https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/s-tureckoj-banej/
Вячеслав Денисов
Особо опасная статья
Герои, персонажи и события в романе вымышлены. Совпадения с реальными лицами случайны.
Пролог
Специализированная школа французского языка располагалась на улице Печатников. Массивное здание с крышей, напоминающей сползающую лаву, точеные колонны перед входом и львы с шарами в позах отдыхающих футболистов. Здесь все по-французски: география, литература, команды преподавателя на уроке физкультуры, и даже приблудившийся кот Марсик, сбежавший из сумасшедшей квартиры соседнего дома, где проживали завершенные алкоголики Чуевы, имел кличку Жюль. Впрочем, ему было совершенно безразлично, как его называют, когда кухарка выносила ему в коридор школьной столовой недоеденный учеником рамштекс.
– Джуль! – кричала она, держа на обрывке газетного листа, словно эклер, надкусанную котлету. – Джуль, чтоб тебя!.. Джулька, иди сюда!
Зачем так пронзительно голосить, пардон муа? Здесь мы, сзади…
В таких школах не учатся дети по территориальной принадлежности учебного заведения. Впрочем, почему бы и нет? Если есть четыре тысячи долларов в учебную четверть, примут хоть Чуева-младшего с олигофреническими проблемами. Но у Чуевых нет и сотой части этой суммы. Здесь учатся дети сотрудников французского посольства и наследники тех, кого принято в новой России называть людьми достатка, роскоши и свободы. В коридорах этой школы не увидеть драных колготок или ставших короткими за лето в деревне брюк. Ученики в период школьных каникул отдыхают не в деревне, а в Бургундии, Шампани или Провансе. По обмену. В условиях полной конфиденциальности и безопасности. Отроков и девиц от шести до семнадцати к трехэтажному строению в стиле ампир на улице Печатников привозят большие дяди с шеями толщиной с двадцатилетний кедр, в строгих костюмах, темных очках и с непременно выпирающими из-под невероятных размеров одежд кобурами пистолетов.
Это «бодигарды» – телохранители, если по-русски. Любой из них в момент, который они сочтут опасным, вправе напрячь шею и разорвать пополам всякого, кто приблизится к охраняемому ребенку. А ошибся он или оказался прав, это пусть папа разбирается, который платит за безопасность отпрыска. Пятьдесят долларов в час – средняя цена такой услуги, независимо от того, нужно будет кого-то рвать или нет.
Преподавательский состав собирали по всей России и зарубежью (если верить директору, уверяющему в этом всех, кто в начале учебного года в его приемной в сомнении теребит барсетки). Практически все учителя в школе на Печатниках являлись победителями конкурсов «Учитель года» либо были изъяты при помощи директорских чар из таких учебных заведений, как МГУ, Оксфорд и Йелль. Это очень трудная задача даже при условиях безграничного финансирования извне. Не потому, что из Йелля тяжело переманить в российскую школу преподавательский состав (это и без того ясно), а потому, что обязательным условием принятия на работу учителя должно быть отличное знание французского языка. Не на французском в школе на Печатниках позволено разговаривать лишь уборщице – тете Дусе и поварам. Но последние всегда в закрытом помещении, а потому испохабить французскую речь русским слогом не могут. С тети Дуси вообще спрос мал. Та засыпает в момент звонка на урок и просыпается за десять секунд до его включения. При этом все не понимают, когда она успевает содержать коридоры в идеальной чистоте.
Машины у подъезда, привозящие и увозящие детей, соответствуют статусу учреждения. А потому, когда рядом с «Понтиаком» и «Альфа-ромео», отсвечивающими лаком, причалил «ВАЗ-2102» оранжевого цвета, он стал мгновенно напоминать плевок туберкулезника на полу в операционной. Из машины с тонированными еще в годы расцвета кооперативной торговли стеклами никто не появлялся, и водители расположенных неподалеку иномарок сразу потеряли к ней свой нездоровый интерес. Вполне возможно, это приехал завхоз. Или сантехники, что наиболее вероятно: четверть часа назад один из легкообучаемых выкрал на уроке химии литий и бросил его в унитаз. После взрыва все телохранители не могли успокоиться добрых десять минут.
Между тем в дикого цвета «Жигулях» шло короткое совещание.
