Любящая, прекрасная жена – счастье для победителя, но кара для побежденного. – Угрюмо заметил он.
– Вы же не собирались сдаваться. А красота для мужчины, насколько я понимаю, понятие относительное. Известно ведь, что шрамы лишь украшают героя. Как-то не верится, что женщина способна замечать недостатки внешности возлюбленного, полученные в честном бою.
– А если эта женщина считает, что шрамы ее мужа – свидетельства жизненных поражений? А еще – малодушия… Да, именно… Тогда, думаю, обезображенное лицо способно вызвать отвращение. – Его глаза тревожно сверкнули в прорезях бинта, и Сандра едва удержалась, чтобы утешить, назвав его настоящим именем.
Она давно уже знала, что изувеченного гонщика зовут Берт Уэлси. Тайком, порывшись в старых журналах, Сандра нашла свадебную фотографию, на которой юная, но уже знаменитая Мона Барроу – та самая красотка, что с воплем упала к ногам забинтованного мужа, стояла рядом с обаятельным шатеном, глядящим на нее с преданностью и восторгом. Чувствуя, что совершает нечто постыдное, Сандра изучила газетные сплетни о Берте Уэлси, разраставшиеся по мере того, как шла в гору его спортивная карьера.
И вот, последнее сообщение о случившейся с претендентом на мировое первенство в «Формуле-1» трагедии. Авария произошла на соревнованиях «Гран-при Венгрии», проходивших в середине августа в Будапеште. Эксперты придерживались версии о том, что мотор болида, над которым целый год экспериментировал сам Уэлси – конструктор по специальности, не выдержал нагрузки. Берт чудом остался жив и, после того как венгерские медики подлечили ожоги и ушибы, отправился в санаторий «Кленовая роща», рекомендованный ему коллегами. Враги и друзья потерпевшего спорили в многочисленных статьях о том, удастся ли Берту вернуться к гоночному спорту. Перелом бедра, смещение шейных позвонков, сотрясение мозга, вывихи, ожоги – все это было известно Сандре по собственному опыту. И еще то, что, залечив травмы, человек может навсегда остаться прикованным к инвалидному креслу. Во всяком случае, с ней произошло именно это. А надежды и боевой задор, помогающий сражаться с недугом Берту, не спасли Сандру. Испытав все предлагаемые врачами способы, она сдалась, сказав себе, что неподвижность – ее судьба. К несчастью, рядом с девушкой не оказалось человека, способного вдохновить на подвиг. Тот юный кавалер, что был не прочь поухаживать за благополучной наследницей огромного состояния, исчез, когда Сандра вернулась домой в инвалидном кресле. Да она и сама не успела влюбиться, чтобы потом, в трудную пору беды, держаться за свое чувство, как за спасательный круг. Берту повезло – у него была Мона.
Расторгнув контракт на съемки в Америке, Мона примчалась в Швейцарию. В маленькой гостинице Гриндельвальда она ждала того часа, когда сможет вернуть окрепшего, сбросившего гипсовые оковы мужа. Это вдохновляло, но и пугало Берта. С появлением Моны он стал редко видеться с Сандрой. Теперь мадам Барроу проводила долгие часы в санатории, катая по аллеям своего знаменитого мужа. Сандра удивилась тому, как больно ее ранила нечаянно подсмотренная сценка – под прикрытием живой изгороди супруги обнимались, как влюбленные гимназисты. Мона пристроилась на здоровом колене Берта и прильнула к нему, запустив руки под шерстяной свитер.
Сандра даже обрадовалась, когда начались дожди и в горле появилось неприятное першение. «Ангина», – постановил доктор и предписал постельный режим.
Отделавшись от простуды, Сандра тут же поспешила на площадку и напрасно прождала до обеда – Берт не появился.
Все казалось особенно печальным в тот день – даже торопливо меркнущий солнечный сентябрьский день с его радостно порхавшими последними мотыльками, золотыми паутинками, неторопливо слетавшими с каштанов разлапистыми листьями… Сандра не заметила, что пропустила обед.
– Весь санаторий обегал – искал мою Фею! Как я вам, честно, а? – Небрежно припав на трость, Берт стоял в тени огромного клена в позе классической статуи. Он был в джинсах и белом пуловере, на фоне которого багровые рубцы на подбородке и шее казались особенно яркими. Сандра присмотрелась. Увы, этот человек лишь отдаленно напоминал победителя-гонщика, запечатленного на фотографиях. Вместо буйной, всегда словно взлохмаченной ветром шевелюры ежик едва отросших каштановых волос, пересеченная шрамом бровь, распухший нос… Вот только широкая улыбка была все той же, но и она померкла – Берт заметил недоумение Сандры.
– Умоляю, скажите правду – это так ужасно? – Он коснулся пальцем слегка приплюснутого носа и поморщился от отвращения, словно раздавил червяка.
– Да нет же, нет! Подойдите сюда, мистер Немо. Ближе… Так странно видеть ваше лицо без маски бинтов… Я уже не смогу откровенничать с вами. – Сандра печально посмотрела в глаза присевшему рядом с ней на корточки Берту. Этого человека она совсем не знала.
