Я тоже стал описывать какие-то ведьмины круги...
Боязнь разлада все чаще влекла меня вечерами домой, и я приезжал с последним поездом. Просыпаясь ночью, я замечал, что она сидит, подобрав колени к подбородку, и тревожно разглядывает меня. Я спрашивал: "Что ты?" Она гладила меня по голове и говорила: "Так". И вздыхала. Прощалась со мной, что ли?.. Я чувствовал, что она все отдаляется и отдаляется от меня, но словно бы и терять меня не хочет. К тому же я все отчетливее понимал, что она чем дальше, тем больше ищет во мне не то, что сближает нас, а то, что отдаляет: так ей было легче, видимо.
- Неужели ты думаешь, что я не хочу тебе удачи?.- Она гладила меня по плечу.
- Ошибки в науке, тупиковые ситуации-те же удачи, - злился я.
- Может быть. Но если вся твоя жизнь будет только ошибкой? Тупиком?
- Пусть.
И все же я взбунтовался. Тогда-то, кажется, у меня и появилась мысль "записать себя", записать и небрежно подарить ей пластинку со своим "Я" подарить как нечто совершенно незначащее, как какой-нибудь твиг.
Да, я хорошо помню, как зародилось у меня желание преподнести ей такой подарок. Но, собственно, игра самолюбия была лишь толчком. Мне не давали покоя мои пенорожденные твари. Естественно, я обратился опять к голографии... Запечатлевшись в застывших волнах дифракционной решетки биоколлоида, как бы ждущей лишь того, чтобы на нее был направлен луч лазера-проявителя, я всю эту "композицию" записал затем на пластинку из прочнейшего металла, который боится разве только плавиковой кислоты.
Потом уже в одной из прибрежных пещер, простирающихся под насыпью недостроенной железной дороги, неподалеку от своей "лесной лаборатории", поставил семь сосудов-для надежности семь-с биоплазмой и лазеры с радиоприемниками в крутящемся карабине.
Вообще все можно было бы сделать проще: запечатлеть себя "негативно" во всех этих параллелепипедах, a когда потребуется, нажать кнопку-пустить опорный луч в один из чанов-для проявки и материализации, но я боялся, что дифракционная сетка со временем может потускнеть и вместо меня явится какой-нибудь хиляк, Может быть в черно-белом варианте, или вообще никто не явится. В пластинке мне казалось надежнее. Впрочем, я, наверно, хитрил сам перед собой. Очень уж мне хотелось преподнести эту пластинку как сувенир, как нечто вещественное.
Значит, я в конце концов подарил ее Лике.
И вот теперь явился этот "Я"! Возникший из биомагмы, точный дубликат прежнего своего "Я"-со всеми потрохами, с умом, чувствами, знаниями, всем опытом своей жизни.
"Я", не знающий, куда идти, куда ехать, где найти пристанище, где преклонить голову...
Теперь оставался только вычислительный центр. Кот.
Хотя Дим с ним так и не сблизился и их связывали только деловые отношения, но именно эта нейтральность (если она сохранилась) и была сейчас нужнее всего.
Кота на месте не оказалось.
Дим шел, по-прежнему обтекаемый толпой, и навстречу ему струился поток лиц. Внезапно что-то кольнуло его-взгляд, улыбка, жест... Знакомое что-то. Так и не поняв-что, он подумал: "очень знакомое", как будто он сам шел навстречу себе. Дим оглянулся, но тот человек уже исчез в водовороте голов. "Что, если жив я-тот! Что, если я не умер? Что, если НАС, совсем одинаковых, оказалось двое-похожих до последнего атома?.. Двоеразъятых лишь в пространстве? Я здесь, он-там, в нескольких шагах от меня. Когда я один я есть я, умерший и воскресший, но когда появляется еще один такой же-то я уже не есть я? Как валет на игральной карте. И чтобы кому-то из нас стать Вадимом Алексеевичем, другому из нас надо умереть? Значит, если есть тот;я мог и не возникать вообще? Значит, рождение совсем подобного-это еще не рождение того же самого?" Это было непонятно-как непонятна бесконечность пространства, и холодило сердце тоской безысходности... Дим прогнал эту мысль.
И все же он не мог отделаться от этой мысли.
Однояйцевые двойняшки рассказывали (вспомнилось ему), что в их раннем детстве бывали моменты, когда один, глядя в глаза другому, вдруг испытывал какое-то умопомрачение,-и одному и другому начинало казаться, что они слились в одно, что каждый из них на мгновение как бы умер в другом, когда становилось непонятно "Я" это "Я" или "Я" это-"Ты". И если в минуту такого всепоглощения безболезненно умертвить одну из половинок (плоть одного из них), то они останутся жить в одном, двое в одном-как одно целое! Так?.. Так ли?..
Дим вздрогнул. Прямо на него шел в нейлоновом стеганом ватнике взъерошенный очкарик. Его давний приятель - однокашник по университету.
- Сколько лет!.. Ну как? Выглядишь на все сто. С юга? Слышал, слышал-выгнали. Так и не защитил? Неудачники мы с тобой,-досадливо цыкнул сквозь зубы.- Я вот тоже никак... Одну пьесу мою, может, слышал? "Мастодонты" - под чужим именем поставили и заголовок переменили,-судиться буду. А вообще-то все хорошо. Ну, бывай.
Нет, это все показалось. Никакого двойника не было.
Солнце ушло за дома и теперь сквозило своими пологими лучами вдоль переулков и улиц.
