Я снова не мог видеть его лица. Молодой человек хмыкнул, но ничего не сказал.
- Решили прекратить дискуссию?
Молодой человек медленно произнес с легкой ноткой печали в голосе:
- Это не дискуссия, капитан, - солнечный луч снова вырвал часть его лица из темноты.
- А что же?
- Узнавание. Долгий, мучительный, но необходимый процесс. Вы ищете себя во мне, меня в себе, мы медленно сближаемся, сходимся, начинаем понимать друг друга, осознаем сопричастность, согласие, сходство, идентичность. Мы проделываем путь друг в друга, становимся тем, кем надлежит нам быть, кем мы были когда-то и... на этом процесс заканчивается.
- А что начинается?
- Уже ничего, капитан. Ничего более не потребуется, никаких усилий, больших, чем были приложены, просто мы станем и все.
Я покачал головой, но комментировать его слова не решился. Былой запал неожиданно испарился, еще минуту назад я собирался сообщить ему, что не верю его чепухе, что знаю, откуда он почерпнул свои сведения обо мне, что все представление, что он устроил передо мной не более чем грошовая комедия дельарте. Однако так ничего не сказал: не решился или побоялся прервать не знаю, но почему-то мне захотелось дослушать молодого человека до конца. Он второй раз говорил об одном и том же, но дополняя и уточняя свои слова. Впрочем, разглагольствования молодого самоубийцы понятнее от этого не стали, скорее, напротив. Последняя его фраза мне понравилась меньше всего, но прерывать я его не смог, хотя и побаивался, что молодой человек выкинет какую-нибудь штуку, все же, в некотором смысле, я у него в заложниках.
- Собственно, - продолжил он, - мы уже почти стали, разоружившись. Я сделал шаг навстречу вам, вам же остается сделать нечто подобное со своей стороны; тогда и только тогда вы сможете понять меня и оценить мои намерения. И поступите так, как велит вам рассудок.
- О чем вы?
- Давайте лучше вспоминать. Я говорил вам о двенадцатом годе, число помню плохо, уж извините, не то двадцатое, не то двадцать второе июня. Теплый летний денек, ясный, спокойный, ни ветерка, это я помню превосходно. Вы снимали тогда меблированную комнату, ну, комнату, не комнату, но угол уж точно на последнем, шестом этаже доходного дома госпожи Галицкой. Мерзкий захолустный тупик на окраине города, в двух шагах от Невы. Зимой эти доходные дома наводнялись крестьянами, отправляющимися в столицу на заработки со всех окрестностей, летом же тупик пустел, поскольку все местные клошары, прошу прощения, за французское слово, в те времена это было модным, так вот, вся босота отправлялась, напротив, в пригород. Вы оставались едва ли не в гордом одиночестве, вечный студент, играющий на бегах и подрабатывающий в артелях на строительстве дорог; так, помнится, в восьмом году вы вкалывали на постройке моста, соединившего вашу глушь с центром города. Вы тогда читали репортажи со скачек в бульварных листках, скандалы, связанные с употреблением доппинга, так это называлось в те времена, разного рода рекламы, сообщения о приеме на работу, бродили по городу и стучались в двери всевозможных забегаловок и лавок. А вырученные деньги пропивали в компании сундука, стола, и, если повезет, девки, которую обыкновенно не пускают на Невский тамошние господа сутенеры, дабы не пугала клиентов непотребным видом. Так что ей и оставалось: полтинник с носа в лучшем случае, да штофчик на пару, чтобы не было мучительно стыдно. Или противно, уж как повезет.
Я дослушал его до конца. Молодой человек воздал должное моим рукам неплохого каменщика, заметив, правда, что подобный образ жизни никого еще не доводил до добра, переключился на описание моей хозяйки: "душевная женщина, всегда верила вам в кредит" - после чего вновь вернулся к чудесной погоде того приснопамятного дня не то двадцатого, не то двадцать второго июля двенадцатого года.
- День был рабочий, это я хорошо помню. Надо было бы взглянуть в календарь, прежде чем с вами встретиться, - сокрушенно вздохнул он.
- Это верно. И особое внимание уделить моей биографии. Я отродясь не был в Санкт-Петербурге, не говоря уже о том, что и мои предки в нем не жили, в этом я уверен совершенно.
1 2 3 4