А тетки, приходившие из бараков за водой, нас гоняли почему-то.
Колонки и здесь были. Тоже заброшенные, поржавелые, с облезшей синей краской. Из них воду давно не добывали, видать.
— А что людей не видно? — удивился я.
Действительно, улицы поражали еще и абсолютной безлюдностью. Пусть тут семнадцать тысяч населения всего, но хоть кто-то должен был мелькнуть.
— Люди в центре живут, компактно, — пожал он плечами, словно удивившись наивному вопросу, — Там и дома каменные, и безопасно. И сектор огорожен более-менее.
— А тут что?
— Тут опа-асно, — словно удивившись вопросу, протянул он, — Съесть могут или чего другое. Не так, как возле границы Тьмы, но тоже черт знает что творится.
— А так и не скажешь, — сказал я, глядя в окно, — Просто заброшенное место с виду. Пусто очень, правда.
— Это днем. Ночью куда хуже. Боремся как можем, но город большой. Везде не успеваем. Тут раньше тысяч двести населения было.
— А в центре безопасно, говоришь?
— Ага, если по ночам не гулять.
— А чего по ночам делаете?
— Дома сидим и водку пьем, — усмехнулся он, — Или чем другим, если есть с кем. Да увидишь все, поймешь по ходу, есть где людям собраться и под крышей. Нормально живем, как люди, пусть и трудновато. А то начну объяснять, и только запутаюсь. Помаленьку все. Поначалу главное слушай внимательно, что говорят. И все правила читай. Где они есть, там и читай, они тут не просто так писаны. А там работу найдешь, устроишься, разберешься. Сам таким был поначалу, вопрос на вопросе.
Вытащив из кармана серебристый портсигар с какой-то надписью, в котором обнаружился ряд толстых папирос. Он вытащил одну, смял в подобие примитивного фильтра и закурил.
— От прежних остались, или местные? — спросил я, приоткрывая стекло двери.
— Курево-то? Местное, армяне какие-то гильзы делают и продают, а по реке возят табак с юга. Набиваем уже сами, машинками. Нормально, курить можно. Будешь? — протянул он мне пачку.
— Не, спасибо, не курю я.
Машина пару раз вильнула по улицам, разминувшись с большим встречным грузовиком, выехала на относительно широкую улицу с вросшими в брусчатку трамвайными путями, загремела покрышками по булыжнику. Затем нам навстречу попалась бронемашина с открытым верхом, в которой, судя по торчащим головам, сидело человек пять, и на турелях стояли аж три пулемета.
— Классный «скаут», ленд-лизовский. А мужики в нем — разведбат, — пояснил Федор с уважением, — В рейды хрен знает куда катаются, самая белая кость в городе. Но туда попасть — такой отбор пройти надо, что лучше и не рыпаться.
— Опасно?
— Естественно, они на самые границы Тьмы ездят, те же меняются постоянно, — ответил Федор, а затем спросил: — А сам по работе что думаешь?
— Ну ты спросил, — усмехнулся я, — Откуда я знаю? Какие тут вообще работы бывают?
— Разные, почти как в нормальном мире. Почти. Ты вот сам как думаешь, что лучше? Спокойно и денег поменьше, или с проблемами, но побольше? Ну и свободы побольше тоже?
— А что предлагаешь? — уточнил я, поняв, что он к чему-то клонит.
— Да пока не предлагаю, но вот если ты в технике шаришь, то можно на завод пойти. Или в мастерские куда. Но если не специалист, то хорошего оклада не будет, ученик, считай. Работа каждый день, охрана, безопасность, все такое. Ты не военный? — вдруг спросил он.
— Нет, только срочку служил.
— Ага, да и служба дело такое, на нее сразу не берут. Я сам в разведроту пытался, так даже слушать не стали. А у нас вот сутки отпахал, потом трое гуляй. На все времени хватает. И платят как мастеру на заводе. Ну, чуток меньше.
— А минусы?
— Без башки остаться можно — это главный минус. Недостаток, можно сказать.
— С высокой вероятностью?
Он помялся, скорее сам задумался, затем сказал:
— Если сразу не влип, то потом долго проживешь. Я уже два с половиной года фонарщиком, и живой, как видишь. Если без ума куда не надо не лезть, действовать по инструкции, то жить будешь. Опять же патронов нам не жалеют, с оружием нормально. По местным реалиям мне нравится. Ну и уважение, и все такое.
— И повеселее, наверное? — спросил я, прикинув, к чему клонит Федор.
Я задумался. Не то, чтобы сразу на все согласен, но Федор мне кажется парнем нормальным. А заодно он мой единственный знакомый в этих краях, все какая-то подмога. Да и сам я такой, мне лучше с риском, например, но чтобы и денег побольше, и с тоски не помирать. Хотя, тут помереть скорее не с тоски можно, а как раз наоборот.
— А чего за работа-то вообще?
— Заброшенные дома освещать как можно чаще, — взялся мой спутник за объяснения, — А то в тени всякое завестись может, если долго не проверять, увидишь — сдуреешь. Ну и мы ездим по графику бригадой, светим. Или если пробой где случается, ликвидируем.
