— Спасибо вам за приют! — прокричал старик сквозь шум. — Будете в Прейтоне, обязательно загляните в мою лавку. У меня есть очень интересные книги по философии Шульганга и Таффа, которые, я уверен, вам понравятся, мистер Ротанг.
— Непременно загляну, — пообещал Зверолов-старший.
— Да, и вот еще что, — сказал старик, задумавшись на секунду. За его спиной транспорт уже встал на плиты, на белоснежном фюзеляже открылся люк, из которого робот-стюард опустил трап. — Я бы на вашем месте избавился от зеркала в каминной комнате. Расколите его.
— Зачем? — спросил отец.
— Я прочел в одной книге, что давным-давно Темный Конструктор изготовил зеркала, которые обладают чудесными способностями. Правда, он не смог эти способности раскрыть. Много лет прошло с тех пор, никто не ведает, что стало с зеркалами… Вдруг ваше зеркало одно из тех? Вдруг Зловещий Деспот нашел им применение как раз сейчас, когда нити событий сплелись в единый клубок?
Даймон почувствовал, как у него мурашки побежали по коже.
— Спасибо за предупреждение, — сказал отец. — Мы подумаем.
Больше старик ничего не говорил, только кивнул на прощание и вошел в аэробус. Люк за ним захлопнулся, гудение усилилось, и планетарный транспорт плавно пошел вверх. Глядя на поднимающуюся в небо машину, Даймон представил, что она стартует прямо в космос. И тогда он спросил отца:
— Почему Звероловы должны обязательно жить в этом лесу? Что нас держит здесь? Почему мы не можем переселиться на другие планеты?
Отец сурово посмотрел на него.
— Повторный экзамен по кентавру будет завтра. Тренировок сегодня не назначаю, ты должен настроить себя на экзамен.
— Ты не ответил мне.
— Выкинь из головы дурные вопросы и начинай готовиться к завтрашнему испытанию. Не то опять вместо кентавра свалишь какого-нибудь хорошего человека.
Слова отца обидели Даймона, и он, насупившись, Шел почти до самого дома, пока в нем родились нужные слова:
— Мне надоел лес, надоели звери. Неужели так будет продолжаться всю жизнь? Силки, клетки, кормежка. Сколько можно!.. Я хочу большего. Хочу улететь куда-нибудь. Как мой брат…
— Твой брат глупец. Вместо того чтобы постигать мудрость и философию, он сбежал из дома и записался в крестоносцы. Ради каких идеалов он отправился на войну в систему Диких? Ради веры? Нет. Ради горстки церковников, которые бесятся оттого, что им подчинены не все уголки союзных территорий, что не на всех планетах торчат башни Десигнаторовых храмов.
— Зато он увидит мир. И потом, он говорит в письме, что скоро станет паладином. А мне суждено умереть от скуки в этой глуши! Я никем не стану!
— Да-да, суждено умереть от скуки в этой глуши! — раздался позади него дразнящий голос.
Даймон обернулся и обнаружил позади себя очкастого страуса с длинной шеей и примечательными кривыми ногами.
— А вот и наша пустоголовая курица, — сказал юноша. — Где тебя носило целую неделю, Лола?
— Зато он увидит мир! — откликнулась птица. — Силки, клетки, кормежка…
Можно сказать, что Лола являлась для Звероловов домашним животным. Когда Даймону исполнилось семь лет, он нашел в лесу яйцо. Движимый любопытством, юный натуралист поместил яйцо в самодельный инкубатор и через несколько дней получил смешного длинноногого цыпленка. Птица росла, в общем-то, неплохая, иногда только воевала с роботом-уборщиком, а иногда миграционный инстинкт уводил ее в лесные дебри, откуда Лола возвращалась, едва передвигая лапами и жутко голодная. Самостоятельно добывать пищу птица не умела. Отец шутил по этому поводу, что Лола до сих пор считает, будто толченый орех вырастает из миски, в которой он появляется каждое утро.
Как у большинства очкастых страусов, ее органы речи были устроены так, что она могла повторять человеческие фразы. Их сути птица, естественно, не понимала, но запоминала исправно и при случае долбила по ушам с завидным постоянством.
Метнув на Лолу укоризненный взор, Даймон повернулся к отцу.
— Я хочу, чтобы ты мне ответил.
— Мне нечего ответить на вопросы, которые напоминают пустую болтовню этой курицы. Материковые леса есть твой дом, твоя жизнь. Куда ты хочешь отправиться в космос? Чем будешь заниматься? Тоже запишешься в крестоносные рыцари и уйдешь на войну в систему Диких Племен? Прекрасная перспектива сложить голову во славу жадных церковников.
— Почему, есть другие профессии. Разведка дальних планет, пилотирование звездолетов, межзвездная торговля…
— Значит, в то время, пока я обучаю Зверолова младшего уникальным искусствам, в голове у него крутится межзвездная торговля? Значит, когда ты сидишь в засаде на кентавра, то думаешь о продаже панталон?
