Только иссиня-чёрные пятна, что разрастаются вокруг ползунов, он старался не замечать, как бы ни талдычили в школе, что, если соблюдать осторожность, ничего страшного не случится… вроде как переходить дорогу на зелёный! Да-да, подхватывал обычно дед, человек, переходящий улицу на зелёный свет, до последней секунды верит в справедливость…
Или взять календари. Зачем стараться все даты переводить в земные, если и долгота дня другая, и дней в году меньше, и вообще… Но сказано: «Надо», — и сидишь, бьёшься с этими вычислениями…
Дед не верил ни в вычисления, ни в справедливость, ни в зелёный свет, но это его не спасло: ползун оказался молодой, синяк вокруг ямы не набрал силы… да и дед не сразу признался, что вляпался. Потом уже стало невозможно скрывать, приехали санитары и увезли деда в богадельню. И всё.
Сейчас по маршруту ничего проблемного не было видно. Хотя это вовсе не значит, что там ничего проблемного не было. Но, как говорил тот же дед, веника бояться — бани не видать.
Артём догнал братов и зашагал первым. К дому Михеля путь был короткий, но извилистый: обогнуть по задам торжки, потом по новой подвесной эстакаде — к насосной станции, и уже от неё вниз, мимо Мемориального дома и направо. Мемориальный сейчас закрыт, потому что тётя Лёра на заработках в деревне, а больше никому там работать не положено. Ну и ладно. Это первые разы интересно, а потом — всё знакомое и скучное. Потрогать-то всё равно не дают…
Между палатками торжков, где огоньки были поярче, уже начали собираться ирои из компашки Стрельнутого. Со Стрельнутым братья не то чтобы дружили, но приятельствовали. Звали его так за попытку изобретения пороха. Он вообще был любитель всяких забав с огнём.
— Привет, мушкетёры! — заорат Стрельнутый по-русски и подпрыгнул, старательно взмахнув косичкой — довольно толстой и длинной. Все ирои сегодня были при косах — такой уж день.
— Привет, саблезубы! — помахал рукой Артём. — Берегите скальпы!
Стрельнутый заржал, и остальные ирои дружно подхватили. Кому-то из них не удастся доносить косичку до завтрашнего утра? Чью — прибьёт фермер на ворота или засунет за пояс охотник?
И тогда — весь год отращивай новую…
Тех, кто терял косички два, три, четыре раза — называли жувайлами. Не сказать, чтобы их не считали за людей, но… в общем, это осложняло жизнь. Вон они, тоже собираются, человек тридцать. В основном, конечно, местные, но есть и несколько землян, из передельщиков. И, как всегда, рядом чокнутый поп Паша с огромным медным крестом на впалом животике. Что-то бормочет, а эти расселись полукружком и слушают. Пашу никто никогда не обижает, хотя часто он ведёт себя вызывающе. Ему всегда всё понятно, и он злится, что другим требуются объяснения.
— …а ты покайся, ты не спорь, ты покайся и всё тут. Он как сказал — Мне отмщение, и Я воздам. Мне вера — и Я воздам. Мне хула — воздам сторицей. Теперь понял? Молчи, не сбивай. Котел с огня снят, а каша преет. Вникай. Теперь ты…
Хотелось подойти и послушать, но, во-первых, Михель уже, наверное, ждал, а во-вторых, среди жувайлов-местных толкался Тугерим, похожий на монгола туповатый парень, имевший на Артёма зуб. С одной стороны, сегодня вроде бы опасаться нечего — ирои и жувайлы прошли очищение, всех простили и всё такое, — а с другой, как говаривал дед, полоротый герой недалеко падает…
Артём перехватил за пояс разогнавшегося Артура и слегка развернул — так что неряшливая шеренга оранжевых какбыкактусов, ограждавших торжки, отделила мушкетёров от возможных разборок с гвардейцами. Дюймовые колючки даже самую крепкую кожу драли в хлам. Боковым зрением Артём уловил, как Тугерим рванулся было наперехват, но у самых кустов притормозил, махнул рукой и остался стоять, глядя вслед.