– Ты все запомнил? – спрашивал тот, что был за рулем. Он не отличался от стоящих на улицах охранников ни габаритами, ни стильностью строгого костюма. Тяжелый, но рассудительный взгляд из-под неподвижных бровей, спокойные движения.
– Все, – отвечал его спутник. Он тоже был велик размерами, принципиален в подборе одежды, но было в его поведении нечто, что сразу наталкивало на мысль о его статусе подчиненного. – Заходим, называемся представителями одного из богатых пап и спрашиваем, как найти директора. Нам показывают, но мы идем не к нему, а на второй этаж, где находится кабинет француженки. Забираем Колю и уходим. Машину бросаем на выезде из города, пересаживаемся в свою, и все. Что тут запоминать?
Старший щелкнул зажигалкой, из чего стало ясно, что время покурить есть – запомнил его спутник еще не все.
– В кабинете француженка не одна, – сказал он и бросил на спутника недоверчивый взгляд. – С ней телохранитель, которого она привезла из Франции. Он же ее переводчик. Она по-русски ни слова. Тебе это что-нибудь говорит?
Спутник поморгал глазами.
– Я так и думал. Объясняю в третий раз. Когда ее охранник поймет, в чем дело, он достанет пистолет и сделает из нас дуршлаг. Точнее, два дуршлага. А потому его нужно нейтрализовать, но сделать это так, Феликс… Дорогой мой Феликс! Нужно так это сделать, чтобы он был в состоянии переводить!
– Да понял я, понял…
– Ствол с тобой?
– Естественно, – возмутился Феликс. – Я не дурак на такие делюги без железа ходить.
Человек за рулем с явной антипатией пожевал фильтр:
– Нет, ты самый настоящий дурак. Ты законченный дурак, потому что тебе уже три раза было сказано оставить ствол дома. На входе в школу стоит «рамка», как в аэропорту, и тебе выломают мослы за спину раньше, чем ты что-то объяснишь. А пропуска у тебя, как у остальных, нет. Ведь нет?
Феликс нехотя вытянул из-за пояса массивную «беретту» и стал искать место в обшарпанной «двойке», куда бы его спрятать. Не найдя, поместил в ящик для вещей.
Старший открыл дверь, которая распахнулась с криком вступившей в интимные отношения кошки, и стал выбираться из-за руля. Но неожиданно развернулся, рухнул обратно и за рукав втянул в салон помощника.
– Знаешь, меня терзают кое-какие сомнения… Ты сказал, что знаешь французский язык. Рассей мои подозрения.
– А что? – пожал плечами Феликс. – Мсье, пардон, он, де, труа, жур… Я эту муру пять лет в школе зубрил.
Старший прищурился и сделал это так зло, что помощник чуть струхнул и спросил:
– Что?
– Ты учил французский в школе, которую закончил восемнадцать лет назад?.. То есть, ты не знаешь французский? – подумав о чем-то, он решил не портить дело с самого начала. – Если откроешь в школе рот, я сверну тебе голову прямо перед кабинетом завуча.
Когда он с улицы с размаху захлопнул дверцу, с лобового стекла на панель упало зеркало заднего вида. Ему все равно пора было падать; провисеть двадцать два года – не шутка.
Охранник на входе, которому не посчастливилось видеть средства передвижения господ, оценил их костюмы в тысячу долларов каждый и подобрел лицом.
– Я вас слушаю, – он поправил пояс с набором различных стрелятельно-щипательно-колотящих приладов. Так, на всякий случай.
– Мы представляем Егорычева Степана Арнольдовича, если вы понимаете, о ком я говорю. Уполномочены провести беседу с директором по вопросу об устройстве сына господина Егорычева в данное учебное заведение.
Таких гостей из школы на Печатниках гнать не принято.
– Да, конечно, – согласился охранник. – Подниметесь на третий этаж, кабинет директора налево.
– Благодарю, – сказал старший и шагнул в рамку.
За ним последовал Феликс. На середине пути он догнал своего спутника и, не двигая губами, тихо спросил:
– А кто такой Егорычев?
Старший поморщился и по-боксерски тряхнул подбородком. Ответа Феликс так и не дождался.
