Ну, когда ты в таком кошмарном виде, то не можешь расписывать, что в десять лет прочла всего Шекспира или что обожаешь актрису миссис Сиддонс. Я сначала что-то мямлила, а потом выпалила: потому что у меня семь сестер и мачеха меня била. Ничего другого не пришло мне в голову. Нед Латтимер сказал довольно холодно: “Да, это все объясняет. Теперь мне понятно”. Потом он спросил, каких шекспировских героинь мне хотелось бы сыграть. Кажется, у меня был просто провал. То есть я начала колебаться между Пердитой из “Повести о двух городах” и Маленькой Нелл из “Кукольного дома”, как вдруг Алек, наш импресарио, я чуть было не бросилась ему на шею, говорит: “Из нее выйдет неплохая Виола, как ты думаешь?” А по лицу Неда было видно, что он вовсе так не думает. Тут я немного очнулась и сказала, что уже провалила роль Виолы один раз в театральной школе, другой – в Академии, и если я еще раз возьмусь за нее, похоже будет, что я определенно имею зуб на бедную девушку. Это Неду понравилось, и он велел мне приехать в Лондон и зайти к нему. Я так и сделала.
– В сопровождении мачехи?
Мисс Мастерс сверкнула улыбкой и ответила отрицательно. Как это ни кошмарно для мачехи, ей пришлось отключиться в своем Вулвергемптоне.
Ленч продолжался. Мисс Мастерс, подумал Реджинальд, забавная собеседница, с ней приятно поболтать во время короткого ленча; во всяком случае, пока закусываешь копченой семгой. Но только подумать о том, чтобы жениться на ней! Возможно, это просто роскошно в первые пять минут, зато потом кошмарно и чудовищно. Он бы не выдержал и отключился. И полный провал. Определенно.
Жениться на ней! Он не может представить себе в роли жены никакой другой женщины, кроме Сильвии. (Женщине представить себе другого мужчину в роли мужа, наверное, еще сложнее.) Реджинальду вдруг вспомнилась заметка об одном бракоразводном процессе, на котором адвокат сообщал какие-то подробности и, в частности, сказал: “Первые три месяца они были совершенно счастливы, а затем между сторонами возникли разногласия”. Это навсегда врезалось ему в память. Как же невысоки требования к браку у этих “сторон”! Пока они были “совершенно счастливы”, брак можно было бы считать удачным; но три месяца, конечно, несколько не дотягивают до среднего уровня. Бедняжки не ждали многого, и за одно это могли бы быть вознаграждены более щедро.
– Чего бы вам хотелось, мисс Мастерс?
“Возникли разногласия”. Что же, теперь, после шести неправдоподобно счастливых лет, между ним и Сильвией возникли разногласия? Чепуха. Как можно быть женатым на ком-нибудь, кроме Сильвии?
– Ничего, кроме холодного мяса?
– Да, да. Я просто отключаюсь, если днем ем горячее.
Значит, если бы он женился на мисс Мастерс, то был бы вынужден ежедневно есть на ленч холодное мясо. Вот так. Назад в Вестауэйз, подальше от всяких подлецов, и кровопийц, и от сатиров вроде Ормсби. Настала весна, скоро будет лето. Весна и начало лета в Вестауэйзе с Сильвией. Уезжать на один день в Лондон вместе с нею, уезжать без нее и, зная, что она встретит тебя, возвращаться к ней... и к цветам на клумбах, и к белым и розовым лепесткам, слетающим с деревьев.
– Неужели? – спросил Реджинальд.
Он повел взглядом по залу и вдруг увидел Сильвию. Сильвию! Она сидела с кем-то, кого Реджинальду не было видно за перегородкой, делившей зал, и, улыбаясь, оживленно беседовала с этим неизвестным мужчиной.
Ормсби! Ну конечно! На минуту он ощутил ненависть к Ормсби и, на одно страшное мгновение, ненависть и к Сильвии. После вчерашнего вечера – еще и это! Затем ее собеседник наклонился вперед, и Реджинальд увидел, что это всего лишь мистер Фондеверил.
