Взгляд посланца вавилонских жрецов, не то повелевающий, не то умоляющий, развеял все его тревоги. Успокоенный, Крез тут же почувствовал усталость, словно не спал уже несколько ночей. Его глаза непроизвольно сомкнулись и он, свободно откинувшись на мягкие подушки, уснул. Рабы отнесли сладко посапывающего Креза на дворцовую пристань, где погрузили паланкин в длинную камышовую лодку с высоко поднятыми над водой носом и кормой. Один из рабов оттолкнулся легким и гибким шестом от дна - и узкая лодка поплыла вниз, влекомая течением, к лагерю персов.
Только у входа в лагерь разбудили рабы своего господина; не зная языка персов, они не могли, да и не пытались объяснить часовым, кто и зачем прибыл к царю...
Как только паланкин миновал часовых, Крез вновь опустил тяжелый шерстяной полог. Его еще не потерявшее способность различать запахи обоняние не выносило лагерной вони, почти неизбежной - даже на центральной дороге, разделявшей воинский стан на две равные части, валялись в пыли обглоданные кости, сгнившая, полусгнившая и начинающая гнить кожура южных плодов, тускло блестевшая на солнце рыбья чешуя.
Возле царского шатра было несколько чище.
У входа неподвижными статуями возвышались два рослых мидийца в доспехах из толстой кожи, выкрашенной в мягкий желтый цвет; бронзовые наконечники копий, начищенные до зеркального блеска, сверкали над их головами. Вышедший из шатра страж дверей [одна из высших должностей при персидском дворе; обычно начальник царских телохранителей] помог Крезу выбраться из паланкина, почтительно попридержал его за локоть, и ввел царедворца в шатер.
Камбиз, за спиной которого стоял, скрестив руки на груди, его телохранитель и сородич Дарий, возлежал на мягком мидийском ложе с небольшим возвышением у изголовья. Царь беседовал с знатным персидским вельможей Гобрием, одним из лучших своих полководцев, и греком Фанесом. Последний, главенствуя некогда над отрядом греческих наемников Аматиса, был приближен ко двору фараона, но, вызвав невольно его гнев, был вынужден бежать в Персиду под защиту Кира, оставив жену и детей на милость судьбы. Снаряжая свои полчища в дальний поход к берегам Нила, Камбиз вспомнил о беглеце, призвал его к себе, повелел греку указывать кратчайшую дорогу к границам Египта.
Трое из присутствующих в шатре - Камбиз, Гобрий и Дарий имели общего предка - Ахемена, и были связаны нерасторжимыми родственными узами...
Приветствовав царя, Крез уселся на один из высоких кожаных миндеров, незаменимых в походе: туго набитую верблюжьей шерстью подушку, изделие жителей аравийских пустынь. И хоть сидеть на ней было не совсем удобно, он старался не шевелиться.
- Рад видеть тебя в своем шатре, мудрый Крез! - Камбиз сопровождал пристальным взглядом из-под сросшихся на переносице черных бровей каждое движение Креза. В углах его рта появились складки, придавшие лицу выражение враждебности и суровости. - Как видно, ты напрасно клеветал на свое здоровье: если судить по твоему цветущему виду, ты еще переживешь всех нас!
Крез подобрал под себя ноги, склонился в сторону ложа.
- Не суди, владыка, о моем здоровье по внешнему виду, - он обманчив! С первых же дней нашего пребывания в этой стране я постоянно чувствую недомогание. Стар я, владыка, так удивительно ли то, что телесная слабость стала моей постоянной гостьей?!
- Но сегодня она не помешала тебе явиться в мой лагерь! - усмехнулся царь. - Или ты спешил к нам с радостными вестями?
- Как не помешает и в следующий раз, лишь бы мое появление перед тобой было приятно тебе, владыка! Я осилил свое недомогание и спешил в твой лагерь с вестью, которая, уверен, тебя обрадует: служители храмов Вавилона прислали в твой стан жреца, поручив ему передать тебе легендарный меч Хаммурапи, царя халдеев! Посланник находится сейчас во дворце, в котором я расположился благодаря доброте Псамметиха, и ждет с нетерпением часа, когда ты соизволишь принять его. Он жаждет лицезреть владыку и передать тебе лично, из рук в руки, дарящий победу клинок, врученный Хаммурапи самим богом Шамашем!
Камбиз был рад услышанному и не скрывал этого.
- Дарий! - обратился он к своему неподвижному телохранителю, не посчитав нужным повернуться в его сторону. - Распорядись, чтобы немедленно послали за жрецом - он прибыл кстати... - не дожидаясь, когда Дарий покинет шатер, Камбиз продолжал. - Мудрый Крез, ты появился вовремя - хочу посоветоваться с тобой. Еще отец мой не раз прислушивался к твоим советам... Скажи мне, как ты поступил бы сейчас, окажись на моем месте?!