Дойдя до лестницы, они перешли коридор и взошли на лестницу с другой стороны. Третий этаж их не интересовал, старший точно знал, какую дверь искать. Уверенным шагом приблизившись к дубовой створке с цифрой «14», он уже почти положил ладонь на ручку, как вдруг остановился.
– Что? – взглядом спросил Феликс.
Старший на мгновение поднял вверх указательный палец и приблизил ухо к щели. «Урок, что ли?» – удивился он, проверив себя по часам. Но часы упрямо показывали, что сейчас идет большая перемена.
Видя на лице спутника сомнение и интерес, прильнул к двери и Феликс.
«Mon cher, vous maves promis…»[1]
– Что она говорит? – оживился Феликс.
– Ты же говорил, что учил? – со свирепой насмешкой пробормотал старший и снова прислушался к звукам за дверью.
«Courage, courage, mon ami…»[2]
– Не, что она говорит? – страдающе вымучивал Феликс.
Старший положил на его наморщенный лоб могучую ладонь и отпихнул в сторону.
«…delicieu!…divin!..»[3]
«Так… так… – подумал старший. – Еще чуть-чуть…»
«George, deja?..»[4]
«Пора», – понял спутник Феликса и, отстранившись от двери, врезал подошвой мокасина чуть правее дверного замка.
Створка треснула, как ломающийся сук, и отлетела в сторону. Двое ринулись внутрь. То, что представлял себе старший, никак не ожидал увидеть изучавший французский язык в средней школе села Кургуевка Феликс. В какое-то мгновение он даже растерялся.
На учительском столе не было свободного места. Посреди него, завалившись на спину, лежала та, чей волшебный голос слышался за дверью. Ее ноги в туфлях на шпильках были устремлены в люстру под потолком, подол длинной юбки упал, открывая точеные ноги и ажурные чулки на них. Золотые волосы прекрасной француженки разметались по столешнице, руки судорожно цеплялись за край стола, и она, по всей видимости, прихода посторонних не ожидала. Но еще больше не ожидал в этот момент посетителей телохранитель дивы, застрявший между ее изумительных ног в недвусмысленной позе. Можно было предположить, что он вынимает из попки учительницы шпильку, которую ей подложили на стул нерадивые ученики, но для этого вовсе необязательно было спускать до пола собственные брюки и снимать с пояса кобуру с пистолетом. Она лежала, бесхозная, на соседнем столе. На том, где, по-видимому, сексуальная преподавательница проверяла контрольные с французской грамматикой.
И тут Феликс пришел в себя. Коршуном подлетев к телохранителю, он нанес ему два сокрушительных удара в челюсть.
Телохранитель, так и не успев вернуть брюки на место, рухнул как подкошенный.
– Ты что творишь, кретин?! – зло прошипел старший, наблюдая за комой переводчика.
– Он представлял опасность, – констатировал Феликс. – Ты заметил, как он на кобуру посмотрел? Нет, ты видел, как он смотрел на эту долбаную кобуру?!
В глазах француженки засветился неподдельный ужас. Старший знал этот взгляд. Через мгновение раздастся визг, который заглушит все звуки в школе. Стараясь выглядеть как можно учтивее, он указал на край стола, поднес палец к губам, словно прося не делать глупых поступков, и тихо и быстро произнес:
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien.[5]
– Qui etes vons?[6] – Леденея от страха, она убрала руку с края стола, подобрала под себя юбку и уселась на столе, как изваяние.
– Это не важно, – пробормотал про себя старший и мягко поднял на нее взгляд. Он знал, как нужно разговаривать с испуганными женщинами. – Je voudrais voir le Kainakoff.[7]
– Vous parles de Nikolas Kainakoff?[8]..
– Oui, madame, – уже почти ласково подтвердил спутник Феликса, почувствовав после вопроса, что, если разговор затянется или усложнится, нехватка лежащего на полу телохранителя и переводчика будет ощущаться более явственно. – Ou est il?[9]
– Je vous le ramenerai tout-a-l'heure![10] – вскричала прекрасная преподавательница и живо соскочила со стола.
– Нет-нет, – остановил ее спутник Феликса. – Это тему мы уже проходили.
И протянул ей трубку, снятую с телефона.