— Прекрасная перспектива! — возопила птица прямо над ухом.
— Послушай, кривоногая! — сказал Даймон, угрожающе направив на Лолу палец. — Не вмешивайся в разговор людей. Заткни свой говорливый клюв и позволь нам обсудить серьезные вещи.
Сведя глаза в кучку, страус внимательно изучил вытянутый палец Даймона, а затем самым нахальным образом цапнул за него. Не дожидаясь, пока рука взбешенного юноши как обычно ухватит ее шею, болтливая птица унеслась в направлении дома, громко треща ломаемыми кустами.
— Я тебе покажу, поганица! — прошипел юноша. — Завтра в твоей миске будет неурожай толченого ореха!
— Вот видишь, — сказал отец, — ты даже с птицей не можешь управиться. А что говорить о звездолете… Готовься к экзамену. Если сдашь его с первой попытки, то отправимся в метрополию. Я обещаю.
— Ура-а!! — завопил Даймон так громко, что напуганные птицы вспорхнули с ветвей. — А если не получится с первой попытки — полетим в столицу?
— Не раньше, чем через полгода.
— Почему?
— Ну, я сам столько лежал в гипсе, когда не сдал экзамен. Копыта у кентавра, знаешь, какие тяжелые?
Экзамен Даймон сдал с первого раза. Удар его был сильным и точным. Потеряв сознание, кентавр рухнул мордой в примятую траву и не подавал признаков жизни до самых сумерек, что позволило доволочь его до фермы и поместить в клетку. Отец был доволен и сказал, что помнит о своем обещании и что они обязательно отправятся на Гею Златобашенную. В предвкушении своего первого межзвездного перелета Даймон прожил около недели. На тракторе они съездили в Прейтон, где сдали животных заказчикам — кому для дома, кому для дрессировки, кому для охраны фермерского скота. Несколько экземпляров даже взял Прейтонский зоопарк. Сумма кредитов, перечисленных на счет отца, оказалась аж шестизначной, и в кассах космопорта отец купил два билета на небольшой лайнер, который раз в полмесяца совершал прямой рейс в столицу Союза.
До даты, указанной на билетах, оставалось три дня. Они вернулись на ферму, и Даймон неожиданно вспомнил слова букиниста, которые старик произнес перед отлетом.
— Пап, — сказал он, — может, нам все-таки стоит расколоть зеркало?
Они стояли в каминной комнате и глядели на свои худые и немного вытянутые изображения — зеркало всегда было слегка кривым.
— Ты же знаешь, что я не верю ни в Десигнатора, ни в Темного Конструктора, — ответил Ротанг. — К тому же я сомневаюсь, что в этом зеркале таится угроза.
— Но времена сейчас тревожные, и лишняя предусмотрительность не повредит.
Отец пожал плечами.
— Я не готов так сразу разбить зеркало, которое является частью нашего дома на протяжении нескольких веков. Давай вернемся к этому разговору после возвращения из столицы.
Но вернуться к разговору они не успели, как, впрочем, не успели и улететь в столицу. За день до рейса, когда Даймон находился в каминной и как обычно разговаривал с орудием своих тренировок по фехтованию, он внезапно заметил странную перемену в окружающей обстановке. Несмотря на солнечный день за окном, воздух в комнате вдруг потемнел, сделался густым и сладким. Даймон отложил палку и, оглядевшись, обнаружил то, что заставило сердце замереть.
Гладь зеркала помутнела. Мебель и стены комнаты по-прежнему отражались в ней, но отражение самого Даймона вдруг исчезло, словно стертое ластиком. Словно зеркало растворило изображение живой плоти.
Пока юноша испуганно соображал, что все это может означать, откуда-то раздался удар колокола. А следом из зеркала вышли три существа.
6
Храм Десигнатора,
Центральный материк, Гея Златобашенная
Неистовая речь митрополита прокатывалась по башне, заполняя все ее пространство. Каждое слово звучало веско и пронзительно. Люди на балконах, оробевшие от мощи богослужения, затаили дыхание. Серафима сидела в своей ложе ни живая ни мертвая. На ее коленях покоился шар, в котором шевелилась и поворачивалась серебристая, вспыхивающая искрами кровь бога.
В первый момент она не поверила. Несомненно, она узнала все признаки, о которых читала в «Апокрифах» — и подвижность, и серебристый цвет, и искрение, — но все равно не поверила. Шутникам и шарлатанам не стоит большого труда, чтобы сфальсифицировать подобные свойства.
Но если у нее на коленях искусная фальсификация, то что делать с трепетом и небывалым блаженством, которые она испытывала, когда прикасалась к ней? Ни волнующий баритон митрополита, ни исполинские размеры храма и десятки тысяч верующих в колодезной пропасти не могли пробудить в ней подобного чувства. Это сделал прозрачный сосуд, в котором двигалась неизвестная субстанция.