Благодарность, и раскаяние, и любовь к Сильвии переполняли его так, что трудно было дышать. Ему хотелось вскочить и замахать руками. Ему хотелось кинуться к Сильвии, упасть к ее ногам и умолять о прощении. Ему хотелось расцеловать мисс Мастерс. Он и расцелует ее на премьере, вот увидите, и ее, и Корал Белл, и всех остальных (всех, кроме мистера Венчура). О Сильвия, как я благодарен тебе!
– Простите меня, – сказал Реджинальд, поворачиваясь к мисс Мастерс и вдруг осознав – это, впрочем, не могло согнать с его лица счастливой улыбки, – что невнимателен к ней. – Я просто увидел...
Он удержался и не произнес чудовищных слов, слов кошмарных и едва ли не позорных – “свою жену”. Пригласить девушку на ленч, а потом отключиться, потому что просто увидел дорогую женушку, – вот это да! Его спасло то, что именно тогда мисс Мастерс сама заметила Сильвию.
– Клянусь Еленой Рубинштейн! – воскликнула она. – Досточтимым Пондом и его ангелами! Клянусь тенями от самой Элизабет Арден! Вот это да!...
– Что случилось?
– Нет, нет, не смотрите. Смотрите на меня.
Реджинальд посмотрел на мисс Мастерс.
– Вы считаете, я хороша собой?
– Конечно! Очень!
– Дорогой мой, как вы заблуждаетесь. И я тоже. Если вы хотите увидеть действительно красивую женщину, взгляните вон туда. Куда указывает вилка. Ну?
– Да, – ответил Реджинальд.
– Вам когда-нибудь доводилось...
– Никогда, – ответил Реджинальд.
– Кто это может быть?
– Это? – небрежно переспросил Реджинальд. – А-а, это моя жена. Завтра я вас познакомлю. Она придет со мной на репетицию.

Глава восемнадцатая
I
Весной они возвратились в Вестауйэз, оставив “Пампс лимитед” на попечение агента Никсона.
– Конечно, он возьмет свои десять процентов с книги и все, что положено, но вы увидите, дело того стоит, – объяснял Никсон. – Хотя, возможно, миссис Уэллард будет другого мнения. У меня есть жена, и мать, и незамужняя сестра, и сходятся они только в одном – что эти десять процентов сплошное беззаконие.
– Все, чего я хочу, – это не приходить в бешенство каждую неделю при мысли о том, какого дурака я свалял.
– Ну, это вам обеспечено.
Реджинальд вышел, держа в руке письмо к агенту. Он никак не мог выкинуть из головы эту незамужнюю сестру. Он почему-то был убежден, что она оказала большое влияние на жизнь Никсона. Конечно, она старше; когда он был мальчишкой, она его одергивала; когда вырос – порицала; с подозрением относилась к безалаберному миру, в который он попал. Это она помешала ему сделаться “своим парнем”. Вот в чем его беда, вот почему у него иногда такой тоскливый вид. Он знает всех, все называют его просто Фил, но на самом деле он чувствует себя чужим. Я не свой парень, но я и не собирался им быть, никогда не думал, что могу им стать. А он и хотел бы, да не может. И это ее вина.
Забавно, подумал Реджинальд, вдруг заглянуть в семейную жизнь Никсона, и все из-за Пампа.
На премьере ему удалось заглянуть в нее еще раз, когда они с Сильвией после второго действия зашли в ложу Никсона, где тот представил их матери и сестре.
– Мы всегда бываем на премьерах Артура, – сказала сестра. – Мы живем в крошечном домике в Борнмуте. Вы бывали в Борнмуте, мистер Уэллард?
Значит, “старина Фил” на самом деле Артур. Да, конечно, так и должно было быть.
