Коробка была плотно закрыта крышкой, перед которой оказались бессильны и ногти, и зубы, и перочинный нож. Фрол долго вертел коробку в руках, пока не обнаружил сбоку маленькую защелку.
— Ироды фашистские! — пробормотал он со злостью, снимая защелку и откидывая крышку.
Глаза загорелись при виде изобилия: в коробке был спрятан сухой паек танкиста.
За те двадцать лет, что он пробатрачил в колхозе, вспахивая поля и сея пшеницу, таких продуктов ему видеть не доводилось. Фрол вытащил на свет керосиновой лампы банку рыбных консервов, затем еще одну банку с изображением сочных сосисок. За ними вынул пачку изюма, пакетик леденцов, сыр в непромокаемой упаковке, баночку джема. Упаковку с галетами Смерклый раскрыл сразу, но, попробовав одну, сморщился и выплюнул. На пол, в мусор, полетела вся упаковка.
Под галетами лежала крупная плитка шоколада. Содрав фольгу, Фрол засунул в рот всю плитку и стал смачно жевать, не обращая внимания на липкую коричневую слюну, которая текла по подбородку.
На дне жестяной коробки лежали семь папирос и две сигары. Папиросы и одну из сигар Смерклый сунул в карман гимнастерки. Вторую взял в рот и стал прикуривать от керосиновой лампы. Изрядно намучившись и потратив много времени, он так и не сумел запалить кончик. Надеясь, однако, сделать это позже, Фрол спрятал сигару в тот же карман.
Он сложил продукты обратно в коробку и сунул ее в вещевой мешок. После этого тихо выбрался из танка и направился в расположение роты.
— Лейтенант Калинин?
Алексей с трудом разлепил глаза. После напряженного дня и горячего ужина его сморило. Он так и уснул, сидя на снегу.
— Да, — ответил Калинин, увидев перед собой морду лошади.
Это сон? Или с ним действительно разговаривает лошадь?
— Здравия желаю! — Рядом с лошадью стоял солдат. — Меня прислали из штаба.
— И вам… того же, — ответил Калинин. Солдат принялся сгружать с крупа четвероногой «помощницы» какие-то вещи. Калинин поднялся, сдержанно зевнул и посмотрел на часы. Еще только восемь вечера! Кругом стояла непроглядная тьма, лишь кое-где разгоняемая кострами.
— Вас сегодня командиром роты назначили, — говорил солдат. — Вот, вам положено.
Алексей с удивлением принял большой овчинный тулуп с теплым мехом. Мороз подбирался уже градусам к двадцати, и этот тулуп лишним не будет.
— Ваша портупея и командирский планшет. — Солдат протянул клубок кожаных ремней. — В планшете карта местности с указанием района выдвижения роты. Вот здесь распишитесь, что получили.
На протянутом листке Алексей поставил свою подпись: «Кал» с росчерком.
— Валенки. Они теплее сапог.
— Спасибо.
— Не за что… — Он достал что-то из сумки, висящей на боку у лошади. — А это ваш командирский «тэ-тэ». Держите.
Алексей взял кобуру, в которой, судя по тяжести, находился пистолет.
— Вроде всё, — оглянувшись, сказал солдат. — Сухой паек на три дня и боеприпасы для роты подвезут утром. Если что забыл для вас, привезу утром… Да! Вот еще!
Из той же сумки он вытащил три фляги:
— Возьмите. Боевая норма.
— Это что? — недоуменно спросил Калинин.
— Спирт.
— Зачем?
— Да уж пригодится, — подмигнув, ответил солдат. — Без этой водички тяжело будет вашим бойцам в атаку идти.
Он причмокнул губами, подбадривая лошадь, и уже собирался уходить, но Алексей остановил его.
— Постойте! — промолвил лейтенант. — А где мои гранаты?
— Зачем гранаты? Они вам не положены.
— Как же я буду воевать без гранат?
Порученец едва заметно усмехнулся:
— Вы — командир. Ваша задача людьми командовать, а не гранаты бросать.
— Дайте пару. Я очень прошу!
Порученец устало посмотрел в глаза молодому лейтенанту.
— Бог с вами! — Он снял с плеча тканевую сумку. — Возьмите мои. Там пара «лимонок». Запалы отдельно лежат в специальном карманчике.
Калинин принял сумку, как святыню.
— Теперь всё? — спросил солдат. — Тогда удачи!
И он ушел в темноту, ведя лошадь под уздцы. Глядя ему вслед, Алексей перекинул через голову матерчатый ремешок сумки с гранатами.
ГЛАВА 3
Рота отделилась от полка в восемь утра, когда блеклый контур солнца только поднимался над заснеженными полями. Солдаты двигались единой колонной по протоптанной дороге. Впереди шли Калинин с политруком, чуть позади — старшина. Замыкала строй лошадь по кличке Дуня, которая, кроме дополнительных боеприпасов для роты и корма для себя, везла на санях пулемет «максим». Передвижения, производимые дивизией, официально именовались перегруппировкой. На самом же деле дивизия отступала. Части Красной Армии оставляли позиции и уходили на запад. Пару раз рота пересекалась с другими подразделениями и колоннами автомобилей. Однажды красноармейцам даже пришлось вытаскивать санитарную машину, провалившуюся в яму под снегом.