Он был здоровенный, как тумба. Наверное, такому очень трудно прятаться в лесу, поэтому охотники находили его каждый раз. Кто-то говорил, что уже лет пять подряд. Возможно, что сейчас к выходу в лес готовятся те, кто когда-то в одной компании с Тугеримом заплетал косички — только сейчас они уже охотники и будут эти косички резать…
Недалеко от эстакады произошло маленькое чудо: Спартак заметил в траве свежесброшенную шкурку тари, древесной то ли змейки, то ли безногой ящерицы. Из них получались шикарные ремни: прочные, блестящие, с переливом. А чудо было не в самой шкурке, а в том, что Спартаку впервые так повезло — обычно всё замечал или чрезвычайно шустрый Артурчик, или вдумчивый деловитый Артём.
— Во! — сказал Артур. — Теперь наконец у Портоса будет перевязь!
Спартак прикинул шкурку на себя. Хватало, и ещё оставался маленький запас.
— И даже плащ не понадобится, — хлопнул его по плечу Артём. — Всё, пошли, пошли. Опаздываем.
Впрочем, не опоздали — столкнулись с Михелем нос к носу на углу. Вместо нормального рюкзака Михель волок большую чёрную кожаную сумку через плечо. Ремень был слишком длинный, сумка путалась в ногах.
— Салют! — он вскинул руку. — Виноват, задержался. Родители уехали на ферму к дяде и забрали мой рюкзак. Я уложил вещи в старый, а когда стал надевать, у него выпало дно. Пришлось укладываться заново, в большой спешке.
— Очки не забыл? — спросил Артём. Михель тронул себя за переносицу, потом похлопал по нагрудному карману.
— Две пары, — отчитался он. — Хватит?
— Лучше бы три, — с сомнением сказал Артур,
Михель развёл руками.
Ему быстро, используя подручные средства, укоротили ремень сумки — и четвёрка отправилась в предпоследнюю точку рандеву.
Здесь был целый квартал заросших болотной травой и диким кустарником одноэтажных домишек, давно брошенных жителями и теперь уже почти усохших. Но, как ни странно, из некоторых домиков хозяева не сбежали, продолжая копаться на своих огородах, выжигать ползуны сварочными аппаратами, травить купоросом зелёных червей-подкопщиков и вообще держать оборону. Семья Вовочки была именно из таких вот упёртых. Дед его Владлен, знаменитый на всю округу мастер-керамист, на Земле был комсомольским начальником на БАМе, а бабка — кержачкой-староверкой. Если бы не похищение, чёрта с два бы они поженились и родили Вовочкину маму Таню. Отец Вовочки, «домовой» — то есть тот, кто следит за состоянием домов, переселяет людей в более новые и так далее, — чуть ли не ровесник деда и матёрый диссидент, женился на Тане вопреки воле её родителей, но жил вместе с ними. С учётом сложной семейной обстановки Вовочке на редкость не повезло с датой рождения — 22 апреля по старому земному летосчислению… Выросший в обстановке тотальной и беспощадной идеологической войны, пацан отрастил себе тяжёлую танковую броню, великолепный словарный запас и пушку-плевательницу.
Сейчас он стоял, подпирая собой столб с единственным на всю округу уличным фонарём, и ковырял в носу.
— О! — сказал он, разводя руки навстречу четвёрке. — Опять скрипит потёртое седло?
В руке его появилась воображаемая шпага, он отсалютовал ею и лихо вогнал в ножны.
— И ведь скажут — скажут! — горько произнёс Артур, показывая на Вовочку, — что нас было пятеро…
— Слышали, что было вчера вечером? — без перехода выпалил Вовочка.
— Ну… — Артур поглядел на Артёма, на Портоса, потом все вместе — на Михеля. Михель пожал плечами.
