«Да, но это только теоретическая возможность… ну в свете событий в Сибири…», - Водянкин заметно тяготился неприятным разговором. Севе тоже стало как-то неловко. «А Хуа будет со мной всё это обсуждать?», - робко поинтересовался он, совершенно чётко представляя себе практическую бессмысленность поручения.
«Твоя задача, товарищ Осинцев, встретиться и поговорить, а остальное - уже не твоя забота, ясно? Вот и иди. А потом расскажешь, что да как», - Буянов вмешался в разговор, явно желая облегчить положение руководства. Серьёзность, с которой было дано поручение, несколько озадачило Севу. Было понятно, что его не одного посылают к китайцам с такими вопросами (тут он понял, что вызванный перед ним экономический обозреватель Тагильцев, очевидно, получил задание встретится с президентом Китайско-уральской торгово-промышленной палаты господином Ли). Ясно было, что такие же разговоры будут и с казахами, и с европейцами.
Очевидно, ситуация накалялась и предпринимались попытки получить максимум информации о настроениях великих держав в преддверии чего-то большого и страшного. Ну, или в данном конкретном случае, просто показать китайцам, что скоро к ним придут с требованием официальных ответов, что более всего походило на правду. Впрочем, была ещё одна малораспространённая версия, изложенная ему одним пьяным полицейским чином пару дней назад: «Они специально делают вид, что всё вот-вот рухнет, чтоб спровоцировать подполье… И Пирогова… Чтоб они без подготовки двинули сюда… Ловушка такая». Эта версия казалась самой экзотичной, потому что не совсем было понятно, насколько грозные силы у Пирогова и что реально может противопоставить Урал.
…Разговор китайского офицера и уральского журналиста происходил в ресторане «Харбин», почти официальном центре китайской резидентуры в Екатеринбурге, стоящем наискосок от старого здания китайского консульства. Сейчас консульство стало посольством и переехало в Новый центр, а в старинном особняке и размещалась Китайская военная миссия. Сквозь большие окна Сева рассматривал новое китайское знамя, развивающееся над особняком и мысленно соглашался с многократно высказанном мнением, что красное со звёздочками смотрелось не так эффектно, как это, с драконами. Майор Хуа наконец закончил разговор с неизвестным собеседником, положил коммуникатор на стол и внимательно посмотрел на Севу: «Больше мне нечего сказать, дорогой Висеволоди Николаивиси», - старательно выговорил он и сделал официанту призывный знак.
Разговора не получилось. Пространно обсудив погоду, Хуа дал возможность собеседнику задать свои вопросы, при упоминании вторжения мятежников и возможного переворота изобразил на лице крайнее изумление, но в ответ ничего не сказал, сославшись на свою неосведомлённость.
Собственно, и так было ясно, что услышать что-то новое от такого человека решительно невозможно. Кроме того, в Китае вот-вот должны были пройти новые выборы, да и майора (об этом Сева знал со слов корреспондента «Харбинской Вещательной Компании») больше волновали события в далёкой Африке, где его родной брат командовал гарнизоном в самом центре мятежной Шестой провинции.
«Ну и ладно, и то спасибо», - подумал Сева, покидая ресторан. Ясно было одно: на китайскую поддержку Уральской республике рассчитывать не приходиться, может это и хорошо. Во всяком случае, явно лучше, чем их навязчивое и всё более угрожающее присутствие в Сибири.
День, между тем, обещал быть многотрудным. По итогам разговора надо было ещё раз встретиться с Буяновым, а потом, как обычно бывает, ещё раз пересказать всю беседу Водянкину. Кроме того, пришла пора сдавать очередной обзор культурных событий для «Республики» и аналитику для «Eurasia Review».
С культурой всё было довольно просто: самую модную книжку сезона, роман белоруса Рыгора Лыбыдя «Батька», Сева успел прочитать и собирался её разгромить. Всё-таки белорусская книжка была гораздо слабее изданного в Лондоне эпоса «Жизнь Туркменбаши» некоего Дурды Саламбека (о чём писать было нельзя в связи с неприятными выпадами автора в адрес всемогущего Ислама Реджепова) и хуже даже романа-хроники «Борис Ельцин», в прошлом году вышедшего в Екатеринбурге из-под пера Льва Мутькова, сотрудника государственного архива Республики. Лишний раз восславить достижения родной уральской культуры - это дело всегда приветствовалось. С кино было и того проще: украинский мегаблокбастер «На службе Украине. Миссия в Москве» был вне конкуренции.
…С этим фильмом была связана целая трагикомичная история: сценарий для очередной серии похождений украинского суперагента и борца с москалями Богдана Козака написали ещё год назад, а съёмки закончились буквально за день до рязанских событий. С этого странного совпадения и начался триумф совершенно бестолкового и пустого фильма.
