О том, что они ревизуют причинность, нарушают второе начало термодинамики... Роют подкоп под вековые установления. Барклай думал... Он думал о том, что двух Рубцовых не может быть по тысяче причин. Ну, хотя бы, потому, что есть закон сохранения материи, хотя бы потому, что... - если уж есть два Рубцовых, то должен быть и третий. Третий! Ибо иначе этот невозможный второй не мог появиться!.. Ему неоткуда было бы взяться!..
- Проверить! - сказал вслух Барклай. - Проверить эту бессмысленную ревизию науки!
Мысль его, обретающую решительность и ясность программы, прервал новый звонок телефона.
- Албумбрук! - вопил в трубку мужской, чем-то знакомый голос, попнрбирпот...- и следом раздраженный женский:
- Простите, товарищ, к вам все время порывается звонить только что поступивший больной.
- Какой больной?
- Душевнобольной. Это говорят из психиатрического приемника.
- Как фамилия больного?
- Фамилия?" Сейчас посмотрю... В паспорте - Климов.
- Благодарю вас, - сказал профессор. Диверсия со взломом
С решительным и суровым видом Барклай надел пальто и уверенным шагом вышел из квартиры.
Было еще не поздно - около девяти. На улице было людно. Над крышей высокого здания бежали нарядные буквы рекламы: "Пользуйтесь услугами Аэрофлота. Экономьте время"...
- Время надо уважать! - тихо проговорил Барклай и направился к стоянке такси.
Вахтер, дежуривший в проходной института, долго не открывал. Когда, наконец, заспанная физиономия его появилась в окошечке, профессор сказал сердито:
- Безобразно относитесь к своим обязанностям.
Снял со щита все ключи своего отдела. Неторопливо поднялся по лестнице, миновав лабораторию, прошел в кабннетик Рубцова.
Было тихо. Только еле заметный булькающий свист. На пульте установки сгущения горели индикаторные лампочки.
Еще раз Барклай составил цепь умозаключений: допустим, вопреки правдоподобию и научной достоверности, что сейчас существует двое Рубцовых; один из них живет очередной, сегодняшний день своей жизни, другой вернулся из завтрашнего дня и живет сегодняшний день повторно; но так как текущий момент находится между сегодня, когда появился второй Рубцов, и завтра, когда первый уйдет в камеру, то сейчас должен существовать еще третий Рубцов - тот, который сидит в камере и перемещается во времени назад, из завтра в сегодня...
Профессор был уверен: там, в камере, конечно, ничего нет. Никакого третьего Рубцова! Но он считал, что убедиться в этом - значит бесспорным фактом отбросить бред о немыслимом перемещении против времени. Надо заглянуть в камеру, найти ее пустой, и тогда все станет по местам: утреннее событие превратится в галлюцинацию, как его и объяснял вначале вероломный Рубцов; завтрашняя газета станет подделкой, в полном соответствии с ее действительной сущностью, потому что подлинность ее антинаучна. В настоящей газете, разумеется, никаких таких сообщений не будет, так как их неоткуда будет почерпнуть. Так окончательно созрело простое решение: прежде - обесточить установку, затем - открыть и осмотреть камеру.
Барклай подошел к рубильнику общего энергоснабжения, положил руку на эбонитовую ручку. Но спохватился, почувствовав тошноту...
Погасил свет в кабинете. И был недоволен собой за эту неожиданную трусливую перестраховку.
- Сдаете, Федор Илларионович, - вслух упрекнул себя Барклай, - сдаете, профессор. Сдаете, борец против шарлатанства, - он уже кричал на себя. - Не сдавать! Не сдавать позиций!.. - Резко опустил лапу рубильника.
Ничего не изменилось. Только прекратился булькающий свист.
Несколько секунд было тихо. Тихо-тихо. Профессор начал свинчивать гайку с запора камеры. И тут послышались приглушенные, какие-то мягкие, ватные удары. Бу... бу... У Барклая начался озноб. Звук явно шел из камеры. Бу... бу... Громче, громче... Профессор дрожал, но упорно боролся с желанием бросить диверсию и включить рубильник. Медленно, со сжатыми скулами, под аккомпанемент ударов продолжал отвинчивать гайки наружного запора. Отвинтив их все, прыгающими руками зажег спичку, приоткрыл дверь камеры, осветил ее внутренность. Красноватым отблеском сверкали стены. Внизу в углу маленький воздухоочиститель. Больше ничего. Камера была совершенно пустой. И уже не было никаких ударов.
Барклай выдохнул полную грудь. И у него дернулось веко.
- Амен, - прошептал он, - Финита.
Сел, чтобы отдохнуть от напряжения. Привидение
Барклай мысленно резюмировал произошедшее. Да, главное, что он ожидал, подтвердилось: в камере была пустота. Значит двойники, обращенное время и все прочее - фикция. Неплохо... Но Федор Илларионович был далек от торжества. Мучил вопрос: почему были удары?
