Изабелла могла уже не бояться, что он убьет ее, «не рассмотрев». Герцог был не в состоянии заговорить или двинуться с места. Вся его жизнь сосредоточилась во взгляде.
Когда-то он привез из похода на мавров ковры и ткани теплых, преимущественно красных тонов. Изабелла покрыла ими стены и плиты пола, и в комнате поэтому было тихо и уютно, как в гнезде. Герцогине нравилось жечь в спальне благовония и украшать ее цветами. Тысячу раз за годы их долгой совместной жизни входил герцог в эту приветливую комнату и заставал жену в ту минуту, когда она распускала свои тяжелые косы. Он любил этот час, эти ароматы, эту тишину. И вот теперь он вновь обрел все былые радости, зная в то же время, что еще до рассвета навсегда их утратит.
Мысль, что Изабелла именно здесь отдалась Орсини, внезапно мелькнула в голове герцога и вернула ему гнев и решимость, уже было покинувшие его. Он сделал шаг вперед и выхватил кинжал. На большее у него не достало сил.
Видя, что он стоит неподвижно, герцогиня медленно направилась ему навстречу. Она шла, опустив глаза, как на покаяние, и он никогда еще не видел ее такой смиренной.
– Синьор, – сказала она, подойдя к нему вплотную, – я глубоко виновата перед вами.
И тут она вспомнила, что сказала Орсини те же слова в тот вечер, когда отдалась ему. Охваченная стыдом при этом воспоминании, она упала к ногам герцога, обнимая его колени.
– Убей меня! – воскликнула она в исступлении. – Убей! Я тысячу раз заслужила это!
Браччано онемел – так он был изумлен. Он думал, что она будет осыпать его издевками над его собственными похождениями или, хуже того, замкнется в высокомерном молчании. А эта гордая женщина лежала у его ног, покорная, как ребенок. Искренность ее раскаяния тронула герцога и заставила его оглянуться на самого себя. Как человек неглупый, он понимал всю несправедливость обычая, который вынуждает неверного мужа карать смертью изменившую жену. «А мне-то разве не следует просить у нее прощения? – подумал он с отчаянием. – Кто я такой, чтобы судить ее?»
– Синьора, – сказал он дрожащим от волнения голосом, – я ведь сам…
Он не мог продолжать – горло его было сжато, словно тисками, и слезы застилали глаза. Он наклонился, обнял ее за плечи и заставил подняться.
– Изабелла, – вымолвил он наконец прерывающимся голосом, – как бы ни был я со своей стороны виновен перед вами, я перед богом клянусь вам, что никогда не любил никого, кроме вас.
Сердце герцогини разрывалось от безмерного счастья. «Стало быть, он любил меня!» – подумала она с восторгом. Ей почудилось, что она внезапно становится легкой, как птица, и одним взмахом крыла взлетает на вершину блаженства. Она положила голову на грудь Браччано и прижалась к нему. «Он любит меня», – повторяла она про себя, а вихрь счастья словно баюкал и уносил ее куда-то. Ей казалось, что без малейшего усилия она взлетает к небесам и ветер ласково овевает ее лицо.
– Он любит меня, – сказала она вполголоса, с наслаждением припав губами к камзолу герцога. – Значит, я умру счастливой.
– Какое мне дело до тирании наших обычаев! – громко воскликнул вдруг Браччано, словно отвечая на эту мысль герцогини. – Я не могу убить тебя ради того лишь, чтобы свет не презирал меня. Мы бежим отсюда, уедем прочь из Италии, поселимся во Франции…
Герцогиня закрыла ему рот рукою, потом приподнялась на цыпочки и чуть коснулась губами его губ.
– Господин мой, вы должны убить меня, – сказала она спокойно и твердо и отошла от него.
– Изабелла! – вскричал Браччано.
– Выслушайте меня, – промолвила она с нежной улыбкой. – Немало есть вещей, которые в вашей жизни занимают место поважнее, чем я, и вы очень страдали бы, отказавшись от них. Разве это жизнь для вас, Паоло! Без чести, без славы, без сражений! Рядом с женщиной…
Она остановилась. Она хотела сказать: «С женщиной, которая была вам неверна», – но не могла решиться. С той минуты, когда Браччано вошел в комнату, она ненавидела Орсини. Она хотела только одного: не говорить о нем больше, не думать, уничтожить это воспоминание вместе с собственной жизнью.
– С женщиной, – продолжала она взволнованно, – которая завтра будет уже старухой.
«Он возненавидит меня, – подумала она, подавляя рыдания. – Я буду уродливой и старой. Он понапрасну принесет в жертву свою честь».
В дверь постучали.
– Что там такое? – закричал герцог, вздрогнув всем телом.
– Это я, – раздался голос Айши. – Прибыл гонец от его светлости герцога Медичи. Он привез письмо.
Браччано открыл дверь, и Айша вручила ему письмо и маленькую шкатулку. Герцог распечатал письмо, развернул его, пробежал глазами, не меняясь в лице, и, закончив, устремил на герцогиню странный взгляд.