— Что за пробой?
— Ну… ну вот подвал какой-нибудь, о котором никто не знает, — Федя изобразил при этом зловещее лицо, — И там темно с начала времен. И если там какие-то причины сложатся, то в подвале такое заводится, что не знаешь как спасаться. А то и просто канал в Тьму оттуда получается, как туннель. Вот мы и прикрываем район. Воюем тогда уже всерьез.
— Погодь, а ночью, когда везде тьма?
— Ночью тень, — поправил он меня, — И время Тьмы. Тьма приходит через тень.
— А в чем разница?
Он чуть растерялся, затем сказал:
— Если коротко, то тень — это отсутствие света. А Тьма — это противоположность Свету. Свет светит, а Тьма… темнит, например. Увидишь когда-нибудь, я не умею толком объяснить.
— Ага… — сказал я, кивнув, просто потому, что не видел смысла пытать его дальше. — Слушай, а почему нельзя дома пустые взорвать, например?
— Смеешься? — удивился он вопросу.
— А че?
— Как это че? — засмеялся он, — Если их взрывать, то только так, чтобы даже подвал открытым остался, а это уже никакого тола не напасешься. Если просто дом завалить, то добьешься только того, что в подвале вечная тень заведется. И Тьма придет. А ты хрен чего сделать сможешь, потому как все завалено и это место не просветишь. Сам себе навредишь. Так, разбираем старый жилфонд помаленьку, но это надолго.
Во как… и верно. Ступил я чего-то. Ну мне простительно, я вообще пока не уверен, что все вокруг — реальность. Может быть меня там током дернуло, и я в коме где-нибудь в больнице? Как знать, как знать… Иначе придется смириться с мыслью, что угодил в фильм ужасов. А Елена сейчас милицию вызывает, куда пропал мужик вместе с сараем… Ой, ой, ой… об этом и подумать-то страшно. Как бы с ней чего не случилось от такого явления.
— Ты чего? — скосил на меня глаза Федор.
— А что?
— Да как-то ты в лице переменился.
— Да прикинул, что там сейчас дома…
— Жена, дети?
— Почти жена. Вторая. Дите взрослое уже, и с первой женой живет. В разводе мы.
— Это у тебя. А тут и детных отцов-мамаш хватает, прикинь, каково им было? Но справляются как-то, куды денешься. Вон, граница жилого сектора впереди.
Жилой сектор заметно отделялся от нежилого. Хотя бы тем, что включал в себя, как я понимаю, все каменные дома Углегорска, а также тем, что вокруг него была самая настоящая полоса отчуждения. Не поленились, снесли дома до земли метров на сто от серьезного забора из колючей проволоки, напоминающего скорее ограждение перед окопами у Вердена. Не жалели колючки.
— Откуда столько проволоки? — не выдержав, спросил я.
— Здесь делают, металлисты. Чуть не основная продукция.
Проволочный забор прерывался настоящей крепостью. Вполне серьезный дот с бойницами для пулеметов на уровне второго этажа, с площадкой для караульных на крыше. По краю прожектора, снизу ворота стальные. Дальше, за ограждением, стоит небольшой танк или бронемашина со спаренными ДШК в башне. Последний довод, наверное.
Грузовик неспешно заехал в отстойник КПП, ворота сзади закрылись, а спереди пока открываться не спешили. Из дота вышел офицер в форме и фуражке, с таким же ППШ на плече, как у Федора. Я обратил внимание на форму — все вроде похоже на нашу старую, но с отличиями. И бриджи не такие широкие, и гимнастерка до самого низу расстегивается, и лейтенантские погоны мягкие, тряпочные, откидные на пуговице, и воротничок отложной, без петлиц. И солдаты не в пилотках, как у нас принято, а в таких как у Федора небольших кепочках-фураньках.
Офицер подтащил от стены небольшой фонарь на витом шнуре, затем махнул нам рукой, скомандовав:
— Из машины. Досмотр.
Судя по спокойной реакции Федора, процедура была рутинной. Да и логичной, если по рассказам судить, так что трепыхаться не стал, а послушно выбрался из машины. Офицер посветил каждому фонариком в глаза, заставив морщиться, затем проверил у Федора документы, а когда обернулся ко мне, шофер сказал:
— А это попаданец очередной. Провалился часа три назад.
— Да? — спокойно, даже не удивившись, переспросил офицер, — Тогда поздравляю с попадаловом. Откуда родом?
— Из Москвы.
— Земляки, — кивнул он, — Хоть и не уверен. Москвы бывают разными и их бесконечно много. В курсе уже?
— Ага.
— Ну и хорошо. Проходите на блок, отправим вас на распределение.
Я оглянулся на Федора, почувствовав, что словно теряю спасательный круг в этом сюрреалистическом месте, но тот, забираясь в машину, сказал:
— Мальцев мое фамилие называется. Просись в Горсвет, тогда в одну общагу устроят. Давай, с тебя поляна в честь заезда, сразу как подъемные получишь.
— Давай, езжай, — махнул ему лейтенант.