По сюжету боевика, в Москве случалось восстание против ооновской администрации и к власти приходила кровавая клика некоего полковника Сталинского. Естественно, первым делом очнувшиеся москали собирались уничтожить Украину, и для её спасения в охваченную мятежом Москву и отправлялся Богдан Козак. Фильм был снят и почти смонтирован, но продюсеры колебались, стоит ли выпускать такое кино на фоне реальных событий в Москве. Однако тут в ситуацию вмешались американцы. Присланные специалисты срочно перемонтировали фильм, досняли несколько эпизодов и убогий шовинистический лубок обратился мощным блокбастером на злобу дня. Премьеру задержали на два месяца, зато кино прошло с оглушительным успехом по всему миру, а исполнителя роли Богдана Козака Василя Донцюка даже включили в число претендентов на нового исполнителя роли Джеймса Бонда.
Короче говоря, с культурой можно было разобраться быстро и Сева решил с неё и начать, а уж к вечеру заняться чёртовой аналитикой, хотя чутьё ему подсказывало, что с этим можно не спешить: ситуация менялась слишком быстро, чтобы её анализировать.
2. From Russia With Love.
Василий Михайлов отправил машину в гараж, а сам пошёл в свой кабинет. Вообще-то он вполне мог бы подождать, пока задержанного допросит кто-то из штатных следователей. Но ситуация была тревожной, начальство требовало срочного доклада, полиция в лице своего начальника Ряшкина билась в истерике, пыталась получить дело в свои руки, поэтому от него все хотели скорейшего отчёта. Заморские кураторы тоже беспокоились: лично Михайлову уже звонили и Уиллс, и его коллега из Евромиссии Ковалевский. Всю последнюю неделю он провёл на работе, лишь дважды ненадолго заехав домой за чистыми рубашками. Тогда жена посмотрела на него с отчаянием, и он в очередной раз подумал - не пора ли отправить её вместе с ребёнком куда-нибудь за границу?
Михайлов прошёл в свой кабинет, снял плащ и приказал ввести задержанного. «Хороший подарочек сделали нам москали к Дню конституции - подумал он, растирая виски - так сказать, from Russia with love!».
…Утром подполковник Михайлов завтракал в кофейне «Гондурас» с высокопоставленным чином из МВД. Чиновник был человеком пустейшим и представлял интерес только тем, что в своих собственных целях вёл игру с Комитетом охраны конституции Уральской республики против своего непосредственного начальника, министра Ряшкина. В самый разгар полного туманных намёков разговора с Михайловым связался начальник Оперативного отдела КОКУР Женя Климук и доложил: сотрудники охраны Президента задержали человека, пытавшегося установить в главном зале ресторана «Порто-Франко» миниатюрный распылитель токсинов. Михайлов спешно распрощался с болтавшим без умолка полицейским и срочно поехал в здание Комитета.
Все эти интриги внутри прогнившего МВД тем более раздражали Михайлова, чем больше он получал информации по Главной Проблеме: тихое и беспомощное промосковское болото в несколько недель разродилось развёрнутой подпольной организацией, борьбой с которой и занимался КОКУР все эти дни. И вот - кульминация: попытка установить распылитель токсинов в том самом месте, где вечером президент Уральской республики Полухин должен был говорить свой тост в честь очередной годовщины второй уральской конституции.
К сожалению, задержан был совсем не тот человек, которого так хотел поймать с поличным Михайлов. Исчезнувшие со складов токсины ожидали увидеть в руках засланного из Москвы «Джеймса Бонда», но их, как оказалось, пытался заложить не пресловутый московский диверсант, а какой-то жалкий студентик, работавший в ресторане помощником официанта.
Это было неприятным фактом. «Только народовольцев с молодогвардейцами нам тут и не хватало!», - злобно думал Михайлов, поглядывая на дверь кабинета. Беспомощность, которую органы безопасности неустанно демонстрировали общественности Республики в последние недели, в любой момент могла перестать быть игрой и обернуться реальным поражением.
Два здоровых лба ввели в кабинет щуплого мальчишку интеллигентного вида. Михайлов жестом показал на кресло перед собой и приказал конвою выйти.
– Ну, рассказывай, террорист… Иван Помидоров, - в голове крутилась какая-то старая глупая песня, но о чём она и к чему, Михайлов уже совершенно не помнил. Парень молчал.
– Не надо только вот молчать… Как устанавливать распылитель токсинов в общественные здания - мы смелые, а как отвечать так молчим? - Василий Георгиевич судорожно думал, быть ли ему злым или добрым.