Они двигались по стрелкам, указанным на карте из планшета. Алексей мало понимал в обозначениях, поэтому карту в основном читал политрук, долго и терпеливо объясняя каждую мелочь.
Часам к десяти рота осталась одна. Вокруг больше не урчали двигатели грузовиков, не плелись лошадиные повозки, да и солдатских шинелей, кроме своих собственных, было не видно. Только молочный нетронутый снег, насколько хватало глаз, да линия леса на горизонте.
По сравнению с ночной стужей десятиградусный мороз только бодрил. Алексей еще с вечера надел овчинный тулуп и нисколько не замерз, впервые ночуя на снегу. Однако истинную ценность командирской одежды он понял утром, когда обнаружил, что бойцы роты облачены кто в шинель, кто в телогрейку. Овчинные тулупы оказались только у командиров взводов и политрука. Старшина почему-то ходил в простом ватнике, хотя Алексей был уверен, что шуба ему тоже полагается. В общем, в овчинном тулупе Калинин почувствовал себя увереннее, в соответствии с должностью командира роты.
Около одиннадцати утра рота вышла на окраину деревни Потерянная.
— Всё правильно, как и указано на карте, — сказал Зайнулов.
— А разве на карте может быть что-то не так? — спросил Калинин.
— Бывает частенько.
Потерянная с виду казалась почти заброшенной деревней. Около десятка старых почерневших изб образовывали единственную улицу. Бойцов встречали старухи в ветхих, заштопанных тулупах, голова каждой укутана в шерстяной платок так, что вместо лица виднелся только кончик носа.
— Нужно сделать привал, — подсказал Зайнулов. Налетел порыв ветра, и где-то одиноко ударил колокол. — Возможно, нас покормят… Хотя, глядя на этих старух, полагаю, что кормить придется их.
— Здравствуйте, — обратился Калинин к ближайшей местной жительнице и замолчал, уставившись на нее.
Бывший студент исторического факультета неожиданно обнаружил, что платок старушки завязан совершенно необычно. Алексей еще не сталкивался с подобным ни в одной из деревень, где ему приходилось бывать. Концы платка завязывались не на шее, а на макушке. Эта занятная этнографическая особенность нарушила ход мыслей Алексея.
— Здравствуй, сынок. Куда путь держите?
— Здорово, мать! — вклинился старшина. — Можно мы у вас в избах передохнем?
— Очень невежливо, что он ей не ответил, — прошептал Калинин политруку.
— А ты бы добросовестно рассказал, куда мы направляемся? — спросил Зайнулов. — Семен Владимирович правильно поступил, он перевел разговор на другую тему. Учись.
— Да мы не против, — отвечала старуха старшине. — Только покормить вас нечем.
— Ничего, мать, у нас свои продукты еще не закончились, — ответил Семен Владимирович.
— Слышьте, сынки, — сказала вдруг старуха, подавшись к ним. — Не через Полыновскую балку идете?
Алексей уже собрался открыть планшет с картой, но старшина опять вклинился:
— А в чем дело-то?
— Немец прошел в ту сторону. Много немца. — Семен Владимирович сразу посерьезнел.
— Насколько много? Как нас?
— Даже больше. И лошадей много, и оружия всякого. Они южнее прошли, мимо деревни, но мы всё видели.
— Глазастые же вы!
Алексей открыл карту. Тонкая линия со стрелкой на конце, показывающая путь роты, пересекала луга под названием Полыновские. Снова от порыва ветра где-то ударил колокол. Политрук оторвался от карты и едва заметно кивнул старшине. Тот закусил губу и стал глядеть на заснеженную равнину, начинающуюся за избами. Пока он думал, пока Зайнулов с озабоченным видом вытирал лоб, Алексей вновь обратил внимание на платок старушки.
Край платка покрывал сложный вышитый узор. Когда-то яркий и алый, он теперь выцвел от времени. На повязанном платке разобрать орнамент было сложно, но Калинин был уверен, что этот узор в некотором роде удивительный и непохожий на узоры в других русских деревнях.
— Рота! Разойдись! — скомандовал старшина и обратился старухе: — Мать, примите ребят.
Старуха кивнула и отошла к другим жительницам деревни, которые сгрудились возле крайней избы. Строй солдат рассыпался. Калинин, Зайнулов и старшина остались одни.
— Немца тут никак быть не должно, — сказал старшина. — И уж тем более нам нельзя двигаться вслед за ним.
— Вы хотите сказать, что мы не станем выполнять приказ? — ужаснулся Калинин.
— У нас нет оперативных данных! Нахождение немцев в этом районе означает вероятный прорыв, о котором мы не знаем. Мы можем напороться на целую дивизию, когда отправимся к Черноскальной высоте.
