Лина Баркли
Ей приснилась любовь

1

Когда она открыла глаза, они были полны беспомощности и страха. В ее сознании возникли слова, призывающие назад пустоту, но произнесенные, они лишь отогнали ее еще дальше. Пожалуйста. Пожалуйста. Не надо снова. Каждое слово только приближало ее к реальности. С каждым словом туман, обволакивающий ее сознание, становился все более прозрачным. Благословенного забвения больше не существовало. Она была жива, и теперь это уже необратимо.
Молодая женщина дотронулась рукой до головы. Дрожащие пальцы скользнули по непривычно коротким прядям волос. Медленно, дюйм за дюймом на шрам, который пересекал голову от лба к затылку. Содрогнувшись от ужаса, она уронила руку и сосредоточила взгляд на коленях.
Ей пришлось сделать усилие, чтобы унять в них дрожь. Теперь она уже немного владела собой. И вновь подняла глаза. Стараясь не смотреть на собственное тело, она стала медленно разглядывать все вокруг.
Белое вокруг нее – это простыня, твердая опора под ней – кровать. Свет шел от небольшого окна сбоку. Оно было закрыто прочной сеткой, больше, пожалуй, похожей на решетку. Во всяком случае, окно надежно защищено.
В поле ее зрения оказались белые стены и металлическая дверь с маленьким окошком, закрытым такой же сеткой. И больше не на чем было остановить взгляд. Все образы, которые возникали перед ней, напоминали фрагменты головоломки, старинной большой мозаики, у которой отсутствовали картинка с образцом.
А еще был звук. Тихое горестное бормотание доносилось из той части комнаты, которую женщина еще не исследовала. Когда она с трудом повернула голову на несколько дюймов, обнаружился и источник звука.
На такой же, как у нее, кровати, раскачиваясь взад-вперед, сидела старуха. Глаза ее были пусты, тело как будто бы одеревенело. Руки старухи, которыми она судорожно обхватила себя, сжимая тело в неистовом, отчаянном объятии, были напряжены. Она раскачивалась взад-вперед, и это мерное покачивание было так же реально, как и все во Вселенной.
Молодая женщина отвернулась и крепко сомкнула веки, ее захлестнул знакомый страх. Но не было больше спасительной пустоты, в которой она могла бы укрыться. Звук собственного голоса разрушил темноту навсегда.
Джизус Бертон осторожно закрыл за собой дверь комнаты и вышел в тускло освещенный коридор. В привычке тихо прикрывать дверь не было в данном случае никакого смысла. Двум женщинам по ту сторону двери это так же безразлично, как если бы он с силой хлопнул ею. Обе они были настолько далеки от действительности, что вряд ли обратили бы внимание на этот звук, если бы вообще услышали его.
Старая миссис Трирз продолжала бы безостановочно раскачиваться. Длительное терапевтическое и медикаментозное лечение и даже электрошок не привели к положительному результату, – она оставалась равнодушной к внешнему миру. Ее любящая дочь, потеряв всякую надежду, вынуждена была не так давно поместить ее в это психиатрическое отделение госпиталя в Батон-Руж, откуда больную, вероятно, переведут, и уже окончательно, в федеральный институт в Брендвиле. Там она будет, возможно, раскачиваться до конца своих дней, запертая от мира, который она не желала знать на протяжении почти что уже десяти лет.
И еще одна пациентка. Вспоминая о молодой женщине, лежащей без движения в соседней комнате, Джизус остановился около двери и прислонился к стене. Энни Нил. Она выглядела очень хрупкой и нежной. Ее каштановые волосы, безжалостно подрезанные, были мягкими и невесомо легкими, как у ребенка. Она тихо лежала на кровати, распахивая иногда свои огромные голубые глаза и глядя ими прямо перед собой. Глаза у нее были как у раненой лани.
Энни Нил потрясла душу Джизуса как никогда раньше ни один из его пациентов. За все годы практики и общения с сотнями пациентов ни один из них не тронул его так, как эта молодая женщина. И не в голубых глазах дело или нежной, почти прозрачной коже и тонких чертах лица. Это слишком просто. Кем она была или не была на самом деле? В этом загадка. Это была ее тайна, она окутывала ее и не могла быть раскрыта.
Возможно, если бы она очнулась от своего сна и поднялась с постели, все его фантазии были бы тотчас же развеяны. Действительно, ее аристократическая внешность никак не вязалась с тем, что говорили о ней полицейские. Если она на самом деле та, кем все ее считали, то это женщина, которая отказалась от себя задолго до того, как была найдена истекающей кровью на пустыре.
– На какой вы планете?
Джизус поднял глаза на крупную негритянку, которая стояла перед ним, уперев руки в бока и слегка улыбаясь полными накрашенными губами.
– Кэрри, я не слышал, как вы подошли, – сказал он, возвращаясь к действительности.