– Глупости. А знаете, как мне больно сгибать это чертово колено, но я сижу у ваших ног и думаю «Друг, это твой добрый друг, старик. Так взвали же на него кучу своих проблем».
Сандра улыбнулась:
– Давай, Немо. Нам пора перейти на «ты». Кажется, больше такой возможности не будет. Меня зовут Сандра.
– Я знаю, Фея. Давно знаю. – Он виновато опустил глаза. – Доктор Вальнер завтра собирает консилиум. Если они найдут меня пригодным к вольной жизни – вечером мы с Моной уедем. Это не далеко – у нас дом под Лозанной. Но они сочтут меня здоровым, непременно сочтут. Иначе я уеду больным. – Берт засмеялся.
– А у тебя чудесные ямочки на щеках. И вообще – обаятельнейшая улыбка.
– Осталась только одна ямочка, вторая погибла под шрамом. А улыбаться так больно, точно я получил хороший нокаут… Вообще-то я побывал в разных переделках. Были и покруче этой, но обходилось без ущерба красоте – череп трескался, конечности ломал, ребра, но вот чтобы так… – Он поморщился, строя невероятные гримасы.
– Что за глупости, Берт! Герой скоростных трасс копается в своей внешности, словно кокетливая девица. У Бельмондо, к примеру, куда меньше оснований для любования собой, и это не помешало ему стать кумиром дам.
– Надеюсь, Мона будет говорить то же самое. – Берт с ожесточением хрустнул веткой, отшвырнув обломки.
– А здорово, наверно, так любить… Чтобы хотелось быть прекрасным, сильным, вообще – достойным своей возлюбленной… Твоя жена – счастливая женщина.
– Я ей обязательно передам. Сегодня мы ужинаем в городе – отмечаем мое превращение из снеговика в чудовище. – Берт подмигнул карим, щурящимся на солнце глазом. – Думаю, я вернусь не ранее чем к завтраку.
– Ясно. Романтическое рандеву.
– Да что тебе ясно, Фея! – Берт потрепал ее по щеке, и она отпрянула от неожиданного прикосновения. – Вам, волшебницам, воздушным существам, не понять всей греховности плотских созданий… – Он поднялся, размял ноги и повел плечами, проверяя упругость мышц. – А как приятно грешить, детка!.. И зачем я все это говорю девице?
– Наверно, для того, чтобы я завидовала весь вечер, сидя здесь одна и пытаясь рассмотреть в далеком Гриндельвальде фигурки счастливых влюбленных…
– Но скорее – счастливого обжоры! Как же мне не терпится обглодать кость барашка, испытывая на прочность свою починенную челюсть и запить сильно поджаренное, переперченное, сочащееся кровью мясо хорошим вином! Извини, Фея. Ты тоже любишь мясо? Ах, конечно, я идиот! Я привезу тебе чудесные пирожные…
– Послушай, а ты нервничаешь, герой. Истоптал всю лужайку, издергался, все время щупаешь нос и залатанную челюсть. Смелее – она сумеет разглядеть своего прекрасного принца.
Ухватившись здоровой рукой за спинку кресла Сандры, Берт прокатил его вокруг себя. Альпийская панорама мелькнула перед Сандрой, напомнив что-то детское, радостное. «Как на карусели», – подумала она, подняв на Берта благодарный взгляд.
– Спасибо, что показал мне, как надо бороться и хотеть. Это уже много…
– Я же обещал научить… – нахмурился Берт, – научить тебя любить жизнь и не упускать возможности сделать ее… ну, как бы тебе сказать, – поудобнее в эксплуатации.
– Это говорит конструктор, имеющий дело с послушными механизмами. А я, увы, не слишком благодатный материал для совершенствования… Знаешь, что сказал доктор Вальнер коллегам после моего осмотра? «Сплошной нонсенс». – Сандра засмеялась. – Надеялся, что я не пойму.
Берт нагнулся к ней, опершись руками о подлокотники:
– Вот что, Фея, быть аномалией, конечно, лестно. Но я предпочел бы увидеть тебя в следующий раз нормальной, здоровой девахой. Договорились?
Сандра усмехнулась:
– Постарайся сам не очень-то дрожать, оптимист. У тебя от напряжения даже желваки на скулах ходят.
– Да, я боюсь, Сандра! Ни разу не трясся перед стартом. И не помню, что чувствовал накануне первого свидания. Но этот вечер я запомню! – Он победно поднял сжатый кулак, салютуя оставшейся на площадке Сандре.
«Я тоже», – прошептала она вслед удаляющейся по аллее прихрамывающей фигуре.
Она осталась одна, пытаясь восстановить в душе прежний покой и смирение, ту холодную пустоту, которая царила в ней до встречи с Бертом. Всматриваясь в огни вечернего города, далекие и крохотные, Сандра старалась не думать о влюбленных, прижавшихся друг к другу в теплом сумраке неведомого ей гостиничного номера.