– Теперь он уже не тот, что прежде, – говорила сестра, имея в виду Борнмут. – Мне иногда хочется... но, впрочем... – Она пожала плечами и торопливо продолжала: – Как подумаешь о других местах... я имею в виду, например, Истборн... и, конечно, есть люди, которым совершенно необходимо жить там из-за сосновых лесов. Это так нужно маме. Именно поэтому... или нам пришлось бы жить за границей.
– Я полностью с вами согласен, – ответил Реджинальд, не вполне понимая, с чем соглашается, но представляя, как нелегко мисс Никсон вдохновенно воспевать Борнмут, не переставая при этом сердиться на Артура, который держит их там.
Сестра на минутку отвлеклась от Борнмута и объяснила, что жена Артура никогда не ходит на премьеры, потому что ужасно нервничает и боится, что от этого Артур нервничает еще больше.
– Вам не кажется, что это просто смешно, мистер Уэллард? Мне думается, ее место рядом с мужем. Я бы хотела, чтобы мой муж был около меня, если бы мне пришлось открывать благотворительный базар или вручать награды. Когда я выйду замуж, – добавила она.
Бедняжка, подумал Реджинальд. А вслух произнес:
– Я думаю, они разобрались, что лучше для них обоих. Но скажите мне, сколько же пьес написал ваш брат?
Мисс Никсон попробовала вспомнить, сколько раз они с матерью приезжали из Борнмута.
– Ведь, в сущности, все сводится именно к этому, мистер Уэллард. Мне всегда хотелось, чтобы у нас была маленькая квартирка в Лондоне. Наверное, это наш шестнадцатый приезд. Мы обычно останавливаемся в гостинице “Де Вере”. На мой взгляд, это одна из лучших, если не можешь себе позволить “Карлтон”. Там уютно и тихо, и, конечно, нас там теперь знают. Все подходят к нашему столику и желают удачи. Может быть, мама завтра пойдет к доктору, поэтому мы уедем ближе к вечеру. Обычно мы возвращаемся поездом двенадцать тридцать.
Мама, в противоположность угловатой дочери, была женщиной полной и жизнерадостной. Она искренне обрадовалась знакомству с мистером Уэллардом, искренне восхищалась его книгой и откровенно, без боязни или смущения, говорила о своих сложных заболеваниях.
– Я всегда говорю, мистер Уэллард, что уж в мои-то годы я могу распоряжаться собственными внутренностями, и я не позволю чужим людям разрезать мне живот только для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Что у меня там есть, то и есть. Артур и Милли все хотят, чтобы я показалась специалисту, но показаться специалисту значит лечь на операцию, по которой он специализируется, на то он и специалист. Можете себе представить: импресарио спрашивает у Артура, стоит ли ему поставить какую-нибудь из Артуровых пьес, а Артур отвечает “нет”? Как по-вашему, эта пьеса должна иметь успех? Пьесы Артура на премьерах обычно всем нравятся, а уж потом рецензенты растолковывают публике, что именно ей не понравилось и насколько лучше получилась бы пьеса, если бы кто-нибудь другой написал бы ее совершенно иначе. Но что бы они все ни говорили, по-моему, Артур самый красивый мужчина в театральных кругах. Скажите, вы бывали в Борнмуте?
После спектакля Реджинальд и Сильвия пошли за кулисы. Здесь Сильвия неожиданно встретила школьную подружку. Реджинальд, который между делом был ей представлен, покинул их в старых классных стенах, где они, забыв о мужьях, принялись вспоминать давние времена. Холодные театральные коридоры и шумные лестницы превратились для них в другие, не менее холодные и гулкие коридоры и лестницы, одна толпа сменилась другой, а звучавшие голоса сделались молодыми, ломкими и задорными, как их собственные. За дверями находились сердечные подруги и смертельные противницы; сколько же было друзей когда-то, сколько врагов... Сильвия, помнишь ту девочку, как же ее звали? Конечно, Сильвия прекрасно помнит... или это совсем другая? Сегодня это не важно. А завтра, вспомнив клятвенные обещания позвонить и “что-нибудь устроить вместе”, они обнаружат, что не помнят ни фамилий, ни телефонов, а для того чтобы связаться друг с другом, имени и фасона платья недостаточно. Но и это не важно. Вчерашний день уже прошел.