— Что-то летающее навернулось за Пятнистым лесом. Точно говорю. Сам видел.
— А ещё кто-нибудь видел? — спросил Михель.
— Бабка видела. Мы с ней как раз вышли индюков разнять. И прямо над нами… Наверное, много кто видел. Я думал, лес загорится, но нет, ничего. Значит, за лесом грохнулось, в солончаках. Пошли, что ли? По дороге дорасскажу…
Впрочем, добавить к рассказу Вовочка смог немногое. Что-то большое, горя огнём и роняя искры, пролетело с востока, со стороны Иглы, на север — и там упало на землю. Кажется, был взрыв — очень далёкая вспышка. Но звук уже не дошёл.
— А потом никто туда не летал? — спросил Михель
— Нет ещё. Но, наверное, будут.
И как бы в подтверждение этим словам сверху донёсся негромкий шелестящий звук. Все подняли головы, но, как ни всматривались в светлеющее небо, ничего разглядеть не смогли.
Сзади раздался ясный звонкий голос:
— Атос!
Поворачиваясь, Артём нехотя разлепил губы:
—Я.
— Портос!
— Я! — гаркнул Спартак.
— Арамис!
— Н-да? — небрежно отозвался Артур. А Михель еле слышным шёпотом добавил:
— И д'Артаньян.
Но все услышали и внимательно посмотрели на кандидата в д'Артаньяны, и только Олег Палыч (без посторонних — просто Олег) сказал:
— Ну-ну…
— Чтоб вы знали, все эти мушкетёры не стоят и мизинца Миледи, — презрительно сказал Вовочка, демонстрируя присутствующим собственный мизинец, достаточно грязный и с обгрызенным ногтем. — Пара-пара-парадуемся!.. — немелодично завопил он и вприпрыжку помчался по дорожке.
Доски заходили ходуном.
— А ну тише, придурок! — скомандовал Олег. — Давно не штрафовали? Солнце ещё не взошло.
— Да ладно, сегодня праздник. Уже всех и без нас перебудили.
— Вот мы и будем отдуваться за всех. Пошли. Теряем время.
Учитель Олег Палыч Сырцов вёл в школе самые важные предметы — выживание, естествознание, труды, историю Земли, русский язык и литературу — и был бессменным старшим пионервожатым. Хапнули его прямо из «Артека», вместе с надувным матрасом, аж в восемьдесят втором году, и он больше трёх лет провёл на борту корабля — пока не заполнились трюмы. Всё это время он не оставлял надежд на возвращение, строил планы восстания и побега и переживал, что коллеги наверняка объяснили его исчезновение тем, что он утонул в пьяном виде или уплыл на матрасе в Турцию. В свои пятьдесят шесть Олег выглядел на суровые сорок — тощий, жилистый, загорелый, лысый, обветренный. Угнаться за ним было невозможно ни на бегу, ни в разговоре.
На голой кадыкастой шее он носил пионерский галстук, сшитый из шкурок зубатой багрянки. Редкие психи отваживались ловить эту местную лягуху, удивительно шуструю и кусачую. Например, для обкомовского знамени шкурки добывали пятнадцатисуточники, которым просто деваться некуда было.
Олег до такого никогда бы не унизился.
Минут через двадцать резко посветлело: сзади и чуть слева зажёгся далёкий, но яркий фонарь — над горизонтом взошла Станция. Семь больших оранжевых дисков в обрамлении десятка маленьких звёздочек. Каждая маленькая звёздочка была огромным межзвёздным кораблем — таким же, каким привезли сюда землян. Теперь экспедиция шла, отчётливо видя тропу и отбрасывая тень. Когда Станция перевалила зенит, густая чернота неба впереди начала таять, пропитываясь светом: бледно-зелёным с розовой каймой. Потом засияла раскалённая вертикальная нить: верхушка Иглы. Потом розовый свет стал алым и вытеснил зелёный на периферию. Станция почти растворилась в нём, превратившись в несколько ослепительных тонких росчерков. Наконец из-за горизонта, чуть вздрагивая, показался солнечный горб — и почти одновременно с ним и довольно далеко в стороне выпрыгнул багровый шарик Рока.