– Может, ее снова положить, как лежала, да разговорить? – вмешался неугомонный Феликс, еще не отошедший от красоты французских ног.
– Qu est ce qu il a dit?[11] – заметив движение его руки, быстро спросила француженка и отстранила от уха трубку.
Старший поморщился и махнул рукой – межнациональное обозначение понятия: «пустяк, не заслуживающий внимания».
Пока она что-то быстро говорила в трубку, старший повернулся к Феликсу и отчетливо произнес:
– Еще раз откроешь рот, бью без предупреждения. Где бы ты его ни открыл.
Коля Кайнаков оказался рыжим малым с хитрым взглядом, довольно сообразительным для своих девяти лет.
– Вы не охранники.
– Мороженого хочешь? – Феликс плохо играл роль человека, любящего детей. За что тут же получил удар ученическим ботинком в голень.
– Твою!.. Сс… – сломался пополам шестифутовый громила и стал яростно растирать пораженную кость.
Переведя тяжелый взгляд с напарника на мальчика, старший мягко произнес:
– Vouz ne me reconnaissez pas, Nicolas?[12]
– Faites ve…nir linter…pre…te,[13] – cтараясь изо всех сил, выдавил ученик в сторону учительницы.
– Я ваш новый охранник, Коля, – сообразив, сообщил старший.
– А где Дима? – упрямо спросил мальчуган.
– У него корь.
– Как у мсье Жоржа? – третьеклассник покосился на ноги, торчащие из-под стола.
– Еще хуже. Пойдем, тебя зовет папа.
Пожав плечами, Коля направился к двери. Старший повернулся к прекрасной француженке и приложил к своим устам палец. Феликс тоже развернулся, провел рукой по горлу и, не сводя взгляда с декольте на ее блузе, сказал:
– Adieu, ma bonne.[14]
Все ушли.
– Moscou la ville sainte… – забормотала преподавательница, молниеносными жестами приводя в порядок свою одежду и прическу. – La voila la populace, la lie du peuple… Sans foi ni loi…[15]
Схватив с соседнего стола тетрадки, она машинально перебрала их и снова бросила на стол.
1 2 3 4 5 6 7
Особо опасная статья
Герои, персонажи и события в романе вымышлены. Совпадения с реальными лицами случайны.
Пролог
Специализированная школа французского языка располагалась на улице Печатников. Массивное здание с крышей, напоминающей сползающую лаву, точеные колонны перед входом и львы с шарами в позах отдыхающих футболистов. Здесь все по-французски: география, литература, команды преподавателя на уроке физкультуры, и даже приблудившийся кот Марсик, сбежавший из сумасшедшей квартиры соседнего дома, где проживали завершенные алкоголики Чуевы, имел кличку Жюль. Впрочем, ему было совершенно безразлично, как его называют, когда кухарка выносила ему в коридор школьной столовой недоеденный учеником рамштекс.
– Джуль! – кричала она, держа на обрывке газетного листа, словно эклер, надкусанную котлету. – Джуль, чтоб тебя!.. Джулька, иди сюда!
Зачем так пронзительно голосить, пардон муа? Здесь мы, сзади…
В таких школах не учатся дети по территориальной принадлежности учебного заведения. Впрочем, почему бы и нет? Если есть четыре тысячи долларов в учебную четверть, примут хоть Чуева-младшего с олигофреническими проблемами. Но у Чуевых нет и сотой части этой суммы. Здесь учатся дети сотрудников французского посольства и наследники тех, кого принято в новой России называть людьми достатка, роскоши и свободы. В коридорах этой школы не увидеть драных колготок или ставших короткими за лето в деревне брюк. Ученики в период школьных каникул отдыхают не в деревне, а в Бургундии, Шампани или Провансе. По обмену. В условиях полной конфиденциальности и безопасности. Отроков и девиц от шести до семнадцати к трехэтажному строению в стиле ампир на улице Печатников привозят большие дяди с шеями толщиной с двадцатилетний кедр, в строгих костюмах, темных очках и с непременно выпирающими из-под невероятных размеров одежд кобурами пистолетов.