Вздрогнув от вечерней прохлады, она плотнее закуталась в толстый вязаный жакет. Клетчатый плед, укрывающий ноги, уютно лежал на коленях. На мгновение ей показалось, что она может встать и спокойно уйти на послушных, надежно держащих тело ногах. Сандра в волнении насторожилась, откинула плед, напряглась, всматриваясь в белые кривые насечки шрамов на коленях. Когда-то рубцы, оставленные ожогами, были толстыми и багровыми, как те, что обезобразили лицо Берта. Теперь их почти не видно, а ступни, обутые в спортивные туфли, кажется, вот-вот готовы оказаться на каменных плитах, покрывающих площадку. До чего же безжалостны иллюзии! Спина Сандры покрылась испариной, но ни одна мышца ног даже не напряглась. Стукнув кулаками по бесчувственным коленям, Сандра бессильно откинулась в кресле.
В тот день, когда она пришла в себя после катастрофы, врачи с преувеличенной радостью сообщили ей, что огонь, к счастью, успел повредить только ноги, пощадив лицо и тело. Боже, кому понадобилось сохранять ее лицо!
Как часто потом Сандра жалела о том, что ожоги не уничтожили этот ужасный нос, тонкие, тоскливо изогнутые губы… Вдобавок, после сотрясения мозга ей пришлось надеть очки и целый год отращивать опаленные волосы. Уродство в шестнадцать лет… Разве можно когда-нибудь смириться с тем, что у молодой женщины, обнимающей сейчас Берта, – лицо нежной куколки, вдохновляющей на любовные грезы, а прикованная к креслу никому не нужная инвалидка способна вызывать лишь сострадание. Ей вдруг захотелось одним движением кнопки направить свое кресло под откос, мчаться вниз, теряя рассудок от ударов и раствориться в темноте, опустившейся над засыпающим городком…
Сандра заметила среди деревьев светлую фигуру. Конечно же, это медсестра – кинулась на поиски запропастившейся пациентки. Она поторопилась скрыться в кустах и притвориться спящей.
– Эй, Фея, где ты? Не прячься же, я нюхом чую – ты здесь. Явись, светлейшая, мистера Немо пора расколдовать.
– Что стряслось? А где обещанные пирожные? – Выехав на площадку, Сандра с недоумением рассматривала Берта.
Прислонившись к столбу, он зло смотрел на вьющуюся в свете фонаря мошкару.
– Меня прогнали. Мона не поверила твоим сказкам. Она сказала, что ее муж – круглый идиот и трус. Потому что занимается черт знает чем, рискуя оставить ее вдовой… А еще она утверждает, что я превратился в урода. – «Перед камерами фоторепортеров тебе теперь лучше позировать спиной», – сказала Мона. А я несся к ней, как эти полуслепые мотыльки на гибельный свет.
– Ужасно… – Выдохнула Сандра, сжавшись в своем кресле. – Я думала, вы доедаете десерт.
– Черта с два. Я голоден как волк. Мы орали друг на друга, сидя в автомобиле, пока Мона не сбежала… – Берт сжал зубы и с ненавистью посмотрел вокруг. – Дерьмо, чертово дерьмо! Как же я ненавижу все это. – Отшвырнув трость, он повернулся спиной к Сандре и облокотился на парапет.
Она молчала, испытывая вместо сочувствия неподдельную радость: его свидание не состоялось! Он вернулся и он – с ней!
– Если честно, я рада, что ты вернулся. Хотя это и подло. Но мне было очень одиноко, и я страшно завидовала… Всем, кто сейчас там, в городе, в нормальной человеческой жизни, жует, обнимается, танцует…
– Ах, так! А знаешь ли ты, детка, что я сам довел сюда машину – старичка «рено», взятого напрокат Моной? Я крутил по серпантину, как чокнутый, и мне так хотелось выжать из бедного мотора все его силенки, чтобы нестись, нестись… К черту на рога, в никуда!
– Я мечтала о том же! Вспорхнуть с этого обрыва в темноту, в неизвестность, забыть обо всем… Сбежать от себя, от тоски и всяких глупостей, лезущих в голову. – Смутившись, Сандра отъехала в тень облетающего каштана и подняла большой, слегка тронутый увяданием лист.
Нахмурив брови, Берт задумчиво присмотрелся к ней.
– А не страдает ли Фея, мечтающая о полете, морской болезнью? Нет? Ты уверена? Сейчас проверим!
Сандра не успела обрадоваться или испугаться, летя в своем кресле по дорожкам парка вниз, к главному выходу, за которым стояли машины. Берт почти бежал, ловко управляя ее креслом.
Распахнув дверцу «рено», он на секунду поколебался и подхватил ее на руки.
– К черту эту коляску! Надеюсь, здесь ее никто не стащит. Ну, как? – Спросил он, усадив на переднее сиденье Сандру.
– Отлично… – Едва слышно прошептала она, понимая, что наступили самые счастливые часы ее жизни. Неважно, куда они поедут, справится ли Берт с рулем или они слетят с обрыва, неважно, что руководит им – желание доказать себе, что он – прежний Берт Уэлси, или отомстить жестокой, капризной Моне. Неважно… Сандра сидела рядом с самым замечательным гонщиком мира, самым отважным, мужественным человеком на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8