Реджинальд, сделавшись на время холостяком, отправился в уборную Корал Белл. Ему представляется сцена из спектакля, в которой он прощается с нею.
– Что ж, до свидания, леди Эджмур.
– Неужели вы уезжаете? – Рука у горла, испуг в ее чудных глазах.
Он кивает, боясь, что если заговорит, то забудет о пресловутой английской сдержанности.
– Куда?
– В Вестауэйз. То есть в Вест-Индию. Или... в какие экспедиции обычно уезжают?.. Как бы то ни было, я – уезжаю.
– Но почему?
– Мне кажется, вы знаете почему, леди Эджмур.
Он смотрит ей прямо в глаза. Она знает.
– Из-за меня? – еле слышно произносит она.
Самое время выказать себя настоящим джентльменом.
– Ну, скажем, из-за подоходного налога.
Нет, не годится, это вызовет смех.
– Скажем, из-за климата.
Вот так. И больше ни слова. Только вскинуть руки и уронить их.
– Вы не... не влюблены в меня? – шепчет она.
Ну что ж, в этом все и дело. Конечно, по-настоящему нет... Что за толчея здесь... но сегодня вечером вы глубоко тронули меня. Я люблю умных женщин, если они к тому же хороши собой. Конечно, я прекрасно знаю, все, что вы говорили сегодня, не ваши слова... скорее мои собственные... но вы часто говорите похожие вещи, и вы как раз такая женщина, что... но надо подойти поближе. Кто все эти люди?
– Дорогая, ты была великолепна!
– Тебе понравилось? Правда, замечательная пьеса? Я так рада за Фила.
– Поздравляю. Вы были...
– Спасибо. И спасибо за прелестные цветы.
– Корал, дорогая, ты прекрасно сыграла.
– Как чудесно, что всем вам понравилось. Я очень рада.
– Поздравляю вас. Я...
– Ах, мистер Уэллард, как мило, что вы и миссис Уэллард прислали мне дивные цветы. Она здесь? Поблагодарите ее от моего имени.
– Вы действительно были... я даже не думал, что когда-нибудь...
– Изумительно! Перл, дорогая, это мистер Уэллард. Это он написал книгу, ты ведь знаешь. Дик, милый, как я рада была твоей телеграмме. И цветы! Ты просто ангел. – Она целует ангела.
Реджинальд беседует с Перл. Он обижен и из-за этого зол на себя. Он чувствует себя неуклюжим и косноязычным. Во рту пересохло. Язык ворочается с трудом. Он слышит каждое свое слово, но не разбирает ни одного слова Перл. В уборной душно и тесно. Реджинальд прижат к стенке. Он никогда не знал за собой пристрастия к жестикуляции, но сейчас не может ничего сказать, потому что не в состоянии шевельнуть рукой. Он несет чепуху и прекрасно об этом знает.
Так выглядит его прощание с Корал Белл. Ну что ж, хорошо. Все актрисы одинаковы. Пойдем-ка домой, никому мы здесь не нужны. Нет, надо еще на минутку забежать к мисс Мастерс. Где же Сильвия?
Он пробрался к выходу, обнаружил Сильвию и силком вытащил ее из школы.
– Пойдем, – сказал он, вдруг решив не ходить к мисс Мастерс. – Пошли домой.
– Устал, дорогой?
– Чертовски, – ответил Реджинальд. – Смертельно устал от Лондона.

Глава девятнадцатая
I
Бабуся, казавшаяся еще меньше и озабоченней, чем обычно, появилась в холле.
– А, вот и ты, – отозвался с батареи Джем. – Я как раз покончил с рыбной головкой. Кстати, если ты идешь на кухню, скажи этой тетке, что батареи снова совсем холодные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34