Это «бодигарды» – телохранители, если по-русски. Любой из них в момент, который они сочтут опасным, вправе напрячь шею и разорвать пополам всякого, кто приблизится к охраняемому ребенку. А ошибся он или оказался прав, это пусть папа разбирается, который платит за безопасность отпрыска. Пятьдесят долларов в час – средняя цена такой услуги, независимо от того, нужно будет кого-то рвать или нет.
Преподавательский состав собирали по всей России и зарубежью (если верить директору, уверяющему в этом всех, кто в начале учебного года в его приемной в сомнении теребит барсетки). Практически все учителя в школе на Печатниках являлись победителями конкурсов «Учитель года» либо были изъяты при помощи директорских чар из таких учебных заведений, как МГУ, Оксфорд и Йелль. Это очень трудная задача даже при условиях безграничного финансирования извне. Не потому, что из Йелля тяжело переманить в российскую школу преподавательский состав (это и без того ясно), а потому, что обязательным условием принятия на работу учителя должно быть отличное знание французского языка. Не на французском в школе на Печатниках позволено разговаривать лишь уборщице – тете Дусе и поварам. Но последние всегда в закрытом помещении, а потому испохабить французскую речь русским слогом не могут. С тети Дуси вообще спрос мал. Та засыпает в момент звонка на урок и просыпается за десять секунд до его включения. При этом все не понимают, когда она успевает содержать коридоры в идеальной чистоте.
Машины у подъезда, привозящие и увозящие детей, соответствуют статусу учреждения. А потому, когда рядом с «Понтиаком» и «Альфа-ромео», отсвечивающими лаком, причалил «ВАЗ-2102» оранжевого цвета, он стал мгновенно напоминать плевок туберкулезника на полу в операционной. Из машины с тонированными еще в годы расцвета кооперативной торговли стеклами никто не появлялся, и водители расположенных неподалеку иномарок сразу потеряли к ней свой нездоровый интерес. Вполне возможно, это приехал завхоз. Или сантехники, что наиболее вероятно: четверть часа назад один из легкообучаемых выкрал на уроке химии литий и бросил его в унитаз. После взрыва все телохранители не могли успокоиться добрых десять минут.
Между тем в дикого цвета «Жигулях» шло короткое совещание.
– Ты все запомнил? – спрашивал тот, что был за рулем. Он не отличался от стоящих на улицах охранников ни габаритами, ни стильностью строгого костюма. Тяжелый, но рассудительный взгляд из-под неподвижных бровей, спокойные движения.
– Все, – отвечал его спутник. Он тоже был велик размерами, принципиален в подборе одежды, но было в его поведении нечто, что сразу наталкивало на мысль о его статусе подчиненного. – Заходим, называемся представителями одного из богатых пап и спрашиваем, как найти директора. Нам показывают, но мы идем не к нему, а на второй этаж, где находится кабинет француженки. Забираем Колю и уходим. Машину бросаем на выезде из города, пересаживаемся в свою, и все. Что тут запоминать?
Старший щелкнул зажигалкой, из чего стало ясно, что время покурить есть – запомнил его спутник еще не все.
– В кабинете француженка не одна, – сказал он и бросил на спутника недоверчивый взгляд. – С ней телохранитель, которого она привезла из Франции. Он же ее переводчик. Она по-русски ни слова. Тебе это что-нибудь говорит?
Спутник поморгал глазами.
– Я так и думал. Объясняю в третий раз. Когда ее охранник поймет, в чем дело, он достанет пистолет и сделает из нас дуршлаг. Точнее, два дуршлага. А потому его нужно нейтрализовать, но сделать это так, Феликс… Дорогой мой Феликс! Нужно так это сделать, чтобы он был в состоянии переводить!
– Да понял я, понял…
– Ствол с тобой?
– Естественно, – возмутился Феликс. – Я не дурак на такие делюги без железа ходить.
Человек за рулем с явной антипатией пожевал фильтр:
– Нет, ты самый настоящий дурак. Ты законченный дурак, потому что тебе уже три раза было сказано оставить ствол дома. На входе в школу стоит «рамка», как в аэропорту, и тебе выломают мослы за спину раньше, чем ты что-то объяснишь. А пропуска у тебя, как у остальных, нет. Ведь нет?
Феликс нехотя вытянул из-за пояса массивную «беретту» и стал искать место в обшарпанной «двойке», куда бы его спрятать. Не найдя, поместил в ящик для вещей.