Похолодало. Он надел плащ, который весь день таскал на руке. не замечая.
Из-за домов прорезалась луна-красная и плоская, как картонная декорация в опере. Медленно тащилась она за ним по крышам дальних домов.
У дверей квартиры 24, где жил Кот, Дим остановился.
На звонок никто не вышел, только жалобно и едва слышно замяукал котенок. Дим спустился во двор, уселся на скрипучие железные качели, похожие на беличье колесо, поднял воротник плаща, с радостью вспомнил о припасенной сигарете. Прикурил у проходившего паренька. Задымил.
Вечер выдался теплый. Луна уже успела взобраться в самое поднебесье, побледнела и куталась в дымчатые шлейфы облаков, выглядывала и вновь прикрывалась вуалью. Дим усмехнулся, откинулся, отталкиваясь носком ботинка, раскачал качели, покачался, и ему казалось, что дым его сигареты вместе с облаками обвивает луну. На него наползла дрема, и в сознании выстраивалась картина тех дня и ночи-незадолго до того, как он ушел в пластинку,-когда он почувствовал, что Лика ускользает от него.
...В то время я упорно готовился к самозаписи. С помощью Кота совершенствовал ЭМГ-электромагнитный годограф,- который уже дал эффект на летучих мышах. Кот, как всегда, был бескорыстен,-правда, эксперименты по биозаписи были в русле его научных интересов. Был корректен, предельно пунктуален, со временем не считался, но и к себе в душу не пускал. Я ездил в Вычислительный центр, но несколько раз и Кот приезжал ко мне в Пещеры. Особые затруднения вызвала проблема передачи стереопроекции на расстояние: предполагалось, что передатчик, считывающий запись и передающий ее в чан (или чаны) с биоплазмой, и сам этот чан (чаны) должны находиться на расстоянии нескольких километров. Кот делал необходимые расчеты - впрочем, для чего и почему, его опять-таки не интересовало.
Я был обязан ему и материально-он помогал мне с электроникой. Делал это он как-то сверхэлегантно, как говорится, ничего не требуя взамен. Был он холостяком, зарабатывал хорошо, и все деньги, сверх скромного бытового бюджета, уплывали в основном на книги, но если надо было, он не задумываясь отдавал их на "незапланированный" или "непрофильный" эксперимент.
Шли последние доводки, и я безвыездно жил в Пещерах.
Как-то уже под вечер нежданно-негаданно в моем курзале появились Лика и Лео. Я в эту минуту занимался кормежкой мышат. Лео нес большую сумку с молниями, через руку его был перекинут Ликин плащ. Лика задержалась, закрывая на крючок калитку, а потом, догнав Лео, просительно выглядывала из-за его могучего плеча и словно бы подталкивала его-мол, не бойся, все будет в порядке.
Я нехотя приподнялся.
Подойдя, Лео лениво бросил сумку на скамью и поднял руки-то ли сдаваясь, то ли распахивая объятия.
- 0-го-го. Старик!-Он топтался вокруг меня.-Моя милиция меня бережет. Я безмерно рад, что вижу тебя в полном боевом комплекте.
-- М-да... Чем обязан?
- Не лезь в бутылку. Пойми ты, чучело,-сказал он нежно,- я тебе только повредил бы, вызвавшись в свидетели... От меня элементарно попахивало,- Лео демонстративно дыхнул, выпятив губы,-нас обоих постригли бы на пятнадцать суток, а так ты отделался легким испугом. Видел бы ты себя со стороны в те неповторимые мгновения, когда из твоего чана вылетали эти упыри, а ты, как Мефистофель из оперы Гуно "Фауст", плясал вокруг.-Лео убил севшего на его лоб комара. Лика шумно вздохнула под самым ухом и сделала безвинно-молящее личико.
- Дим,-умоляюще плеснула глазами, толкнула меня пальцем в грудь.-Лео сделал все, чтобы вызволить тебя. Ты... несправедлив. И вообще... ты непримирим к тому, что не есть ты... Хотя сам...
Нет, я все же не мог преодолеть чувства острой, как приступ тошноты, неприязни. И я знал в то же время, что это не ревность. Если действительно баба ушла-при чем здесь ревность? Ну, а если не ушла-тоже ни при чем. Он мне был отвратен, и все же я не мог послать его ко всем чертям. Он был все же гость, и надо было соблюдать этикет.
- Присаживайтесь,-бросил я.-Сейчас закончу кормежку.
Лео уселся, расставив свои колени. Уселась и Лика, непринужденно болтая ногами, хотя было видно, что взвинчена она до предела.
- Нет худа без добра и добра без худа,-заметил Лео, поглаживая себя по лоснящемуся ежику волос.- Да...- пожевал губы.- Знаешь, старик, от сумы и от... А твое пребывание в кутузке-вполне наглядное свидетельство, что твоя идея вполне сумасшедшая, то есть истинная,-шутил он, достав пилку и подправляя ногти.Без трепа... Теперь-то...-Он развел руки, задрав свой золотисто опушенный подбородок, причмокнул.-Это не то что восставшие из праха амебы. Это уже - o-ro-ro! Каюсь, не поверил в свое время И давеча было усомнился... Но если сам Эйнштейн заявлял, что он скорее откажется от своей кривой вселенной, чем согласится на прыгающие, как блохи, кванты, то, прости меня. А между тем у меня именно больше оснований носить камень за пазухой
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14