Маринина А. Б.
За все надо платить

Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1998
OCR Палек, 1998 г.


ГЛАВА 1

Ручка легко бежала по листу бумаги, испещренному формулами и крошеч-
ными, нарисованными без линейки графиками и диаграммами. Герман Мис-
карьянц работал уже девять часов без перерыва, но усталости не чувство-
вал. Мысль текла ровно, может быть, излишне торопливо, и он, чтобы пос-
петь за ней, писал с сокращениями, заменяя отдельные слова стенографи-
ческими символами, которые сам же и придумывал на ходу. На тумбочке воз-
ле кровати стояли тарелки с давно остывшей едой - обедом, который ровно
в два часа приносила медсестра Олечка. Теперь она придет только в семь,
эти тарелки заберет, новые, с ужином, оставит и слова не скажет, не по-
сетует на то, что Мискарьянц целый день ничего не ел. Разговаривать с
пациентами, когда они работают, строго запрещалось. Вернее, запрещалось
отвлекать пациентов от работы. А уж если они сами захотят перекинуться
несколькими словами с персоналом, тогда - пожалуйста. Но только если са-
ми. В противном случае - ни-ни. Работа для людей, находящихся в отделе-
нии, - это святое. Это самое главное. Для этого они и лежат здесь.
В последние дни Герман Мискарьянц стал чувствовать себя немного хуже,
появилась неприятная слабость в ногах, кружилась голова при ходьбе, но
зато работалось ему на удивление хорошо. Его лечащий врач Александр Ин-
нокентьевич оказался прав: здесь, в отделении, созданы все условия для
плодотворной работы, а все, что ей мешает, осталось за толстой стальной
дверью. Дома. На работе. На улице. Одним словом - ТАМ. А здесь - тишина,
покой, вкусная калорийная пища, глубокий сон, витамины. Единственное,
чего, может быть, не хватало Мискарьянцу, это прогулок. Но Александр Ин-
нокентьевич объяснил ему, что главное для работы - это возможность сос-
редоточиться, отсутствие отвлекающих моментов. Поэтому и живут пациенты
в отдельных одноместных палатах, чтобы не мешать друг другу. Поэтому и
гулять не ходят. Люди же все разные, один помолчать любит, а другой, на-
оборот, разговорчив не в меру, суетлив, вот и будет допекать своим на-
зойливым вниманием и общением тех, кто гуляет по парку одновременно с
ним. Мискарьянц тогда согласился с врачом и вполне удовлетворялся тем,
что дышал свежим воздухом, распахнув настежь окна.
Вероятно, все-таки он чем-то болен, поэтому и работа не ладилась в
последние месяцы. Не случайно он стал чувствовать себя хуже. Но это сей-
час неважно, сейчас главное - закончить наконец программу, принципиально
новую программу защиты компьютерной информации, которую так ждут в де-
сятках банков. Компьютерный центр, в котором работал Мискарьянц, уже по-
лучил сотни заказов под этот программный продукт, прибыль ожидается ог-
ромная, а у Германа работа застопорилась. Застряла на одном месте - и
все. Ни в какую. Как говорится, ни тпру ни ну. Начальство подгоняет, за-
казчики обрывают телефон, мол, мы вам сделали предоплату, а где обещан-
ная программа? Герман начал нервничать, но от этого работа быстрее не
стала двигаться, даже наоборот. Будто ступор какой-то нашел на него. Вот
тогда ему и посоветовали обратиться к Александру Иннокентьевичу Бородан-
кову, заведующему отделением в одной из московских клиник. Как оказа-
лось, не зря посоветовали.
Герман хорошо помнил свой первый визит к Бороданкову. Александр Инно-
кентьевич оказался приятным, чуть полноватым человеком в очках с толсты-
ми стеклами и с крупными, хорошей формы, холеными руками.
- Наверное, я зря вас побеспокоил, - смущенно начал Мискарьянц, - у
меня ничего не болит, жалоб нет никаких" просто...
- Просто вы чувствуете, что с вами что-то не так? - пришел ему на по-
мощь врач.
- Да-да, - обрадованно подхватил Герман. - Понимаете, я стал хуже ра-
ботать. Если совсем честно говорить, то я стал плохо работать. Если бы я
был писателем или, к примеру, композитором, я бы сказал, что у меня нас-
тупил творческий кризис. Но я математик, программист, у меня не может
быть кризисов, а вот...
Он как-то по-детски развел руками, словно ребенок, разбивший чашку и
не понимающий, как это она могла упасть, если только что стояла на самой
середине стола.
- Вы не правы, Герман, - ласково сказал Бороданков. - Творчество -
это совсем не обязательно искусство. Любое создание нового - творчество.
А вы устали. Да-да, голубчик, я это отчетливо вижу. Вы просто очень ус-
тали, вы истощили себя непомерной нагрузкой, слишком интенсивной работой
и невниманием к своему здоровью. И вот результат.
- Значит, вы полагаете, что я чем-то болен? - испугался Герман.