Старший открыл дверь, которая распахнулась с криком вступившей в интимные отношения кошки, и стал выбираться из-за руля. Но неожиданно развернулся, рухнул обратно и за рукав втянул в салон помощника.
– Знаешь, меня терзают кое-какие сомнения… Ты сказал, что знаешь французский язык. Рассей мои подозрения.
– А что? – пожал плечами Феликс. – Мсье, пардон, он, де, труа, жур… Я эту муру пять лет в школе зубрил.
Старший прищурился и сделал это так зло, что помощник чуть струхнул и спросил:
– Что?
– Ты учил французский в школе, которую закончил восемнадцать лет назад?.. То есть, ты не знаешь французский? – подумав о чем-то, он решил не портить дело с самого начала. – Если откроешь в школе рот, я сверну тебе голову прямо перед кабинетом завуча.
Когда он с улицы с размаху захлопнул дверцу, с лобового стекла на панель упало зеркало заднего вида. Ему все равно пора было падать; провисеть двадцать два года – не шутка.
Охранник на входе, которому не посчастливилось видеть средства передвижения господ, оценил их костюмы в тысячу долларов каждый и подобрел лицом.
– Я вас слушаю, – он поправил пояс с набором различных стрелятельно-щипательно-колотящих приладов. Так, на всякий случай.
– Мы представляем Егорычева Степана Арнольдовича, если вы понимаете, о ком я говорю. Уполномочены провести беседу с директором по вопросу об устройстве сына господина Егорычева в данное учебное заведение.
Таких гостей из школы на Печатниках гнать не принято.
– Да, конечно, – согласился охранник. – Подниметесь на третий этаж, кабинет директора налево.
– Благодарю, – сказал старший и шагнул в рамку.
За ним последовал Феликс. На середине пути он догнал своего спутника и, не двигая губами, тихо спросил:
– А кто такой Егорычев?
Старший поморщился и по-боксерски тряхнул подбородком. Ответа Феликс так и не дождался.
Дойдя до лестницы, они перешли коридор и взошли на лестницу с другой стороны. Третий этаж их не интересовал, старший точно знал, какую дверь искать. Уверенным шагом приблизившись к дубовой створке с цифрой «14», он уже почти положил ладонь на ручку, как вдруг остановился.
– Что? – взглядом спросил Феликс.
Старший на мгновение поднял вверх указательный палец и приблизил ухо к щели. «Урок, что ли?» – удивился он, проверив себя по часам. Но часы упрямо показывали, что сейчас идет большая перемена.
Видя на лице спутника сомнение и интерес, прильнул к двери и Феликс.
«Mon cher, vous maves promis…»[1]
– Что она говорит? – оживился Феликс.
– Ты же говорил, что учил? – со свирепой насмешкой пробормотал старший и снова прислушался к звукам за дверью.
«Courage, courage, mon ami…»[2]
– Не, что она говорит? – страдающе вымучивал Феликс.
Старший положил на его наморщенный лоб могучую ладонь и отпихнул в сторону.
«…delicieu!…divin!..»[3]
«Так… так… – подумал старший. – Еще чуть-чуть…»
«George, deja?..»[4]
«Пора», – понял спутник Феликса и, отстранившись от двери, врезал подошвой мокасина чуть правее дверного замка.
Створка треснула, как ломающийся сук, и отлетела в сторону. Двое ринулись внутрь. То, что представлял себе старший, никак не ожидал увидеть изучавший французский язык в средней школе села Кургуевка Феликс. В какое-то мгновение он даже растерялся.
На учительском столе не было свободного места. Посреди него, завалившись на спину, лежала та, чей волшебный голос слышался за дверью. Ее ноги в туфлях на шпильках были устремлены в люстру под потолком, подол длинной юбки упал, открывая точеные ноги и ажурные чулки на них. Золотые волосы прекрасной француженки разметались по столешнице, руки судорожно цеплялись за край стола, и она, по всей видимости, прихода посторонних не ожидала. Но еще больше не ожидал в этот момент посетителей телохранитель дивы, застрявший между ее изумительных ног в недвусмысленной позе. Можно было предположить, что он вынимает из попки учительницы шпильку, которую ей подложили на стул нерадивые ученики, но для этого вовсе необязательно было спускать до пола собственные брюки и снимать с пояса кобуру с пистолетом. Она лежала, бесхозная, на соседнем столе. На том, где, по-видимому, сексуальная преподавательница проверяла контрольные с французской грамматикой.