— Но мы должны выполнять приказ! Приказ командования!
— Мы тоже командование. Надо учитывать оперативную обстановку, а не тупо следовать приказам.
— Приказ нельзя обсуждать! — не унимался Калинин.
— Семен, — вступил в спор Зайнулов. — Лейтенант прав. Есть приказ, его требуется выполнить. Не обратно же нам идти? Дальше будем вести себя осторожнее. Пошлем вперед разведчиков.
— Не нравится мне всё это, — произнес старшина и быстро отошел. Алексей посмотрел на политрука.
— Это плохо, что немцы прошли в том же направлении? — спросил он.
— Естественно, ничего хорошего в этом нет. Мы не знаем их цель. Они могут помешать нам выполнить основную задачу. Кстати, давно хотел спросить. Почему мы должны занять эту высоту? Почему в таком отрыве от остальных войск? Если мы займем ее, как долго придется удерживать?
Калинин растерялся. Если честно, он не задумывался над этими вопросами.
— Я не знаю, — признался лейтенант.
— Комбат не сказал?
— Нет.
— И вы не спросили?
— Я просто не думал об этом.
— А следовало бы.
И политрук ушел вслед за старшиной. Алексей остался посреди дороги, почесывая лоб и прокручивая в голове фразы из разговора со старшиной и политруком.
Красноармейцы разбредались по домам, чтобы последний раз понежиться в тепле, пообедать и продолжить путь по заснеженным дорогам. В задумчивости Алексей посмотрел на ближнюю к нему избу.
— Ух ты! — пробормотал он, забыв обо всём. Изба вроде ничем не отличалась от тысяч других, разбросанных по средней полосе России. Рубленый дом с покатой крышей, три окна на фасаде в обрамлении сложных узоров. Ничего особенного. Но глаз Алексея тотчас уловил маленькие странности.
Обычный деревенский дом до нашего времени сохранил в себе языческую заклинательную символику, с помощью которой жильцы издревле надеялись обеспечить сытость и тепло, безопасность и здоровье, защиту от злых духов. Эта символика отражала единый образ мироздания. Искусно выпиленные доски на фасаде, закрывающие фронтоны и углы, изображали небеса и ход солнца. С крыши спускались деревянные «полотенца», на которых было изображено светило. В центре обычно ставили громовой знак — круг, разделенный на сектора — символ Рода или Перуна, оберегающий дом от попадания молнии. Щипец крыши всегда украшал конек.
На этой избе изображение солнца отсутствовало. В оформлении преобладали волнистые линии и плетеные «косы», которые обрамляли окна, закрывали края крыши и наружные углы избы. Даже чердачное окошко было вырезано в форме волны. На гребне крыши вместо конька торчал невысокий потрескавшийся треугольник, острым углом нацеленный в небо. Его назначения Алексей не понял.
Он достал из планшета школьную тетрадь в клеточку и чернильный карандаш. Дела на фронтах складывались скверно, части Красной Армии несли ужасные потери, а в душах советских людей поселилась обреченность. Но всё-таки Алексей надеялся, что война когда-нибудь закончится. Восстановят университеты, будет развиваться наука и славянская история тоже. И эти странные особенности языческой культуры деревни Потерянная как будущий ученый и настоящий исследователь Калинин обязан зафиксировать для того, чтобы заняться их изучением после войны.
Зачерпнув горсть снега, он растопил его теплом ладони и, макнув карандаш в талую воду, принялся зарисовывать избу. Вчерашний студент, а ныне командир роты тщательно выводил каждое бревнышко, каждый узор. Закончив, Алексей по памяти начал рисовать старуху в платке. Он максимально точно отобразил, как был повязан платок, но вот узор по краю вспомнить не мог. Легкий порыв морозного ветра пощекотал лицо. Колокол снова напомнил о себе. Алексей оторвался от рисунка и еще раз задумчиво посмотрел на крышу избы, на непонятный треугольник. И только сейчас заметил, что на его плоскости вырезаны какие-то цветы.
Просто так ничего не бывает. Если человек имеет фамилию Кузнецов, значит, его предки работали в кузнице. А понятие «сутки», несомненно, произошло от слова «ткать». На всё есть причины. У всего свои истоки.
Истоки существовали и у этого треугольника, расписанного цветами. Он служит неким символом. Вот только символом чего?
В натопленной избе было довольно жарко, воздух пропитали несовместимые запахи свежей выпечки и солдатского пота. Возле порога были свалены шинели и ватники. Чуть поодаль «шалашиком» стояли винтовки. Из комнат раздавался зычный мужицкий говор. Алексей не вошел туда, ему не хотелось к бойцам. Он знал, что будет чужим среди них, а они почувствуют его неловкость. Поэтому топтался возле двери, делая вид, что разглядывает обвалившуюся замазку на старой печи.
Впрочем, через минуту он понял, что задержался здесь весьма кстати. Рядом с входом были приколочены оленьи рога, с которых свешивались хозяйкины тулуп и платок.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6