- Я этого не утверждаю, но и не исключаю. Давайте вернемся к вашим
проблемам. Что вас беспокоит больше всего? Самочувствие? Или что-то дру-
гое?
- Меня беспокоит работа, которую я никак не могу закончить. А я дол-
жен сделать это в кратчайшие сроки. И я подумал, что, может быть, мне
мешает какая-то болезнь...
- Хорошо, я понял. У нас с вами два пути. Первый: вы ложитесь на обс-
ледование, и врачи выясняют, что же это за хворь вас гложет. Мы этим не
занимаемся, у нас другой профиль, но я с удовольствием порекомендую вас
в клинику мединститута, там прекрасные специалисты по диагностике и са-
мая современная аппаратура. По моей протекции вас туда положат, у меня в
этой клинике множество знакомых. Обследование займет не меньше двух ме-
сяцев...
- Нет-нет, - испуганно замахал руками Герман. - Об этом и речи быть
не может. Вы что! Я должен закончить программу самое большее за две не-
дели.
- И есть второй путь. Я кладу вас к себе. Лечить вас я не буду, в том
смысле, какой вы привыкли вкладывать в слово "лечить". Я создам вам ус-
ловия для нормальной работы и назначу курс общеукрепляющей терапии. В
основном витамины. Ну и легкое успокоительное на ночь, чтобы мозг отды-
хал. Правильно составленная диета. Полный покой. Вам, наверное, сказали,
что мои научные исследования лежат в области психотерапии, и вы теперь
ожидаете, что я, подобно некоторым известным специалистам, посажу вас
перед собой и начну внушать вам, что вы гениальный математик, что вам
ничто не мешает закончить работу и вообще вы ее уже закончили, так что и
волноваться не о чем. Верно?
Бороданков легко и весело рассмеялся, подняв. руки и пошевелив в воз-
духе крупными длинными пальцами.
- Так вот, голубчик, это не так. Я буду заходить к вам один раз в
день, вечером, и справляться о вашем самочувствии. Этим наше общение и
будет ограничено. У меня есть собственная теория, я назвал ее "медицина
интеллектуального труда". Поэтому у меня в отделении лежат люди, которые
хотят лечиться не от болезни, а от проблем, возникающих в области интел-
лектуальной деятельности.
- Значит, я не один такой?
- Ну что вы, голубчик. У меня в отделении тридцать палат, и все они
постоянно заняты.
При мысли о том, что "проблемы в области интеллектуальной деятельнос-
ти" возникли не только у него, Герману стало почему-то легче. Значит,
ничего особенного с ним не происходит.
- А кто у вас лежит? - с детским любопытством спросил он.
- Скажите, голубчик, вы хотели бы, чтобы у вас на работе узнали, что
вы выработались и вам пришлось лечиться, чтобы написать вашу программу?
Ответ очевиден, можете ничего не говорить. А известный композитор? Ху-
дожник? Разве захочет он, чтобы почитатели его таланта узнали, что напи-
сать прекрасную песню или замечательный портрет ему помогли врачи? Вот
то-то же. Анонимность - один из принципов лечения в моем отделении. Ник-
то не узнает, что вы у меня лежали. Но и вы никогда не узнаете, кто еще,
кроме вас, здесь находится. Ну так как, устраивает вас мое предложение
или вы хотите лечь на обследование?
- Устраивает. Только... - Герман замялся. - Сколько это будет стоить?
- Это зависит от того, сколько времени вам понадобится, чтобы напи-
сать программу. Один день пребывания здесь стоит от восьмидесяти до ста
долларов, в зависимости от назначаемой диеты и витаминного комплекса.
Герман прикинул, какую сумму он может позволить себе потратить на ле-
чение. Выходило впритык, но все-таки выходило.
- Когда вы сможете меня положить? К вам, наверное, очередь?
- Очередь, конечно, существует, - лукаво улыбнулся Бороданков, - но
ведь насчет вас мне звонила Наталья Николаевна, а для людей, за которых
она просит, у меня очереди нет. Если хотите, могу положить вас прямо се-
годня. Поезжайте домой, возьмите все, что вам необходимо для работы, и
возвращайтесь. Я буду здесь до половины седьмого.
- Но если я буду здесь работать, мне понадобится компьютер.
- Пожалуйста, привозите, поставим его в палате. Никаких проблем.
- А жена может меня навещать? У вас разрешается?
- Конечно, пусть приходит. Но у меня, в соответствии с моей методи-
кой, такое правило: первые несколько дней пациент входит в тот режим,
который я ему рекомендую, а потом уже решает, вписываются ли визиты
родственников и друзей в этот режим. Видите ли, мой метод основан на
том, что человек должен полностью погрузиться в то дело, которым он за-
нимается, и ничто не должно его отвлекать. Любой отвлекающий момент, да-
же несущий положительный заряд, может помешать продуктивному творчеству.
Поэтому вы сами посмотрите, как пойдет дело, и потом решите, хотите ли
вы, чтобы вас навещали.