- Болезни мои не позволяют мне наведываться в твой шатер так часто, как я желал бы этого, и я даже не могу предположить, что именно волнует тебя, владыка!
Камбиз нахмурился, и вновь его черные брови срослись на переносице.
- Армия моя тает, мудрый Крез, с каждым днем, в то время как силы Амиртея растут. Да и эта погрязшая в церемониалах и пустых, никчемных ритуалах страна еще не покорена моим акинаком. Так удивительно ли, если то тут, то там я сталкиваюсь с неповиновением и пренебрежением к моим приказам?! Ты не можешь не знать, что финикийцы отказались переправить на своих морских судах моих воинов, чтобы они завоевали Карфаген и наложили на его жителейц дань; затем царь эфиопов изгнал с позором моих послов, и я не смог наказать его за это как должно. Давно уже не спешат ко мне в лагерь номархи и вельможи этой страны с дарами, а теперь, когда часть моих воинов, отправленных на покорение аммониев, исчезла бесследно в песках пустыни, поток дани вообще иссякнет, как горные ручьи зимой. Предчувствую я, мудрый Крез, что лицемерные египтяне готовят за моей спиной восстание... Если они решатся на него, и при этом догадаются объединить силы свои, то числом воинов, пеших и на колесницах, они намного превзойдут мое поредевшее войско, от которого осталась треть.
Камбиз не мог говорить дальше из-за с трудом сдерживаемого гнева. Несколько минут прошли в молчании, в течение которых Крез чувствовал себя весьма неуютно, и в душе поносил себя за то, что согласился явиться пред очи царя.
- Что же ты посоветуешь мне, мудрый Крез? - нарушил тягостное молчание Камбиз. - Посылать ли мне быстрых гонцов в Персиду, чтобы оттуда шли новые подкрепления, или же, оставив здесь сильные гарнизоны, вернуться в свои пределы, пока мы еще способны выбирать, а не вершить то, что нам диктует противник?
- Владыка, если ты действительно готов последовать моему совету, то вот он: возвращайся на родину, сын Кира! - у Креза от волнения пересохло в горле; он кашлянул, отвернувшись в сторону. - Но не подумай, что мой совет продиктован желанием как можно быстрее покинуть пределы этой страны, чей жаркий климат не подходит для моего надломленного тяжестью лет здоровья. Забота о наследии Кира заставляет меня произнести эти слова! Владыка, оглянись назад, в прошлое: сколько могучих царств исчезло навеки с всевидящих глаз богов из-за недальновидности их правителей. Невозможно завоевать все, покорить все государства и народы земли - смертному это не по силам. Еще ни одному любимцу богов не удавалось подобное деяние. Не лучше ли жить в вечном мире с другими венценосцами, кто принял инсигнии власти из рук небожителей?! Так же, как царствовали некогда я в своей Лидии, Амматис, доблестный отец Псамметиха, в этих краях, и Набонид, последний деятельный царь Вавилона! Верни Псамметиху Верхнее царство, помоги овладеть Нижним, заключи с ним равный военный союз на вечные времена, и тогда не страшен любой противник, даже представший внезапно ни вам, ни вашим сыновьям!
Фанес, еще не проронивший ни слова, едва не вскочил со своего миндера. Его седые всклокоченные волосы, которые он безуспешно пытался привести в должный порядок прежде, чем предстать перед царем, нависали над высоким, изборожденным морщинами лбом. Худое, оливкового цвета лицо грека при последних словах Креза скривилось в презрительной гримасе, словно он услышал что-то непотребное. Окинув вельможу злым взглядом из-под огненно-рыжих бровей, Фанес обратился к царю с небрежной развязнностью воина, готового в любое время дня и ночи ринуться во главе своих соплеменников в кровавую битву, но не привычного к тонкостям придворного этикета.
- Владыка, не слушай Креза, впавшего в детство! Способен ли он дать дельный совет? Разве не он, погубивший собственное царство, погубил и отца твоего, допущенного в сонм небожителей великого Кира, посоветовал ему переправиться через многоводную реку и углубиться в чужие, неизведанные земли, отрезав себе этим все пути к отступлению? Затмение нашло в тот роковой час на разум отца твоего, иначе он не последовал бы совету, от которого за парасанг пахло предательством. А сейчас Крез хочет, чтобы ты вернул Псамметиху его царство, - вернул сейчас, когда фараон разбит тобой, а после того, как ты сам поведешь своих воинов в дельту Нила, и они, воодушевленные твоим присутствием, разобьют и разгонят жалкие отряды Амиртея, весь Нил будет твоим - от места, где он выходит на поверхность из мрачных глубин ада, до самого Верхнего моря. А ливийца Амиртея, родившегося на свет в овечьем загоне, мы бросим к твоим ногам связанного, беспомощного, чтобы ты попрал своей стопой его рабскую выю!