«Можно обмануть глаза, — вспомнились слова Фреи. — Можно обмануть разум. Но чувства обмануть невозможно. Они подобны маленькому детектору лжи, сидящему в тебе. Нужно чутко вслушиваться в его слова. И тебе откроется много интересного об окружающем мире».
От того, что ей открылось, Серафима испытала страх. До этого момента она не верила в существование Всевышнего. И вдруг, в одно мгновение, все ее представления рассыпались, точно хрустальная ваза, опрокинутая на мраморный пол.
«Итак, допустим… только допустим, — подумала она, — что у меня в руках находится выпущенная кровь бога. Бога, который, если верить словам митрополита из кафедральной кабины, жив и подвергает сынов своих испытанию на веру. Может ли такое быть, что (она приподняла шар) довольно весомая часть божьего тела, оказавшаяся у меня, является долей этого испытания? Бог решил проверить своих подданных и выпустил из себя кровь, а после этого потушил звезду, символизирующую собственную жизнь. Правдоподобный вариант? » — Вряд ли, — едва слышно произнесли ее губы. Человек, доверивший Серафиме эту святыню, сказал, что больше нет. Ихора больше нет, не существует на свете. Значит, и в теле Десигнатора тоже…
Она на миг представила, что случится, если люди в храме узнают, какую ценность и какое важное доказательство держит сейчас в руках Серафима Морталес. Начнутся паника, хаос. Тысячи верующих будут в безумии метаться по балконам. Многие, лишившись разума, кинутся вниз. Ужаснувшись представленной картине, она поспешно натянула бархат на стеклянный сосуд, тем самым укрыв его свечение.
Что же случилось? Почему это произошло? Что за человек приходил к ней, и каким образом к нему попал святой ихор? Мучительные вопросы меркли перед единственным главным…
Что делать ей?
Серафима часто задышала, потому что в груди перестало хватать воздуха. Защипало в глазах — вот-вот покатятся слезы, и она испугалась, что люди обратят внимание на плачущую дочь Морталес, придут ее утешить и заметят святыню. В один миг случится то, что она представляла себе и чего так боялась.
Нет. Пока никто не должен знать. Именно об этом говорил незнакомец. Люди не готовы принять доказательство гибели Десигнатора. Никто не должен знать, разве что… В самом деле! Святыня предназначалась не ей, не Серафиме. Произошла ошибка. Таинственный незнакомец не ведал, что вместо благочестивой Фреи на мероприятие прибыла ее дочь.
Она дотронулась до сережки, включив встроенный микрочип переговорного устройства.
— Антонио! Ты слышишь меня? Пресс-секретарь, чье ложе находилось несколькими ярусами ниже, откликнулся после короткой паузы:
— Что… что случилось? Неужели я храпел! Быть такого не может… Алло?
— Антонио, будь добр, немедленно соедини меня с матерью.
Голос протогирейца сделался серьезным.
— Что-то случилось? — Он замолчал, а затем медленно произнес: — Это из-за того предмета, которой был у вас в руках?
Догадливость Антонио сейчас была очень некстати.
— Соедини меня с матерью, — с трудом произнесла Серафима, едва сдерживая рыдание, готовое прорваться в ее речь.
— Да, сейчас сделаю, — ответил Антонио и исчез.
В ухе повисла тишина, которая показалась девушке чересчур долгой. Что-то было не так, она это чувствовала. Пауза затянулась. Митрополит продолжал вещать из кафедральной кабины, и слова его уже казались пустыми, бессмысленными.
— Моя госпожа, — раздался обеспокоенный голос Антонио, — связи с усадьбой нет. Не представляю, в чем дело.
Серафима подняла глаза и посмотрела на худого старца с бородкой ученого, который восседал в ложе напротив и вслушивался в речь митрополита.
— Знаешь что, — прошептала она, — тогда свяжи меня с Игнавусом.
— Секунду.
Она неотрывно смотрела на советника президента и увидела, как он встрепенулся, как дотронулся до мочки уха. Затем поднял глаза.
— Серафима Морталес? — услышала она.
— Здравствуйте, советник. Простите, что потревожила вас в столь неподобающий момент, но именно сейчас мне необходима ваша помощь.
— Что случилось?
Серафима уже открыла рот, но тут внезапно сообразила, что важные слова, которые упадут с ее губ, пронесутся через несколько передатчиков, ретрансляторов и пару спутников. К каждому из этих устройств может быть приложено человеческое ухо. Неважно — газетчика, прослушивающего телефонные переговоры в поисках сенсации, или простого техника, до которого слова долетят невзначай. В любом случае пара подслушанных фраз породят слух, нарастающий, как снежный ком. Более того, Серафима вдруг поняла, что просто не может сказать: «Знаете, Игнавус, а бог Десигнатор мертв. Мне это известно, поскольку я держу в руках приблизительно полтора литра его крови». Нет, эти слова невозможно произнести вслух!
1 2 3 4 5 6 7 8 9