И тут Феликс пришел в себя. Коршуном подлетев к телохранителю, он нанес ему два сокрушительных удара в челюсть.
Телохранитель, так и не успев вернуть брюки на место, рухнул как подкошенный.
– Ты что творишь, кретин?! – зло прошипел старший, наблюдая за комой переводчика.
– Он представлял опасность, – констатировал Феликс. – Ты заметил, как он на кобуру посмотрел? Нет, ты видел, как он смотрел на эту долбаную кобуру?!
В глазах француженки засветился неподдельный ужас. Старший знал этот взгляд. Через мгновение раздастся визг, который заглушит все звуки в школе. Стараясь выглядеть как можно учтивее, он указал на край стола, поднес палец к губам, словно прося не делать глупых поступков, и тихо и быстро произнес:
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien.[5]
– Qui etes vons?[6] – Леденея от страха, она убрала руку с края стола, подобрала под себя юбку и уселась на столе, как изваяние.
– Это не важно, – пробормотал про себя старший и мягко поднял на нее взгляд. Он знал, как нужно разговаривать с испуганными женщинами. – Je voudrais voir le Kainakoff.[7]
– Vous parles de Nikolas Kainakoff?[8]..
– Oui, madame, – уже почти ласково подтвердил спутник Феликса, почувствовав после вопроса, что, если разговор затянется или усложнится, нехватка лежащего на полу телохранителя и переводчика будет ощущаться более явственно. – Ou est il?[9]
– Je vous le ramenerai tout-a-l'heure![10] – вскричала прекрасная преподавательница и живо соскочила со стола.
– Нет-нет, – остановил ее спутник Феликса. – Это тему мы уже проходили.
И протянул ей трубку, снятую с телефона.
– Может, ее снова положить, как лежала, да разговорить? – вмешался неугомонный Феликс, еще не отошедший от красоты французских ног.
– Qu est ce qu il a dit?[11] – заметив движение его руки, быстро спросила француженка и отстранила от уха трубку.
Старший поморщился и махнул рукой – межнациональное обозначение понятия: «пустяк, не заслуживающий внимания».
Пока она что-то быстро говорила в трубку, старший повернулся к Феликсу и отчетливо произнес:
– Еще раз откроешь рот, бью без предупреждения. Где бы ты его ни открыл.
Коля Кайнаков оказался рыжим малым с хитрым взглядом, довольно сообразительным для своих девяти лет.
– Вы не охранники.
– Мороженого хочешь? – Феликс плохо играл роль человека, любящего детей. За что тут же получил удар ученическим ботинком в голень.
– Твою!.. Сс… – сломался пополам шестифутовый громила и стал яростно растирать пораженную кость.
Переведя тяжелый взгляд с напарника на мальчика, старший мягко произнес:
– Vouz ne me reconnaissez pas, Nicolas?[12]
– Faites ve…nir linter…pre…te,[13] – cтараясь изо всех сил, выдавил ученик в сторону учительницы.
– Я ваш новый охранник, Коля, – сообразив, сообщил старший.
– А где Дима? – упрямо спросил мальчуган.
– У него корь.
– Как у мсье Жоржа? – третьеклассник покосился на ноги, торчащие из-под стола.
– Еще хуже. Пойдем, тебя зовет папа.
Пожав плечами, Коля направился к двери. Старший повернулся к прекрасной француженке и приложил к своим устам палец. Феликс тоже развернулся, провел рукой по горлу и, не сводя взгляда с декольте на ее блузе, сказал:
– Adieu, ma bonne.[14]
Все ушли.
– Moscou la ville sainte… – забормотала преподавательница, молниеносными жестами приводя в порядок свою одежду и прическу. – La voila la populace, la lie du peuple… Sans foi ni loi…[15]
Схватив с соседнего стола тетрадки, она машинально перебрала их и снова бросила на стол.
1 2 3 4 5 6 7