Крез даже не удостоил взглядом разгоряченного грека, закусившего удила. В глубине души он сам удивлялся собственной безмятежности. Физически ощущаемое спокойствие разлилось по всему его телу, словно он находился не рядом с вспыльчивым и необузданным Камбизом, а с его отцом всегда уравновешанным и хладнокровным Киром. Вельможа даже перестал испытывать неудобства от сидения на непривычном миндере.
- Позволь, владыка, ответить не знающему сомнений греку. Разве может рассуждать разумно тот, кто пьет неразбавленное вино... - не успел Крез произнести последние слова, как тут же пожалел об этом. Он совсем упустил из виду, что и Камбиз в последнее время часто прибегает к этому напитку. Но он вовремя исправил допущенную им оплошность - недаром среди других придворных Крез прослыл мудрым. - Пьет безо всякой меры! Разве его ум волновали когда-нибудь заботы о своей стране, и говорил ли он ночами с бессмертными богами? Владыка, ты хорошо знаешь, что не мог я советовать великому Киру вторгнуться в чужие пределы - мы уже достаточно далеко находились от границ Персиды, и даже ветер не мог донести до изнуренных воинов сладкий дым их родных очагов. И полноводных рек мы пересекли в том походе не одну и не две! Кто из присутствующих не знает ошибки великого Кира? Он оставил большую часть войска, а сам с немногочисленным отрядом, по сути разведывательным, переправился через бурную реку и углубился во враждебную территорию. Так удивительно ли, что бессмертные боги оставили его, и славный Кир был разбит?!
Крез перевел дух и также спокойно, ровным голосом, продолжал:
- Владыка, последуй моему доброму, идущему из глубины не знающего корысти сердца совету: возвращайся в Персиду! Разве судьба, уготованная мне богами, разве выпавший мне жребий не говорит в пользу моего совета? Ведь было время, когда ослепленный своим благополучием, я видел вокруг себя только покорность и повиновение своих подданных и менее могущественных соседей. И я решил, что все доступно моей воле и моим желаниям: ни один враг не угрожал моей утопающей в садах Лидии, верные союзники всегда были готовы прийти мне на помощь по первому моему зову, уверенные, что и я поспешу к ним в трудный для них час! Талантам [талант единица веса в античном мире; колебалась от двадцати до тридцати килограммов] золота и серебра в моих кладовых никто, даже я, не знал числа, - недаром отважные мореходы разнесли по всем странам и сделали обиходной поговорку "Богат, как Крез!" И возгордился я, владыка, взыграла во мне непомерная гордыня, а ведь всевидящие боги не любят, когда она поселяется в груди смертных, даже у избранных ими людей. И мне не пришлось ждать долго кары, да и не ждал я ее, уверенный в неизменном благоволении бессмертных богов... Не буду скрывать, владыка, и я метил на мидийский престол, мечтал присоединить к своей огромную державу Астиага, чьи рубежи омывали воды трех морей и Океана [в представлении древних греков Земля, имевшая форму боевого щита, со всех сторон омывалась рекой Океан], который вы, персы и мидяне, называете "Морем Вурукрта". Надеялся я в глубине сердца, что мне, своему союзнику, завещает он Мидию. Были на то причины, владыка, ты же знаешь: царица, любимая жена Астиага, мать матери Кира, была моей родной сестрой! И еще одно обстоятельство, самое существенное из всех, подогревало мои надежды, лелеемые долгие годы в моих чертогах в ожидании ухода в мир иной престарелого, обиженного богами Астиага: не было у мидийского царя сыновей-наследников...
Сейчас, когда прошло более двадцати лет после того, как моя Лидия стала одной из сатрапий твоей державы, мне ясно, насколько наивны и беспочвенны были мои притязания на мидийский престол. Это я понимаю сейчас, двадцать лет спустя, а тогда... С годами мы становимся много мудрее, владыка, и именно поэтому старость в почете у всех без исключения народов земли... Как и следовало ожидать, почувствовав над собой холодное дыхание смерти, Астиаг призвал в Экбатаны [столица Мидии] своего любимого внука, еще совсем юного Кира, и завещал ему свое огромное царство. Все мидийские вельможи склонились ниц перед новым владыкой, любимцем Ахурамазды, признали его божественную власть над собою...
Через несколько дней Астиаг, простившись с близкими, ушел в страну, откуда нет возврата, сопровождаемый причитаниями и неутешными рыданиями родных, царедворцев и многочисленных плакальщиц. Но не успели проводить Астиага в последний путь, еще не стихли раздирающие сердце вопли плакальщиц и громкие рыдания близких, не успела окаменевшая от горя страна сменить траурные одежды, как я объявил войну юному Киру, заручившись добрыми предзнаменованиями оракулов Лидии и Эллады, поддержкой Амматиса, Валтасара [Валтасар - царь Вавилона, побежденный Киром] и тех мидийских вельмож, на чьих перстах были нанизаны мои перстни, чьи холеные руки украшали мои драгоценные браслеты, чьи хитоны раскрашивали бесценным пурпуром мои не поднимающие глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23