– Похоже, вы были за миллионы миль отсюда.
– Сегодня какой-то очень длинный день.
– Пойдемте, выпьем по чашечке кофе.
Покорно – поскольку Кэрри повиновались все – Джизус прошел за идущей вперевалку женщиной в холл. Кэрри Янг – старшая медсестра – правила на восьмом этаже госпиталя железной рукой, не заботясь о том, чтобы одеть ее в бархатную перчатку. Она знала все и всех, каждую щелку и закоулок подведомственной ей территории. Ничто не ускользало от ее внимания, и Джизус Бертон, с его интересом к молодой женщине из пятнадцатой палаты, не был исключением.
– Как идут дела в пятнадцатой?
Джизус пожал плечами. Глубокое разочарование, которое он испытывал, не видя положительных изменений в состоянии Энни Нил, опять овладело им.
Кэрри понимающе покачала головой, отвернулась и, протиснувшись мимо стола дежурного, распахнула дверь в комнату медперсонала, где всегда наготове был полный кофейник. Джизус вошел следом, кивнув двум ассистенткам психиатра и еще одной старшей сестре, которые, облокотясь на длинные стойки, потягивали темное густое пиво.
– Вечеринка, а меня не позвали, да? – спросила Кэрри, встряхивая черными кудрями.
– Барта Кевина нет на этаже, – объяснила белокурая медсестра скучающим голосом, – а большинство пациентов – на трудотерапии.
– Спасибо, Рози. Я знаю, где пациенты, – сказала Кэрри.
Это была обычная перепалка – Бертон облокотился на стойку, – и он уже привык к ним. Рози, надменная и элегантная, не любила работу, а авторитет Кэрри просто не переносила. Та же не уступала ей ни на йоту. Для доктора Бертона они олицетворяли собой два типа людей, работавших в отделении. У Кэрри были и сила и сострадание. У Рози – сила воли и холодная строгость. К счастью, среди персонала преобладали люди типа Кэрри.
Одна из ассистенток повернулась к Джизусу.
– Как ваша «подруга»?
Все взгляды обратились на Бертона, и он попытался улыбнуться.
– По-прежнему.
– Я была в приемном покое, когда к нам поступила эта девушка, – сказала Рози. Давно, еще когда ее только назначили на восьмой этаж, она поняла, что Бертон не станет приветствовать ее нападки на Кэрри Янг. С тех пор Рози демонстрировала по отношению к нему подчеркнутую неприязнь. – Вы замещали священника этой ночью, не так ли, Джизус?
Он кивнул, но уже без улыбки.
Джизус, когда-то посвященный в сан священника, обнаружил, что его стремление служить одновременно Богу и человеку неосуществимо, и был вынужден отказаться от карьеры пастора ради психологии. Теперь он выполнял обязанности духовника только в исключительных случаях. Работа с пациентами, духовная поддержка их на пути к выздоровлению оказались его подлинным призванием. Именно в длительном общении с пациентами, каждый раз требующем от него полной отдачи сил, нашел он то, в чем видел для себя смысл деятельности. Ночь, когда молодая женщина была доставлена в госпиталь – окровавленная и без сознания, машиной полицейской «скорой помощи», – положила начало именно такого рода терапии.
Энни Нил поступила к ним пять месяцев назад. Это произошло поздно ночью. Бертон смог продержаться эту ночь только благодаря кофе и в надежде на то, что его, вероятно, больше никогда не попросят замещать госпитального священника. Больница договорилась наконец о найме еще одного священника в помощь чрезвычайно перегруженному молодому человеку, занимающемуся этим сейчас.
Двое из вновь поступивших уже скончались. В первом случае было смертельное ножевое ранение во время драки в закусочной, во втором – автокатастрофа. Он успокаивал родственников, читал молитвы, воздевал руки к небесам. Он то качал на коленях корчащегося от колик ребенка, то утирал слезы маленькой девочке, ожидающей рентгеноскопии сломанной руки.
Когда машина полицейской «скорой помощи», завывая сиреной, снова подъехала к дверям приемного покоя, он уже приготовился к следующей трагедии и ждал, пока квалифицированная бригада приемного покоя делала свое дело. Молодая женщина, которую пронесли мимо него на носилках, была слишком бледна и неподвижна для живого человека, но дежурная бригада отказалась признать ее безнадежной.
Ей повезло, что ее доставили именно в этот госпиталь. Персонал часто имел дело с такими случаями и был готов к ним. Слабые признаки жизни еще теплились в ней. Джизус наблюдал, как с женщины стянули дешевую блестящую ночную рубашку и подключили реанимационную аппаратуру. Длинные до пояса волосы, скомканные, в грязи и крови, были срезаны, голову выбрили, и стала видна зияющая рана. Лицо отмыли от безвкусной косметики. Бесстрастные манипуляции медсестер покоробили его, и он возмутился. Они рассмеялись и продолжали обрабатывать пациентку с грубоватой тщательностью. И спасли ей жизнь.