Через три дня Герман понял, что ничьи визиты ему не нужны. Работа
пошла так успешно и легко, что отрываться от нее хотя бы на минуту каза-
лось ему кощунственным. Он сначала попытался закончить ту работу, над
которой трудился уже два месяца, но вдруг понял, что все это ерунда, что
делать нужно совсем не так, и начал все заново. Теперь, по прошествии
десяти дней пребывания в отделении у доктора Бороданкова, новый вариант
программы близился к завершению, и Герман испытывал необычайный творчес-
кий подъем, который с каждым днем делался все более мощным. На его фоне
усиливающееся недомогание казалось ерундой, не стоящей внимания.
Александр Иннокентьевич Бороданков обернулся на скрип открывающейся
двери и увидел Ольгу. Она была уже без халата, ее смена закончилась, и
она стояла на пороге его кабинета в красивом темно-зеленом костюме с ко-
роткой юбкой и длинным пиджаком. С гладко зачесанными назад темными во-
лосами и большими очками с голубоватыми стеклами она напоминала сейчас
не медсестру, а деловитую секретаршу большого начальника.
- Саша, Мискарьянц опять ничего не ел, - сказала она озабоченно и по-
чему-то грустно. - Похоже, дело идет к концу.
- Второй день?
- Да. Работает как бешеный, а тарелки все нетронутые. Неужели ничего
нельзя сделать?
- Глупый вопрос, детка. Раз он не испытывает чувства голода, значит,
начались необратимые изменения. Но он хотя бы продержался дольше других,
сегодня десять дней, как он у нас, а другие едва неделю выдерживали. Мо-
жет, нам все-таки удалось нащупать методику, как тебе кажется?
- Вряд ли, - вздохнула Ольга. - Просто Герман оказался здоровее дру-
гих. Саша, так больше нельзя, ты сам видишь, ничего у нас не выходит.
Без архива Лебедева мы с места не сдвинемся. Давай наконец признаем это.
- Нет.
Ответ Бороданкова был тверд, как и его кулак, которым он стукнул в
этот момент по колену.
- Нет, я не отступлюсь. Если Лебедев смог придумать, то и я смогу.
Мискарьянц, конечно, не старая развалина, но у него наверняка наличест-
вуют все болячки, которые и должны быть у тридцатилетнего мужика. Он не
может быть абсолютно здоров. Гастрит, бронхит курильщика, немножко сер-
дечко. Ты видела, какие у него мышцы ног? Играл в футбол или в хоккей, к
гадалке не ходи. А коль играл, значит, падал, значит, незалеченные сот-
рясения мозга, пусть и легкие, но были обязательно. Он не может быть
здоровее того художника, Вихарева. А Вихарев продержался всего четыре
дня. У него всего и было-то немного повышенное давление, а пожалуйста
тебе - инсульт. Я уверен, что мы на правильном пути, нужно продолжать
работать с модификациями лакреола. Еще немного - и мы сделаем это.
- Не знаю, Саша.
Ольга бросила сумочку на кресло и подошла к Бороданкову. Александр
Иннокентьевич обнял ее и усадил к себе на колени.
- Ну что ты, Олюшка? Руки опускаются? Так всегда бывает, это нужно
перетерпеть. Зато представь только, что нас ждет, когда мы разработаем
методику. Считай, докторская у тебя в кармане. Слава, почет, деньги. Ты
сама подумай, ты же целый год работаешь медсестрой со своей кандидатской
степенью. Ну неужели тебе не обидно приносить такую жертву впустую?
- Не знаю, Саша, - повторила она, обнимая его за шею и утыкаясь под-
бородком в густые светлые волосы мужа. - Мне почему-то кажется, что ни-
чего у нас не выйдет, они так и будут умирать, и мы с тобой ничего не
сможем с этим поделать. Иногда я ловлю себя на том, что перестаю пони-
мать, что ты делаешь. Наверное, у меня просто не хватает мозгов на эту
работу. Даже если у тебя получится, докторскую я все равно не напишу.
- У нас получится, - мягко поправил ее Бороданков. - Не у меня, а у
нас с тобой. У всех нас. Ты способная, Олюшка, ты талантливая, ты обяза-
тельно защитишься. Мы запатентуем изобретение и уедем отсюда к чертовой
матери, откроем собственную клинику, станем богатыми и уважаемыми
людьми. Вот увидишь, все будет отлично. Сейчас я обойду палаты, и мы с
тобой поедем домой. Давай сегодня сходим куда-нибудь поужинать. Ты такая
красивая в этом костюме, жалко, если ты его снимешь и начнешь возиться у
плиты. Давай?
- Давай, - кивнула Ольга, вставая и поправляя юбку. - Иди, Саша, я
тебя здесь подожду.
Бороданков снял с вешалки ослепительно белый халат, аккуратно застег-
нул его на все пуговицы и отправился с вечерним обходом. Идя по светлому
длинному коридору отделения, он думал о том, что Ольга, конечно же, пра-
ва, без разработок Лебедева они с места не сдвинутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9