– Синьора, – сказал он, пристально всматриваясь в ее лицо, – ваш брат сообщает мне, что Орсини погиб в Париже от пули, выпущенной из аркебузы ночью каким-то неизвестным. По крайней мере, – продолжал он, не спуская глаз с герцогини, – так пишет об этом Франческо. Вы ведь знаете, как тщательно он выбирает выражения. Ваш брат добавляет к этому, что двое его слуг случайно оказались на месте происшествия и забрали кольца Орсини в доказательство его смерти. Вот они, в этой шкатулке, – он протянул ее герцогине. – Будьте добры открыть ее и сказать мне, действительно ли это кольца Орсини?
Зловещая холодность этой речи после столь пылких уверений привела герцогиню в замешательство. Почти не сознавая, что она делает, она открыла шкатулку и рассеянным взглядом окинула ее содержимое. В эту минуту она полностью забыла о роли, которую играл когда-то мажордом в ее жизни.
– Да, это кольца Орсини, – сказала она совершенно равнодушно.
Этот тон поставил в тупик герцога, ожидавшего, что она хоть чем-нибудь выдаст свое волнение.
«Стало быть, она не любила его», – подумал он, вздрогнув от этой мысли. Но ревность его находила для себя пищу повсюду. Оттого, что герцогиня не любила Орсини, вина ее показалась ему еще более тяжкой. «Как, – подумал он с внезапным приступом ярости, – отдаться слуге и притом без любви!»
Лицо герцога было таким честным и открытым, что все эти чувства, одно за другим, отражались на нем, и Изабелла легко читала малейшие оттенки его мыслей.
– Что делать! – сказала она вслух. – Сами видите – вы меня никогда не сможете простить. Значит, мне лучше умереть.
Браччано задрожал. Он был во власти мучительного колебания: он не мог убить жену и не мог даровать ей жизнь.
– Впрочем, – сказала герцогиня, взяв правой рукой шкатулку и показывая ее Браччано, – вам, наверно, ясно, что та же судьба постигла бы и меня, когда б я имела слабость согласиться на бегство с вами во Францию!
– Да я бы своей рукой заколол Франческо! – свирепо закричал герцог.
– Неужели вы думаете, – возразила спокойно Изабелла, – что он пощадил бы вас? Убив меня, он побоялся бы оставить вас в живых.
Браччано, как в лихорадке, метался по комнате. Самые сумасбродные замыслы рождались в его мозгу. Он тотчас же поспешит к Франческо и расправится с ним. Он поднимет против него всех его недругов. Он завоюет всю Италию и заставит народ и государей простить Изабеллу. Более того, сам народ будет умолять его даровать прощение Изабелле и разделить с ней трон.
– Вы замечтались, Паоло, – сказала герцогиня, бросаясь к нему в объятия, – но мы с вами рабы нашего света. Он волен делать с нами все, что ему угодно. Я прошу вас об одной, только об одной милости, совсем незначительной.
– Говорите! – прошептал Браччано еле слышно.
– Дайте мне дожить до утра.
Браччано глядел на нее, слезы струились по его лицу, он едва мог говорить.
– Дарю вам эту милость, – сказал он наконец, не замечая, что эти слова решали судьбу герцогини.
У нее вырвался вздох облегчения. Она так боялась, что ей не удастся уговорить его. «Теперь, – думала она в упоении, осыпая поцелуями лицо Браччано, – мне не грозят старость, уродство, ненависть герцога. От руки его умрет прекрасная и желанная женщина. Он будет любить меня вечно».
Ночь прошла в исступленных любовных восторгах. Герцог попеременно предавался то любви, то отчаянной ревности. «Ужели, – думал он, прижимая к себе любимую, – Орсини тоже держал ее в объятиях? И верно ли, что она не любила его? Не прикинулась ли она равнодушной, чтобы ввести меня в заблуждение?…» Изабелла читала все мысли герцога в его глазах. Взгляд его в эти мгновения становился до странного неподвижным. Раз или два ей почудилось, что, если б не обещание пощадить ее до рассвета, он тут же убил бы ее.
Под утро герцог приставил острие кинжала чуть пониже ее левой груди. Он был смертельно бледен, пот катился по щекам его, рука дрожала, и он никак не мог решиться вонзить лезвие. Герцогиня улыбнулась ему с беспредельной нежностью, положила свои маленькие руки поверх его руки и внезапно резким толчком вонзила себе в грудь кинжал по рукоятку. Кровь хлынула струей. Изабелла вздохнула и медленно, очень медленно опустила голову на подушки, словно отходя ко сну. Движение это было таким спокойным и, казалось, намеренным, что герцог усомнился было, что убил ее. Но прекрасное лицо Изабеллы застыло в неподвижности среди разметавшихся волос. Спустя мгновение герцог наклонился к ней и поцеловал ее. Губы ее были холодны и безжизненны.

1 2 3 4