Федор помахал рукой, тронул с места свой чадящий агрегат и провел его в раздвинувшиеся ворота. А я, сопровождаемый молодым крепким солдатом в накинутой поверх формы плащ-палатке, вошел в низкую дверь в бетонной стене дота, оказавшись в небольшой комнатке. У стены стояла длинная лавка, больше ничего не было. Я сел.
— Сейчас поедем, — пояснил боец, останавливаясь в дверях, — Сержант только машину подгонит.
— А чего, далеко отсюда?
— Нет, но чего ноги топтать?
— Тоже верно.
Среднего роса, белобрысый, лет двадцать пять. Форма как и у лейтенанта, вроде все привычно, но тоже с отличиями. Я обратил внимание на его карабин, небрежно висевший на плече стволом вниз. Сначала мне показалось, что это обычный СКС, только с пламегасителем. Затем на минуту почудилось, что это американский карабин М1 военной поры, какой я на картинках видел многократно. А потом, уже всмотревшись внимательно, я понял, что это все же наш СКС, но с отъемным магазином. Да и вообще непривычный какой-то, без откидного штыка. Штык у бойца на ремне в ножнах висел.
— Это что за ствол у тебя, если не секрет? — спросил я, не удержавшись.
— Самозарядный карабин Симонова образца сорок пятого года, калибра шесть с половиной миллиметров, — ответил тот, а затем спросил у меня сам: — У вас такие были?
— Похожие, но не совсем такие, — сказал я всматриваясь.
Магазин что-то очень прямой, необычно. Да и емкость непонятная у него, если по размеру судить. А СКС у меня самого дома есть, охотничий, так что я в курсе, что к чему.
— Сколько патронов?
— Пятнадцать. С американского карабина, как говорят, взяли компоновку, — пояснил солдат. — Американские здесь попадаются, они тоже на пятнадцать. Правда наш мощнее намного, и на холоде надежней.
— А что за патрон шесть с половиной?
— А черт его знает, — пожал плечами боец, — Я не в курсе. Тут шесть с половиной основным калибром, что у карабина, что у пулемета ручного. Шесть и пять на сорок четыре. Да на вот, глянь…
Он вытащил из подсумка один магазин, выщелкнул верхний патрон и кинул его мне.
Ага, гильза чуть менее под конус, чем наша калашовская, и подлиннее. Пуля тоже заметно остроконечней, чем привычная семерка и потощей будет. Откуда калибр такой? Если бы про нас разговор, то сказал бы, что от японской «арисаки» пошел, только укоротили гильзу… а может так и было? Как тут история развивалась, черт ее знает. У нас в первую мировую и «арисаками» пользовались, и под патрон для нее Федоров автомат изобрел. Первый в истории. Почему нет?
— А чего пламегаситель такой странный? — спросил я, кинув патрон обратно.
— Чтобы гранатами стрелять, — ответил боец и снова полез в подсумок: — Вот, гляди, на пять холостых патронов магазин, боевой в него не всунешь.
Действительно, в руке у него появился короткий магазин с наглухо сходящимися впереди губками, патрон с пулей в него не втолкнешь — не влезет, только холостой с замятым дульцем.
— А вот граната, — добавил собеседник и вытащил из длинного брезентового подсумка нечто вроде маленькой минометной мины с длинным тонким хвостом, — Насадил на ствол, газоотвод перекрыл, холостые вставил — и бах! Знаком с такими?
— Нет, у нас не было, — покачал я головой.
— Из разных мы с тобой мест, — заключил он, — У нас были. Хорошая штука, можно метров за двести стрелять.
— У нас подствольные гранатометы.
Он ничего не ответил, лишь пожал плечами. Подозреваю, что попытки определить кто откуда тут вроде как стандартная процедура знакомства.
В комнатку заглянул младший сержант, рыжий и усатый, сказал:
— Давай, попаданец, отвезем тебя куда полагается.
На улице прямо возле дота стояла знакомая по фильмам «полуторка», маленький неуклюжий грузовичок, у которого на деревянном борту кузова большими белыми буквами было написано "Комендатура".
— Давайте оба в кузов, — сказал сержант, забираясь за руль машины.
Карабкаться было невысоко, да и задний борт был откинут. У борта переднего имелась лавка, на которой мы вдвоем с бойцом и уселись.
— Давно ты здесь? — спросил я его.
— Года два, — ответил он, и что-то прикинув, добавил: — Чуть больше, два и месяц.
— И как?
— Да нормально, могло быть и хуже, — пожал он плечами, — Живем — хлеб жуем. Пока цел, служба идет. Да не ссы, все пучком будет, все равно отсюда никуда не денешься.
Фыркнув мотором и душераздирающе проскрежетав коробкой, «полуторка» дернула с места чуть не прыжком, так, что я с лавки едва не свалился, но дальше покатила неторопливо, не набирая, судя по всему, и сорока километров в час. В лицо опять сыпануло мелким дождем, я поплотней завернулся в дождевик, чувствуя, как промозглая сырость забирается и под него, и под толстый свитер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10