Днём будет казаться, что они почти рядом. Что солнце маленькое, а Рок — вообще точка. То есть это вообще днём — не сегодня. Сегодня небо будет закрыто облаками. Вон они, за спиной — уже видны, тёмная такая полоска над землёй…
Недели через две Рок спрячется за солнце. То есть — наступит лето.
Трудно поверить, что Рок огромен, что он больше солнца почти в тысячу раз. И солнце вращается вокруг него так же, как Мизель вокруг солнца, а Станция — вокруг Мизели. Правда, один оборот солнце делает больше чем за семьдесят тысяч лет. Так говорят в школе.
Там говорят ещё, что есть другие звёзды. Но уже сорок пять лет (местных; земных — тридцать два) отсюда, с Мизели, их не видно.
Незнакомый местный фермер на телеге, запряжённой парой козлов — Олег говорил, что на Земле есть абсолютно такие же, только раза в два поменьше, — предложил подвезти, если по дороге, но оказалось, что ему скоро налево, а им направо.
— Не самый лучший день сегодня, чтобы гулять по лесу, — покачал головой фермер и уехал.
— Продолжаем урок, — сказал Олег. — Теперь ты! — он ткнул пальцем в Артура. — Периоды Столетней войны. Не по датам, а по сути.
— Начало, середина и конец! — бодро отрапортовал тот.
— Характеристики каждого этапа?
— Начало — это когда ы-ы… наступали… англичане наступали, а французы отбивались.
— Два балла! Давай ты! — Палец упёрся в Спартака.
— Французы наступали, а англи… — Артур ещё пытался спасти положение.
— Один балл. Ну, Портос?
— Эххх… Начало — это когда делили корону. А когда завязли, пошла всякая лабуда. Типа гражданской войны. Это такая середина. Длинная. Ну. Мир там заключали, ещё эта… Жакерия, и у англичан потом… Не Жакерия, но тоже паршиво. А потом пришла Жанна д'Арк и всем наваляла. Классная тётка.
— Какая она тебе тётка! — возмутился Олег. — Ей всего девятнадцать было.
— Ну… Женщина. Но её же всё равно сожгли. Жувайлы эти французы всё-таки, когда не мушкетёры, — огорченно подытожил Портос.
— Жувайлы, — согласился Олег.
— Особенно их король.
— А я вот так и не понял, — перебил Вовочка. — Почему они не вломили ему по самые помидоры? Он им нужен был, как быку гнездо. Сделали бы свою Жанну королевой — и Вася не чешись.
— Михель, быстро объясни, почему Жанну нельзя было сделать королевой. Суть.
— Почему нельзя? — раздумчиво сказал Михель. — Вообще-то можно было. Я думаю, её поэтому и убрали, что всё к тому шло.
— Та-а-ак… — Олег даже остановился. — Неплохая версия. Атос, обоснуй.
— А можно мне сразу два балла? — грустно спросил Артём, поворачиваясь к учителю.
— Что случилось?
— Ну-у-у… — прогудел Артём. — Та… ерунда, в общем. Наверно.
— И всё-таки?
От Олега было не отвязаться. Все это знали. По опыту.
Остальные быстренько ушли в отрыв. Олеги Артём стояли лицом к лицу.
— Косичкой хотел помахать?
— Не в этом же дело! Что значит — хотел? Ну, это ведь как… Ну, сгонял бы я сегодня со всеми — и амба. А теперь… Объясняй всем полгода…
— Ты мужик? — сурово спросил Олег.
— Вот это и объясняй. Всем. Полгода.
— Ты понимаешь, что эта дурная инициация… Она ведь не нужна. Дикарский обычай. Причем новый — пятнадцать лет, ну, восемнадцать.
1 2 3 4 5