Потом он пошел в кафе с сержантом полиции, сопровождавшим «скорую помощь». Это был его старый друг. Джизус Бертон и Чак Лоуч выросли в одном и том же квартале Батон-Ружа. Вместе они пробили себе дорогу от бедности и мелкого уличного хулиганства к другой жизни. Местные уроженцы, оба считали своим долгом работать, хотя и по-разному, на благо города, который был их родным домом.
– Что тебе известно о девушке? – спросил Джизус у Чака.
Золотовласый Чак, отличавшийся внешностью фотомодели мужского журнала мод, а также потрясающей меткостью в стрельбе, которая не раз находила применение, кивком подозвал сонную официантку, чтобы та налила им еще кофе.
– Очередная попытка убийства проститутки. Только на этот раз не доведенная до конца. Если девчонка выживет, мы, может быть, арестуем ублюдка.
– Расскажи, что ты знаешь.
– Мы нашли ее лежащей лицом в грязи, на пустыре за баром «Красный бык» в конце Мэлком-стрит.
– Долго она там пробыла?
– Не очень. Иначе бы – умерла. Ты давно не был на улице?
Джис кивнул.
– Там холодина, а на ней почти ничего не было. Я удивлюсь, если, несмотря на потерю крови и переохлаждение, она выживет.
– А почему ты решил, что она проститутка?
Чак рассмеялся, обнажив крепкие белые зубы.
– Окрестности бара, где ее нашли, – не для благородной леди. Я не думаю, что девчонка занималась там общественно-полезной деятельностью. Ты же видел, как она была одета и накрашена. Все приметы точно копируют убийства проституток, о которых мы знаем. Только на этот раз преступник сработал небрежно.
– Продолжай.
– Ну, обычно он бьет наповал. А затем душит их шарфом, который оставляет намотанным на шею как свою визитную карточку. Он проделал все так же и в этот раз, но, уходя, забыл убедиться, что она не дышит.
– Тебе не кажется, что для него это довольно грубая ошибка?
– Я уверен, что и он так подумает, когда прочтет об этом происшествии в завтрашней газете. Конечно, она к тому времени может умереть.
Однако она выжила. Но молодая женщина, висевшая на волосок от смерти в течение трех месяцев, в конце концов вышла из коматозного состояния, чтобы оказаться в другом – состоянии полного равнодушия к окружающему миру?
Вначале врачи думали, что из-за перенесенной ею травмы черепа у нее серьезно поврежден мозг. Затем стали полагать, что шок, который она испытала, находясь так близко от смерти, и драматические обстоятельства, предшествовавшие этому, привели ее рассудок в такое состояние, из которого ему уже никогда не выбраться. Прошло пять месяцев со дня трагедии. Полностью отключенная от внешнего мира, она была живой, но не жила.
– Мистер Бертон не собирается сдаваться, не правда ли? – Кэрри легонько подтолкнула его вбок. – Если бы было можно одной только силой воли вылечить кого-нибудь, эта девушка давно бы уже ходила и разговаривала.
– Мне кажется, что я заметил у нее сегодня какую-то ответную реакцию, – сказал Джис, допивая кофе. – Когда я обратился к ней, она слегка повернула голову, как бы следуя за звуком, и ее глаза казались менее пустыми.
– А старая миссис Трирз ходила по воде, – съязвила Рози, – ведь среди нас появился волшебник.
Джизус перевел взгляд на всегда невозмутимую и элегантную Рози. Она стояла в независимой позе, но со сложенными на груди руками и как бы защищалась от возможных нападок. Острый язык Джизуса был хорошо всем известен. Это была еще одна черта, которая не соответствовала общепринятому образу доброго, сдержанного психолога. На этот раз, однако, он простил колкость.
– Вы знаете, – серьезно спросила Кэрри, – что доктор Фогрел собирается перевести Энни Нил в Брендвил вместе с миссис Трирз?
– Ну, конечно, – сказал он, запуская пальцы в свои густые темные волосы. – Я удивляюсь, что он не сделал этого раньше…
Пронзительный вопль оборвал конец его фразы. За ним последовал еще один. Бертон, уже на бегу, резко опустил чашку на стойку, обогнул стол, выскочил из комнаты и устремился в направлении, откуда доносились крики. Пациенты толпились в коридоре, одни возбужденно переговаривались, другие плакали, как потерявшиеся дети.
Подоспевшие вслед за Джизусом врачи и сестры занялись этой возбужденной кучкой пациентов, предоставив Джису и Рози разбираться с источником криков. Опередив белокурую медсестру на несколько шагов, Джис остановился перед дверью пятнадцатой палаты.
1 2 3 4