Барабанил пальцами по столу. Загадка была досадной и тревожной. Галлюцинация? Самовнушение от страха? Склоняясь к этому тривиальному объяснению, Барклай, однако, не был удовлетворен им. Слишком уж ясными, своеобразными были удары.
Неожиданно щелкнул выключатель, и в комнате зажегся свет. Зажегся сам! В первый момент, ослепленный, Барклай ничего не видел. Но уже через секунду он разглядел нечто чудовищное - смутную, полупрозрачную человеческую фигуру, которая медленно двигалась от выключателя в сторону рубильника общего энергоснабжения. Ошеломленный, Федор Илларионович громко, хотя слегка прерывающимся голосом, сказал:
- Это мне мерещится! Это самовнушение!
От фигуры послышался тихий, сдавленный шепот:
- Тоиди.
- Что? - крикнул Барклай.
Фигура не ответила. Мелкими рывками, задом, увязая в полу ногами, она направилась к рубильнику и с видимым усилием подняла его. В разгоряченном мозгу профессора кипело единственное упрямое стремление: освободиться от миража, любой ценой скинуть этот зрительный образ.
- Нет! - заревел он и прыгнул на фигуру. И попал в студенистую мякоть. Этого не может быть! - Тут из камеры выкатилась еще одна полупрозрачная фигура. Был сдавленный крик:
- Даг!
Мягким обхватом обволокло ноги профессора. Он рухнул на живот. И в тот миг он узнал обе эти фигуры, именно фигуры, а не лица: то были Рубцовы призрачные, полуощутимые, полувидимые. Двое!
Барклай очнулся, лежа на полу, от сильной боли в верхней части живота. Дверь камеры была закрыта и наружные гайки завинчены. И прямо на Федора Илларионовича шел, погружая ноги в пол, как в болото, полупрозрачный Рубцов. У него почти не было глаз, тускло просвечивали кости черепа, ткань одежды вроде жидкого стекла. Барклай инстинктивно зажал лицо ладонями рук. Он не видел, как полупрозрачный нагнулся над ним, но почувствовал у себя на лбу эфемерные, текучие как вода пальцы. Барклай крепко вцепился ладонями в собственную физиономию. Это была мертвая хватка. У профессора были зажмурены глаза, сжаты и руки и зубы. Зачем? В те жуткие секунды он не смог бы ответить на этот вопрос.
- Итотк, - сказал стекловидный, - К-то-ты?
Сделав невероятное усилие, Барклай сумел вывернуться, сбросил с себя мягкую, пронизывающую тесноту. Рывком подполз к двери, вскочил, ловко выключил свет, побежал по темному коридору. За ним никто не гнался.
У проходной остановился передохнуть. Мимо вахтера прошел с тщательно наигранным спокойствием. А выйдя на улицу, чуть не столкнулся лицом к лицу со своим сотрудником Иоссом - тот, выскочив из такси, торопливо шел к институтской проходной.
Барклай в это время скрылся в тени за газетным киоском. Иосс его не заметил. * * *
Вернувшись домой, профессор застал супругу за хула-хупом. Извиваясь, как индийская балерина, она обкатывала тоненькую талию большим красным обручем.
- Прекрати! - крикнул ей Барклай.
- Федик, - сказала она воркующе, - тебе сейчас звонили.
- Кто?
- Такой симпатичный мужской голос. Со студии телевидения. Очень извинялся и сказал, что позвонит попозже.
- О, черт! - взревел Барклай. - Прекрати эту крутню!.. - Он схватил обруч и бросил его в угол.
Прошел к себе в кабинет. Шагал там из угла в угол, силился вернуть утраченную уравновешенность. И понимание сути событий. Сел в кресло и прислушался к себе. Ныло в животе, тянуло бок. Опять прыгало веко. Федор Илларионович терпеть не мог этаких симптомов, боролся с ними тренировкой воли и дыхательной гимнастикой. И сейчас он принялся размеренно и глубоко дышать. А в голове его маячили стекловидные фигуры, и эта драка, завинченная камера, завтрашняя газета...
Придвинул телефон. Порылся в настольном алфавите. Набрал номер квартиры Рубцова... * * *
Тем временем в институтский кабинет Мая прибежал Иосс. Отвинтил гайки и открыл дверь камеры. Полупрозрачный, неуклюже утопая в полу, влез в камеру, Иосс поддерживал его, скользя руками в мягкой, водянистой плоти. Забравшись в камеру, полупрозрачный прошипел:
- Обисапс. Спа-си-бо.
- Счастливо, д-дружище, - сказал, стуча зубами, Иосс. - Чем могу, помогаю, хоть пока ни дьявола не понимаю... - Он завинтил гайки наружного запора. Разъяснение петель
Дома у Рубцова было полно народу. Оба Мая, Бригге, Гречишников, какой-то студент, узнавший о необыкновенном событии и сумевший проникнуть к самому его центру, фоторепортер, снимки которого пошли в завтрашний номер газеты "Жизнь", некий журналист, представившийся корреспондентом ежемесячника "Март", и еще несколько пронырливых тружеников прессы. Стоял дым коромыслом. Все курили, без умолку спорили друг с другом, держа в центре внимания, конечно, виновников торжества.