Но на самом деле ему было глубоко неспокойно. Некомфортно. Все эти годы он знал, что рано или поздно так будет, что рано или поздно ему придётся начать борьбу с теми, чьи идеи и мысли он и сам разделял. Частично, в глубине души, но разделял. И даже в этот раз он рассчитывал столкнуться с коллегами, с профессионалами, воюющими по долгу службы, но уж никак ни с юным идеалистом. Наверное, он всеми силами отгонял от себя мысль, что у московских мятежников есть просто сторонники, а не озлобленные реваншисты из числа разогнанной гэбни.
– Понимаешь, друг мой, Егорушкин Сергей Юрьевич, - Михайлов уже прочитал по дороге справку, составленную оперативниками и освежил свои знания относительно недлинной биографии молодого террориста, - ставишь ты меня в трудное положение.
Михайлов ещё раз задумался. Жучков в кабинете не было, это он знал точно. Он ослабил галстук и откинулся в кресле, решив сыграть доброго следователя.
– Понимаешь, что у меня нет выхода? Что я понимаю тебя, твои взгляды… Убеждения… Великая Россия, - Василий Георгиевич сделал правой рукой неопределённый жест, - Нация… вот это всё…Да-да, я всё это тоже люблю, и Россию, и нацию… и сам был… Да и остаюсь, как ни странно, русским националистом! Но что делать-то, Серёжа?! Сейчас мне придётся заниматься решением твоей проблемы… И решать её жёстко, очень жёстко…
Парень поднял глаза и злобно оглядев Михайлова, тихо прошипел:
– Вы - предатели! Грязные пособники оккупантов, мрази трусливые! Всех вас на фонарях развешаем! Всех! - начал он пафосно, но под конец сорвался на крик и испуганно замолчал.
Михайлов кашлянул и нервно забарабанил пальцами по столу. «Если этот народный герой и дальше будет разговаривать лозунгами, получится совсем уж балаган какой-то», - Василий Георгиевич даже поморщился от своих мыслей, и, вздохнув, продолжил. - Таак…будем, значит, изображать партизана на допросе, да? Лозунгами будем разговаривать? Ну послушай меня, просто попробуй понять! Это действительно важно. Ты - русский, и я - русский. Ты хочешь жить хорошо, в уважаемой стране, и я хочу тоже. Но ты выбрал неверный путь, понимаешь? Тебя используют негодяи! Эти вот… Это вот…, - он опять покрутил рукой перед собой, пытаясь подобрать подходящие к случаю дефиниции, - Рязанские менты, которые засели к Кремле! Кто они тебе, а? Спасители России? Подонки они, понимаешь? Что они могут дать стране, что? Они прислали сюда какого-то говённого наёмника, а он, сволочь, сам зассал токсины эти чёртовы закладывать и подставил тебя, понимаешь? Подставил!
Студент демонстративно отвернулся, а Михайлов почувствовал страшную пустоту внутри себя. Во-первых, он тоже говорил какими-то штампами и лозунгами. Во-вторых, и это было даже важнее, случилось то, чего он подсознательно ждал и боялся последние годы. Можно было сколько угодно уговаривать себя, что всё обойдётся миром, что не придётся убивать и сажать в тюрьмы вот таких вот простых русских мальчиков - но это была ложь. Придётся. Придётся радоваться успехам ужасных корейских головорезов и наёмников из «Витуса Беринга», потому что выбора больше нет.
Он, этот проклятый выбор, был, пока в Рязани тихо гнил сонный коррумпированный режим генерала Юркевича. Да, это было неприятно. Все эти кокошники и наличники Русской республики, вечный балаган тамошних руководителей и неприятная вечно красная рожа самого Юркевича, который приезжал в Екатеринбург всего-то за три месяца до своего падения, всё это было мерзко, но теперь-то, теперь-то что делать?

* * *
Тогда, во время визита, Юркевич всем показался таким мерзким, что сам Михайлов, да и многие из его знакомых и даже коллег, были прямо-таки шокированы. Появилась даже какая-то внутренняя солидарность с пылкими воззваниями подпольных организаций, призывавших патриотов приложить все силы к уничтожению «иуды Юркевича и его преступной клики». Генерал казался худшим из возможного: оплывший, низкорослый, с отвратительным красным лицом запойного пьяницы и злобными свинячьими глазами. И на фоне всего этого - фарфоровая американская улыбка и пересаженные на лысину волосы. И рядом - неизменная Наталья Петровна, вульгарная большегрудая генеральша, какая-то уж совсем откровенная проститутка, тем более отвратительная, чем больше она пыталась строить из себя государыню-матушку. Но потом… Отчего-то вспоминался Ельцин: и пьяный, и гадкий, и хуже вроде и быть не может. А оказалось, что хуже очень даже может быть.
Когда потом, уже в самый разгар мятежа, Михайлов смотрел запись казни Юркевича - ему неожиданно стало жалко генерала и страшно за себя.
1 2 3 4 5