Двойники были порядочно утомлены, ибо Бригге, с одобрения Гречишникова, после пресс-конференции сумел-таки протащить Маев через кучу научных экспертиз и анализов. Благодаря напористости и обширным знакомствам Бригге, Рубцовы отдали на суд аналитикам частицы зубов и пряди волос, пробы желудочного сока, электрокардиограммы, энцефалограммы. Юра возил их даже в свой плавательный бассейн, где спортивный врач пустил в ход систему силомеров, доказавших небольшое физическое преимущество Двойника перед Маем. Двойник объяснил это тем, что он несколько старше и поэтому вправе называть Мая "мальчишкой". Словом, после двухчасовых мытарств двойники заслуживали отдых, который, однако, судя по домашней обстановке, предвиделся не скоро...
- Детерминизм, железный метафизический детерминизм, - восторженно вещал гость-студент, - где он теперь?!
- Детерминизм неприкосновенен, - устало сказал Двойник, - но причинные связи шире и многообразнее, чем принято было считать.
- Конечно, конечно, - поспешил согласиться студент.
- Все дело в структурных подвакуумных каналах, - продолжал Двойник, - еще Фейнман и Дайсон описывали античастицы как частицы, существующие в обратном времени. Правда, там была голая математическая формализация. Однако в работах Бригге и Ермакова была установлена аксиоматика мега-волновой функции бытия. Вслед за ними Гречишников дал истолкование подвакуумному сдвигу. И вот в струе этих исследований мной был рассмотрен вопрос об интерференции волн бытия, обращении времени и резонансе событий в сопровождающем поле. Эти работы выполнены при постоянной дружеской помощи моих коллег и товарищей Бригге и Гречишникова, которые присутствуют здесь и которых я от души благодарю.
Раздались аплодисменты. Бригге покраснел, вынул изо рта спичку и картинно раскланялся, а Саша запротестовал:
- Я только считал немножко... И до последнего времени не совсем верил в главное, в эффект петли. Честно говоря, еще час назад я не вполне доверял факту раздвоения Рубцова... Но теперь эффект петли, видимо, доказан.
- Именно! - гордо воскликнул Двойник. - И доказан неопровержимо...
Май протиснулся в кухню. Ему вдруг стало неинтересно. Открыл окно. Вдыхая свежий холодный воздух, думал, что завтра, в это повторное сегодня, и он станет таким же уверенным в себе и торжествующим, как Двойник. И ему было жалко нервных и трудных дней, что предшествовали сегодняшнему утру. Жалко сумасшедшей секретной работы, молчаливой драки с упрямым Барклаем, даже неопределенности в отношениях с Литой. И пришло в голову, что Двойник слишком жестоко обошелся с Климовым... Май сидел и думал, и ему было невесело, неприятно томило чувство твердой предрешенности, в которой он сейчас жил.
Тем временем Двойник уверенно развивал теорию интегрального детерминизма. Потом перешел к проблеме физического умножения. Говорил, что при достаточном интервале прогноза возможно не только удвоение, но и утроение, учетверение, удесятерение тел.
Вдруг остановился, взглянул на часы, хлопнул себя по лбу, вспомнив о важном. Обвел глазами присутствующих и остановился на Иоссе:
- Николай Осипович, нельзя ли попросить вас об одной маленькой услуге?
- Командуйте, Май Сергеевич.
- Отлично. Это может сделать только сотрудник нашего института, никого другого не пропустят. Пожалуйста, Николай Осипович, съездите сейчас в институт. В моем кабинете, возле камеры сгущения, прилипло к полу несчастное полупрозрачное существо. Не пугайтесь его, откройте камеру, помогите ему туда забраться и завинтите наружный запор. Вот и все. Не спрашивайте пока подробностей.
Иосс потоптался в нерешительности, махнул рукой:
- Еду, ладно! - и быстро вышел.
- Там, в институте, - продолжал Двойник, - некоторое время тому назад некий злоумышленник выключил энергопитание и открыл камеру сгущения, где создан квант пространства с обращенным временем. Мне пришлось выйти из кванта, чтобы включить питание и закрыть камеру снаружи, иначе дальнейшее продвижение в прошлое было бы невозможно. А теперь инженер Иосс поможет мне войти обратно в камеру и завинтит ее снаружи.
- Значит вас сейчас там двое - один едет к сегодняшнему утру, а другой дожидается Иосса? - спросил студент.
- Именно так.
- А всего четверо?
- Да, считая меня и, так сказать, естественного Мая Рубцова, четверо. Причем, в самое время происшествия нас было пятеро.
- Пятеро?
- Конечно, - сказал Двойник, - вообразите, что камера открыта на полпути из завтра и считайте: во-первых, есть я, сидящий в камере с самого начала - с завтрашнего дня; во-вторых, я, посаженный в камеру Иоссом; значит, в камере нас двое, - Он загнул два пальца. - Кроме того, есть я, вылезший из камеры, чтобы навести порядок.
1 2 3 4 5 6 7